Баффетт. Биография самого известного инвестора в мире - Элис Шрёдер

захлопывающий окошко выдачи[886]. Ни одна другая компания не стала бы покупать долговые обязательства Solly. Фирма балансировала на грани банкротства.

На следующее утро, в пятницу 16 августа, заголовок на первой полосе New York Times гласил: «Уолл-стрит видит серьезную угрозу для Salomon Bros. Во что вылились незаконные заявки? Возможны отставки среди руководства и бегство клиентов. Акции фирмы дешевеют»[887]. Текст статьи иллюстрировали фотографии Гутфройнда и Штрауса. С точки зрения Федеральной резервной системы Нью-Йорка, отставка руководства была не возможной, а обязательной[888].

Гутфройнд позвонил Баффетту: «Я только что прочел собственный некролог», – сказал он, имея в виду статью в New York Times. Его фотография на первой полосе произвела эффект, которого не вызывало ни одно из предшествующих событий. Когда Баффетт понял, о чем на самом деле его просят, наступила тягостная пауза. Он сказал, что готов рассмотреть возможность временного исполнения обязанностей председателя совета директоров, но сначала ему нужно увидеть статью в Times. Ему потребуется несколько минут, чтобы подумать.

Когда менее чем через час он приехал в офис, в котором еще не было сотрудников, чтобы прочитать «некролог», который ему переслали по факсу, решение на самом деле уже было принято.

В торговом зале Salomon знали только то, что Баффетт летит в Нью-Йорк, а приостановка торгов акциями Salomon говорила инвесторам о том, что ожидаются важные новости. Люди предполагали, что он рассматривает Мериуэзера как возможную замену Гутфройнду. Торговый зал бурлил и кипел, но акции оставались в подвешенном состоянии. С экрана телевизора изливался поток репортажей, в которых подробно перечислялись проблемы Salomon и выдвигались предположения о том, что будет дальше.

В середине дня в офисе появился Баффетт. Он выпустил пресс-релиз о том, что Гутфройнд готов уйти в отставку, а сам он временно займет пост председателя совета директоров. Трейдеры открыли торги акциями Salomon[889]. Оставшиеся полдня акции интенсивно торговались. К закрытию биржи цены поднялись почти до 28 долларов за акцию.

Ранее в тот же день Баффетт сказал Марти Липтону, что, в отличие от Штрауса и Гутфройнда, Мериуэзера не следует принуждать к отставке. Баффетту нужно было время, чтобы подумать. Он не был согласен с теми, кто считал, что Мериуэзер должен уйти. Мериуэзер не тянул кота за хвост – он доложил о махинации Мозера Гутфройнду и Штраусу. Баффетт решил, что дело не в том, что Мериуэзер сделал что-то, по их мнению, не так. Они просто были в панике. Если бы Мериуэзер ушел, на следующее утро их жизнь стала бы легче.

Штраус и Гутфройнд продолжали настаивать на том, что Мериуэзер должен уйти[890].

Позже многие рассуждали о том, почему Баффетт согласился на эту работу. Одни считали, что все дело в его 700 миллионах долларов, другие – что для него это было вопросом долга перед другими акционерами. «Кто-то должен был взяться за эту работу, – сказал он вскоре после назначения. – Логичнее всего было сделать это именно мне»[891].

Если не считать тех, кто уходил в отставку, ни для кого ставки не были так высоки, как для Уоррена. Но речь шла не только о деньгах. Это было вопросом репутации, о которой он переживал не меньше. Когда Баффетт вложил деньги в фирму и поддержал своим именем Джона Гутфройнда, это было равнозначно тому, чтобы прибить, как щит, свою репутацию к дверям Salomon.

Баффетт говорил: «Чтобы создать репутацию, уходит вся жизнь, а чтобы разрушить ее, достаточно пяти минут». О репутационных рисках он думал прежде всего применительно к собственным действиям. Однако его репутацию подвергали риску и те, кого он поддерживал. Если он и совершил ошибку, инвестировав в Уолл-стрит, она заключалась в том, что Уоррен дистанцировался от работы фирмы, положившись на кого-то другого. Его представление о способности Гутфройнда контролировать разгул в Salomon было ошибочным.

К тому времени Баффетт был вторым из богатейших людей США[892]. Балансовая стоимость акций Berkshire росла более чем на 23 % в год в течение последних 26 лет. Первая группа его партнеров получила невероятные 3 миллиона долларов на каждую вложенную тысячу. Berkshire Hathaway торговалась по цене 8 тысяч долларов за акцию, а чистое состояние Баффетта достигло 3,8 миллиарда долларов, сделав его одним из самых уважаемых бизнесменов в мире.

В ту долгую кошмарную пятницу он с дрожью осознал, что с самого начала поставил все под угрозу, решив инвестировать в Salomon, над делами которой практически не имел контроля.

Он не хотел становиться временным председателем совета директоров. Этот путь таил в себе еще большую опасность. Если Salomon пойдет ко дну, его имя будет еще теснее ассоциироваться с позором и катастрофой. Но если кто-то и мог вытащить его самого и других акционеров из передряги, это был именно он.

Для этого ему пришлось бы еще шире раскрыть над фирмой зонтик своей репутации, которой он и без того уже рисковал. Избежать этого, впрочем, было уже невозможно. Если он уйдет, фирма с большой вероятностью очень скоро окончательно лопнет.

Баффетту предстояло принять самое важное решение о найме в своей жизни: выбрать того, кто возглавит компанию. Если он совершит ошибку, изменить решение уже не сможет. Перед началом серии пятнадцатиминутных собеседований он объявил: «Дж. М. больше не вернется»[893].

Уоррен проводил собеседования с кандидатами, вызывая их в кабинет по одному. И всем им он задавал один и тот же вопрос: «Кто, по вашему мнению, должен стать следующим генеральным директором Salomon?»

Баффетт вспоминает: «С этим парнем мне предстояло сидеть в одном окопе, и ошибиться с выбором было нельзя. Вопрос был в том, кто обладает всеми необходимыми для этого качествами. Этот человек должен был вести дела так, чтобы мне ни на секунду не пришлось беспокоиться о том, что фирма попадет в сомнительное положение или вовсе вылетит из бизнеса. Когда я говорил с кандидатами, у меня в голове возникали те же вопросы, как если бы я решал, кого назначить доверенным лицом в своем завещании или за кого выдать замуж дочь. Мне нужен был человек, который сумеет разобраться, какие решения предоставлять мне, а что можно решить в рабочем порядке. Он должен был сообщать мне все плохие новости, потому что хорошие доходят и сами. Я хотел быть в курсе всего плохого, как только оно случалось, чтобы можно было успеть отреагировать. Мне нужен был этичный человек, который не приставит мне к голове пистолет, зная, что я не могу его уволить»[894].

Баффетт выяснил, что все кандидаты,