Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая - Станислав Владимирович Далецкий

учитывая, что только дорога в Омск занимала два дня конного пути, а копия приговора выдавалась на третий день: по любому получалось, что подать кассацию в указанный срок не было никакой возможности.

Неправедный приговор сломил Ивана Петровича. Он, не сказав ни слова, пошел с конвоиром обратно в камеру. По пути поднялся шквалистый летний ветер, который поднял столбы пыли и бросал их в лицо осужденному и его охраннику, вызывая слезы на глазах, так что, к милиции он подошел с грязными потеками слёз на лице, смешанных с пылью.

С трудом вернувшись в камеру, он лег на топчан и неподвижно пролежал весь остаток дня, не прикасаясь к еде. В сокамерники вечером к нему попал очередной пьянчуга, побивший жену и получивший за это день отдыха в камере, где успокоился и пытался рассказать Ивану Петровичу про свою жизнь, хорошую жену и двух детей, сожалея, что побил жену по пьяни, ни за что, на глазах детей, и зарекаясь на будущее не пить и не буянить в семье.

Как ни странно, слова выпивохи вывели Ивана Петровича из оцепенения: жизнь вокруг продолжается, даже у таких примитивных существ как этот пьяница, может, и он как – то извернётся от тюрьмы: ведь не единожды он сиживал в тюрьме ни за что, то у белых, то у красных и ничего, возвращался к обычной жизни и нажил с Аней четверых детей. Может и сейчас как – то образуется и вместо тюрьмы попадет в ссылку, вызовет туда семью и худо – бедно жизнь продолжится.

На закате пришла Евдокия Платоновна и объяснила, что припозднилась из-за коровы, что отбилась от стада, а пастух не заметил, и пришлось идти искать корову вместе с внуком Борисом – тот пробежался по березовым колкам, где днями паслось стадо, и отыскал пропавшую скотину. Потом дойка и вот к ночи занесла поесть – хорошо, что дежурный пропустил, но дотемна надо ей уйти.

Иван Петрович рассказал ей о суде и приговоре. Тёща слушала молча, поджав губы, и когда он закончил решительно сказала:

– Поеду в Омск, там, у мужа моего, Антона Казимировича, царство ему небесное, еще с купечества, был поверенный в делах, адвокат Лейбман, может, он жив ещё и уцелел, тогда посоветует и поможет, а я ему пару своих колец золотых за хлопоты отдам. Он сам апелляцию напишет или его потомки по адвокатской части.

– Не успеете вы Евдокия Платоновна оформить апелляцию, приговор дадут на руки послезавтра, а на обжалование дано всего пять дней и до Омска два полных дня пути.

– Ничего, успею обернуться: найму повозку туда и обратно будет стоить 150 рублей, если в тот же день обратно, вот ваши деньги и пригодятся.

– Как знаете, Евдокия Платоновна, только зря всё это – ничего путного при таких судах, что был сегодня, не получится. Эти большевики невиновных хватают и в тюрьмы или под расстрел подводят, даже своих товарищей по партии не щадят: вон Зиновьева и Каменева осудили к тюрьме, а они были большими людьми в партии, что уж говорить о таких как я: офицер и дворянин – значит, по ихнему, враг.

– При царях суды были не лучше, – возразила тёща. Вон моего Антона Казимировича тоже осудили не за поступок, а за намерения и сослали сюда из Петербурга. А он поднялся, один из каторжан, до купца, уважаемого человека – главное не опускать руки и дело делать, какое доступно.

– Ладно, зять, попытка не пытка, как говорил покойный Антон Казимирович: я все – таки съезжу в город, а там видно будет. Еду тебе тетка Полина носить будет, пока я в отъезде. Она и по хозяйству вместе с Анной похлопочет, а детям ничего говорить не будем – нечего их зря расстраивать, да ещё и проговориться могут, а нам с соседями ещё жить и жить, а такие как Генка Туманов могут сподличать и донести.

На том и порешили, Иван Петрович хоть и не питал иллюзий, но взбодрился, поел с аппетитом, и подкормил протрезвевшего сокамерника, которому побитая им жена не захотела принести передачу, и он довольствовался положенным ему кустом хлеба с кружкой кипятка.

В среду после пополудни Евдокия Платоновна уехала в Омск на нанятой повозке того же возницы, что привез Ивана Петровича со станции, а в субботу к вечеру возвратилась из города и сразу наведалась к зятю.

Иван Петрович читал случайную книжку, попавшую ему в руки от дежурного милиционера, когда в камеру зашла Евдокия Платоновна с узелком еды для передачи – иначе бы её не впустили к осужденному.

По уставу, зэков в камере надо кормить горячим питанием, но в районном отделе милиции не было ни кухни, ни повара и арестантов кормили родственники, которых пускали в камеру для передачи котелка или чугунка с едой, и эти чугунки следовало забрать, когда они опустеют. Вот и Евдокия Платоновна с котелком вошла в камеру, где Иван Петрович, в одиночестве, читал книгу о путешествиях в Америку.

Увидев вошедшую тёщу, он захлопнул книгу, взял узелок, развязал, и начал есть теплую ещё картошку со сливочным маслом, ожидая вестей от Евдокии Платоновны.

Та присела, устало после долгой дороги, на свободный топчан и приступила к рассказу о своей поездке.

– Сказать хорошего, вам, Иван Петрович, я не могу, но и плохого, к счастью, сделать по глупости не задалось. К вечеру четверга мы приехали в Омск, остановились на постой у родственника возничего, за 15 рублей. Утром я пошла на поиски Лейбмана и нашла его живого, только ушедшего от дел. Он помнит Антона Казимировича и согласился помочь, но прочитал приговор и отсоветовал подавать апелляцию.

Сейчас, после прошлогоднего убийства ихнего Кирова, всюду ищут врагов народа и если подать апелляцию, то при пересмотре дела, вас Иван Петрович могут дополнительно осудить, как врага народа, поскольку дворянин и офицер. Поднимут архивы колчаковские, что сохранились и вдруг найдут там что-нибудь о службе вашего зятя в белой армии, тогда уж точно, быть ему врагом народа.

– Это даже хорошо, – сказал Лейбман, – что вашего зятя осудили как уголовника: за спекуляцию сошлют его в лагеря на Дальний Восток – туда сейчас всех ссылают осужденных. Ему пятьдесят лет и может быть дадут поселение вне лагеря, а если политическая статья, то только в лагеря.

Через два года будет 20-летие их Октябрьской революции и, наверное, будет амнистия и вы Иван Петрович точно попадёте под амнистию, выйдете чистеньким и сможете работать учителем где-нибудь, где вас никто не знает. Ещё