Дипломат - Джеймс Олдридж.

– Я не слушал, – ответил Мак-Грегор.

– Он доволен? – спросил парикмахер.

– Да.

– Вы говорили о том, как я брею?

– Нет. Мы говорили о Хаджиабаде.

– Вы видели сеида, который на днях приехал сюда?

– Видели. Какое это религиозное празднество он устраивает?

– Он очень хитрый. Он объявил, что надо устраивать праздник тазии не только потому, что наступил траурный месяц мухаррам, а потому, что все слишком увлекаются политикой и пора правоверным шиитам вспомнить свою религию. Ведь мы, иранцы, очень любим политику. Вот, например, ты мне совсем чужой, а я с тобой уже говорю о политике, о религии. Мы все так. Этот сеид хочет повлиять на нас своим праздником. Мы не видели здесь тазии много лет, и он думает, что мы все сбежимся смотреть. Он собирает здесь свою партию, религиозную партию. За этим он и приехал сюда. И чтобы разжечь ненависть шиитов к курдам-суннитам. Если между нашей деревней и кочующими курдами возникнет вражда, курды поднимутся по всей границе, и начнется драка.

– Вряд ли здешние жители хотят драки с курдами.

– Нет. Но мало кто понимает, что может случиться во время тазии.

– Ты думаешь, сеид добьется своего?

Парикмахер покачал головой, сосредоточенно выскребывая верхнюю губу Эссекса. – Мы бедны, неопрятны, невежественны, но мы не дураки. Нравится нам платить большие налоги и зарабатывать гроши? Нравится мне платить много денег за эту жалкую дыру? Полюбим мы этого сеида за то, что он подручный Малул-хана? Мы боимся что-нибудь сделать, но мы, повторяю, не дураки.

Кончив брить Эссекса, парикмахер стал массировать ему лицо – сначала крепко, потом чуть касаясь пальцами, и в заключение вытер его сухим полотенцем.

– Замечательно! – воскликнул Эссекс, вставая и потягиваясь. – Скажите ему, Мак-Грегор, что еще никогда в жизни меня так хорошо не брили.

– Он, конечно, будет в восторге, – заметила Кэтрин.

Мак-Грегор занял место Эссекса, и парикмахер первым долгом спросил, где это он так исцарапался. Мак-Грегор ответил, что это случилось, когда сломалась машина, и попросил побрить ему шею, подбородок и всюду, где нет ранок. Откинувшись на спинку стула, он прислушивался к тому, что Эссекс и Кэтрин говорили о сеиде и Малул-хане. Эссекс только посмеивался, и Мак-Грегор чувствовал угрызения совести, словно он сам был виноват в том, что Эссекс ничего не понимает. Может быть, он недостаточно ясно передал парикмахера? Но вот Кэтрин поняла же, что представляет собой Малул-хан. Да и как не понять этого? Мак-Грегор подумал, что он все чаще и чаще задает себе этот вопрос, и пришел к выводу, что, видимо, у Эссекса в мозгу имеется некая плотная стена, которую не прошибешь ни доводами разума, ни объяснениями, ни очевидными фактами. Здесь нужны были какие-то другие средства, но Мак-Грегор не мог придумать, какие. Кэтрин лучше него знала, чем можно взять Эссекса. Ну, так пусть Кэтрин его и просвещает, тем более что сама она просвещается с поразительной быстротой. Мак-Грегор чуть не уснул, пока парикмахер прикладывал к его лицу горячие полотенца и осторожно брил расцарапанные щеки.

Парикмахер решительно отказался от платы, заявив, что было бы неучтиво с его стороны принять деньги от посетителей, с которыми он обсуждал вопросы религии и политики. Мак-Грегор стал настаивать, но парикмахер так громко запротестовал, что разбудил клиента с обложенной капустными листьями бородой. Мак-Грегор положил деньги на стул, и все трое вышли из цырюльни на грязную улицу, а хозяин кричал им вслед слова благодарности, пока они не скрылись из виду.

Они тут же отправились к барышнику, жившему около мечети. У барышника была очень темная кожа, бритый череп и длинная борода. Он сидел на скамье у глинобитной стены своего загона перед жаровней, в которой тлели угли. Он был похож на татарина, и Мак-Грегор сказал ему об этом. В ответ тот улыбнулся беззубым ртом и объяснил Мак-Гperopy, что он не татарин. Нет, нет. Он иранец, родом из Исфахана, в детстве был похищен и угнан в рабство в Бухару. Один барышник выкупил его и привез обратно на родину. Теперь он сам барышничает. Он повел их через загороженный доской проход в загон, где было около полутора десятка лошадей, и крикнул своим босоногим помощникам, чтобы они пригнали четырех из них. Первым показали рослого серого коня с худыми ногами и торчащими ребрами.

– Это не какая-нибудь кляча, – сказал барышник, – Это отличная туркменская лошадь, выносливая и крепкая. Взгляните на ее копыта. И видите, какая у нее крупная голова и какие длинные уши – чистокровная туркменская порода.

Мак-Грегор стал ощупывать передние ноги лошади, но тут вмешался Эссекс и забраковал ее. Он указал на двух арабских лошадок с широкими лопатками и одобрительно кивнул, когда конюхи подвели их. В конце концов Эссекс выбрал четырех тщедушных и разбитых на ноги арабских лошадей, тщательно осмотрев каждую из них и особенно долго заглядывая им в рот.

– На вид они не блестящи, – сказал он, – но это самые молодые из всего загона. И у них спины не сбиты. А остальные клячи просто никуда не годятся. Вы бы посоветовали ему, Мак-Грегор, чтобы он полечил их, несчастных.

– Они такие грязные, запущенные, – добавила Кэтрин. – Неужели их никогда не чистят?

– Зимой не чистят. От грязи теплее.

– Лошадь чувствует себя хорошо, только когда она вычищена, – сказал Эссекс. – Если мы возьмем этих лошадей, велите ему, чтобы их вычистили. Просто безобразие оставлять животное в такой грязи.

– Велите почистить им копыта, – сказала Кэтрин. – Вы только посмотрите – грязь, струпья. Как это жестоко!

– Грязь не беда, – сказал Эссекс, – а вот сбитые спины – это просто ужас.

– Сплошные опухоли, видите? – продолжала Кэтрин. – И глаза гноятся…

– Вон та, серая, слепа на один глаз. Смотрите, как она вертит головой. – Эссекс негодовал. – Этого барышника стоило бы расстрелять за такое безобразие, можете ему так и сказать от моего имени, Мак-Грегор.

– И от меня передайте ему то же самое, – добавила Кэтрин.

– Мне кажется, что сам старик в худшем состоянии, чем его лошади, -заметил Мак-Грегор. Он сказал это не в виде упрека, но Кэтрин вспыхнула, а Эссекс засмеялся.

– Убить вас мало за такие слова, – проговорила Кэтрин.

– Что? – сказал Мак-Грегор с искренним удивлением, но Кэтрин сердито уставилась на него, и Эссекс опять засмеялся.

– Вы этих четырех хотите взять? – спросил Мак-Грегор, указывая на арабских лошадей. Он хотел как можно скорее умилостивить Кэтрин.

– Да, – ответил Эссекс, – мне всегда хотелось поездить на арабском коне; правда, эти, кажется, тугоузды. Уж если мы берем таких кляч, надо выбирать молодых, они выносливее.

Мак-Грегор сначала не хотел принимать участия в выборе лошадей, но его разозлил тон Эссекса, повидимому считавшего, что Мак-Грегор не имеет о лошадях ни, малейшего представления. То обстоятельство, что Эссекс при этом вовсе не хотел его обидеть, только еще больше взбесило Мак-Грегора.

– У этих лошадей поддельные зубы, – заявил он.

– Поддельные? – переспросил Эссекс.

– Да, лошади старые, а зубы у них подделаны под двухлеток.

– Я знаю, о чем вы говорите, но вы ошибаетесь. Зубы – верный признак, а я очень тщательно осмотрел их. Они небольшие и правильной формы.

– Старый фокус! – Мак-Грегор подошел к одной из лошадей и умело открыл ей рот, прижав пальцами губы и нос. – Резцы подпиливают зубоврачебным инструментом, а жевательную поверхность смазывают кислотой, чтобы придать им надлежащий вид.

– Откуда вы знаете, что с этими лошадьми проделали такую операцию? – спросил Эссекс, разглядывая зубы лошади.

– По зазубринкам и углублениям на жевательной поверхности.

– Почему вы раньше об этом не сказали?

– Я ждал, что вы меня спросите, – ответил Мак-Грегор, отпуская морду лошади.

– Вот уж не думал, что вы разбираетесь в лошадях. Как вы думаете, Кэти, откуда он все это знает?

– Еще бы мне не знать лошадей! – воскликнул Мак-Грегор.

– Это очень удивительно, – с ударением сказал Эссекс.

– Что ж тут удивительного? – Теперь уж Мак-Грегор сердился на обоих.

– Вы что, держали своих лошадей?

– Да, держал.

– А-а! Здесь, в Иране? – спросил Эссекс.

– Вот именно.

Эссекс наконец понял. – У вас были рабочие лошади, вы пользовались ими как средством передвижения. – Такого рода знакомство с лошадьми не могло идти в счет.

– Господа! – вмешалась Кэтрин, решив положить конец препирательствам. – Давайте все-таки займемся покупкой лошадей. Вы оба можете применить ваши знания, хотя нам следовало бы положиться на вас, Мак-Грегор, как на знатока местных условий. Если вы так хорошо разбираетесь в лошадях, почему бы вам не выбрать четырех, а Эссекс пусть решит окончательно.

– Валяйте, – сказал Эссекс. – Выбирайте, какие вам нравятся.

Шлепая по грязи, Мак-Грегор вошел в табун и тщательно осмотрел всех лошадей. Он оставил одну из отобранных Эссексом и выбрал двух коренастых коней местной породы. Четвертая лошадь была туркменская – худая, с редкой, свалявшейся гривой, почти без хвоста, но с крепкими ногами и широким крупом. Мак-Грегор не стал спрашивать мнения Эссекса, а сразу заговорил с барышником о цене. Арабскую лошадь он взял в виде уступки Эссексу. Ни Эссекс, ни Кэтрин не принимали участия в торге, длившемся минут десять. Потом Мак-Грегор занялся сбруей. Он растягивал и дергал удила, поводья, стремена, испытывая их прочность. Наконец сбруя была отобрана, и Мак-Грегор сказал Эссексу, сколько все это будет стоить. Он сделал еще одно одолжение ему и Кэтрин: велел барышнику вычистить лошадей, расчесать им гривы и хвосты и удалить глину и наросты с копыт. Он не дал барышнику задатка, но велел доставить лошадей в караван-сарай через час.