Троецарствие. Дилогия (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

Юлька со служанкой сидела позади нас с Чэн Шу, в специальной нише, укрытой за полупрозрачной шторкой. Ее статус пока не позволял участвовать в мужских «пьянках» открыто, при этом она была очень важной тут персоной, поэтому и вышел такой вот компромисс.

Мои друзья рассредоточились среди двора Чэн и чувствовали себя, как мне показалось, скованно. Богатырь не знал, куда деть руки, и постоянно путался в широких рукавах парадного халата – один раз даже оконфузился и сбил ими пустую рюмку. Пират выглядел пободрее, постоянно затевал рассказы о случаях из военной жизни, но умолкал, не найдя благодарных слушателей. Прапор молча пил, Матушка И, кажется, дремала с открытыми глазами, и только Мытарь выглядел так, будто сбылись все его мечты. Наконец‑то единственному чиновнику в моем круге довелось снова поучаствовать в цивилизованном застолье.

Для полного состава не хватало только Амазонки, но женщина продолжала наблюдать за войском Чэн и, полагаю, была рада пропустить пир. Ей по душе были простые солдатские пьянки, а не это вот все.

В противоположность моему внутреннему кругу придворные Чэн Шу вели себя в гостях как дома. Нет, вполне благопристойно, никакого хамства, прямые спины и все такое, но разговаривали друг с другом они раскованнее, шутили и даже с аппетитом ели. Парочка уже даже выходила на помост со стихами‑здравницами в честь своего господина и принимающей стороны. Я в китайской поэзии ничего не понимал, но, судя по тому, как мрачнел на каждой декламации Пират, приходил к заключению, что стихи неплохи.

В общем, можно подумать, что было скучно, но это не так. Заряд адреналина, который я получил сперва от Быка, а потом и от невесты, все еще держал меня в тонусе. Мне постоянно приходилось себя сдерживать, чтобы не начать оглядываться по сторонам в поисках примет предательства, которое затеял отец невесты.

– На открытое столкновение он никогда не пойдет, если не будет уверен в победе полностью, – сказала она, когда мы обсуждали возможное поведение ее отца на пиру. – Ему открыты два пути: яд и провокация. Если он предпочтет первое, яд будет из тех, что действуют долго и убивают человека за несколько дней, а то и недель. Тогда он сможет погостить, дождаться твоей смерти, а потом выступить спасителем твоей фракции как единственный верный союзник, к тому же самый старший и опытный из твоих капитанов. Разлад возможен, он даже рассчитывает на него, но для такого случая неподалеку и стоит его войско.

У меня до сих пор в голове плохо укладывался тот факт, что человек, который отдал за меня свою единственную и любимую дочь, готов пойти на убийство. Как‑то это было неправильно, русские – уверен – так бы никогда не поступили. Хотя… Чего я себе‑то вру! Поступили бы, еще как. И поступали, если верить истории. Просто сам я никогда не вращался в настолько высоких сферах, где подобное в порядке вещей.

– Второй путь – это провокация, – говорила Юлька. – Тут вариантов множество: от затеянной на пиру ссоры до какого‑нибудь спорного вопроса, из‑за которого можно потребовать уступок. Последнее выставит тебя слабаком среди собственных людей и позволит отцу дальше обихаживать их, склоняя к предательству. Чэн Шу изощрен, у него в запасе множество сюрпризов, предугадать которые ни ты, ни я не в состоянии. Просто будь наготове, думай быстро и действуй осмотрительно.

Вот я и сидел теперь такой напряженный с ломом вместо позвоночника, готовый в любой момент вскочить и начать разруливать кризис, который на меня нежданно‑негаданно обрушится. А тот все не начинался.

– Молодой Вэнь, – тут ко мне обратился Чэн Шу. – Не думаешь ли ты, что свадебную церемонию можно назначить на более ранний срок?

Традиционно свадьбы играли после сбора урожая, то есть осенью. Обычай шел из крестьянской среды, землепашцы только в этот момент имели хоть какое‑то свободное время, но и аристократия, памятуя о своих корнях, их придерживалась. Не всегда, конечно, но все‑таки.

Наша с Юлькой свадьба как раз и была запланирована на середину осени, то есть через два с половиной месяца. И тут вдруг предложение от тестя поторопиться с этим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Зачем так спешить? – с вежливой улыбкой отозвался я. – Свахи сказали… назвали благоприятный день. Ломать их работу… почему?

– По правде сказать, молодой Вэнь, никто не ждал, что ты быстро разделаешься с такими сильными врагами. Лето едва перевалило за середину, а ты уже хоу, при этом обладаешь землями большими, чему у кого‑либо на юге. Теперь тебе нужно закрепиться на них и только потом планировать дальнейшие шаги. А что лучше брака позволит это сделать?

Я, вероятно, кое‑какие слова не понял, потому что никак не мог сообразить, почему прирост территорий делает меня прямо‑таки обязанным жениться как можно скорее. То есть так‑то я был не против, даже очень за, но когда предложение об этом исходит из уст моего коварного тестя, подозреваемого в предательстве, волей‑неволей напряжешься.

А тот сидел рядышком, повернувшись ко мне корпусом и с искренним интересом ждал, что я отвечу. Лицо у него в этот момент было самое что ни на есть дружелюбное, ни дать ни взять – отец множества дочерей, у которого вдруг первый зять нарисовался. Но я‑то знал, что у моей Юльки не сестры, а братья. Двое даже приехали с папкой.

– Спросить Чэн Юэлян? – вскинул я брови. – Она согласится?

– Зачем же спрашивать женщину о мужских делах? – опять‑таки с необыкновенно искренним изумлением спросил Чэн Шу. – Ты стратег, молодой Вэнь, тебе и планировать, где и когда произойдет очередная битва.

А это сейчас что было? Первая попытка вбить клин между мной и нареченной? Или все в рамках традиции – нефиг женщинам иметь мнение в важных вопросах?

– Я хотел бы знать, что она думает, – пояснил я. – Брак между мной и Чэн Юэлян не только сделка. Я уважаю ее, а она меня.

Боже, даже мне больно было слышать слова, которые выталкивал мой рот! На что я вообще рассчитываю с таким умением говорить? Хотел сказать, что намерен считаться с мнением своей будущей супруги и что отношусь к ней не просто как к бонусу от союза с кланом Чэн, но вышло… что вышло.

– Я рад, что молодой стратег оказывает такое уважение моей младшей дочери, – закивал собеседник. – Но это и правда не ее дело. Это твое решение. Что скажешь?

То есть ответ я должен был дать прямо сейчас? А где время на подумать? Это и есть та уловка, которая покажет меня слабым перед соратниками?

– Соглашусь, дядя, – ответил я. Дождался, пока круглое лицо осветит улыбка, как мне показалось, триумфа, и добавил: – Соглашусь, что это мое решение.

И улыбнулся во все тридцать два.

– Конечно! – чуточку поскучнел Чэн Шу и, отвернувшись от меня, занялся едой.

Некоторое время я сидел, наслаждаясь своей маленькой победой. Даже винца выпил каплю, так, чисто символически. То, что подавали евнухи Чэна (а именно они прислуживали в вип‑ложе пиршественного стола), я не трогал, употреблял лишь поданное моими людьми. Тщательно на вопрос безопасности проинструктированных. Сам Чэн Шу, кажется, относился к подобному поведению с полным пониманием и одобрением.

Тут с правой стороны, отведенной в большей степени под приезжих гостей, поднялся человек и медленно пошел по коридору к нашим с дядей столам. Сперва издали я его не разглядел, но, когда он приблизился на десять шагов и церемонно поклонился, сложив перед собой руки, смог рассмотреть в деталях.

Выглядел он необычно хотя бы потому, что был не китайцем, а каким‑то монголом. Узкое лицо с крючковатым носом, хищная улыбка, которую он даже не пытался скрыть за вежливостью, и наряд – какая‑то невероятная комбинация из халата и обрывков шкур, которыми были обмотаны голени, предплечья и пояс. Оружия у него с собой не было, пир все‑таки, но я почему‑то представил, как на поясе у него висит большой меч дао.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Гун Чэн Шу, – первый поклон был адресован дяде, а второй мне. – Хоу Вэнь Тай.

Крохотный нюанс, которому бы без помощи своих советников я и значения не придал. Сперва он обратился к своему господину и лишь затем ко мне. Допустимо, но на самой грани приличий. Хозяином все же был я, хотя дядя и превосходил меня титулом, а значит, обращаться нужно было сперва ко мне, а только потом – к нему. Небрежность, которую можно было бы счесть оскорблением, если бы я этого захотел.