Неожиданная Россия (СИ) - Волынец Алексей Николаевич

Портрет Арсения Андреевича Закревского работы Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж

Однако для простого обывателя всё выглядело иначе. К тому же приказ МВД содержал ещё ряд невыполнимых в ту эпоху запретов: «Запрещается пить воду нечистую, пиво и квас молодой… Запрещается жить в жилищах тесных, нечистых, сырых».

Тогда даже некоторые офицеры гвардии из честных и прямолинейных остзейских немцев публично поинтересовались: «Спрашивается, что же пить простолюдину?..» В Петербурге на 1831 г. еще не было водопровода, с источниками воды и с её кипячением тоже были объективные проблемы. Ну а по пункту о жилье вопросов вообще не возникало – все понимали, что данный запрет не исполним.

При этом министр Закревский всё это писал искренне, он вообще был не только вполне героическим боевым офицером, но и счастливым мужем наследницы богатейшего частного золотопромышленника России. Министр явно забыл, что люди на земле живут, где могут и как могут, а не по инструкции.

«На колени! Вы знаете, кто я…»

Один из очевидцев тех событий, цитируя приказ главы МВД о запрете предаваться гневу, страху и беспокойству духа, позднее очень метко характеризовал ситуацию: «Но ничто так не располагало к страху, к унынию и к беспокойству духа, как беспрерывно издаваемые правительством предостережения, наставления, распоряжение (кои тут же отменялись), попечительские посещения, ежедневные разнородные требования полиции, тревожившие и наводившие страх на жителей столицы. Немалое так же имели влияние на состояние духа жителей бесконечные похороны и погребальные процессии, которые только на улицах и были видны. Из больниц вывозили целые вереницы чёрных осмолённых гробов, от которых все встречные разбегались… Впоследствии хоронить днём было запрещено, а приказано было ночью».

Уже вечером 3 июля, на 7-й день эпидемии, толпа разгромила одну из холерных больниц с целью «освободить» пациентов, которых «морят» врачи. На улицах начали бить медиков, полицейских и просто прохожих, в которых обезумевшая толпа вдруг заподозрила отравителей. «Чумные кареты», повозки для эвакуации больных, скидывали в Неву. Столичная полиция, занятая борьбой с холерой, среагировать не успела, лишь задержав ночью сотню первых попавшихся. «Между тем в Москве, где меньше заботились о народном здравии, холера прошла без особых смут и волнений…» – метко заметил очевидец тех дней, гвардейский офицер Иван фон дер Ховен.

В ходе беспорядков было убито несколько человек, среди растерзанных толпой оказался и доктор Дмитрий Бланк. Какая-то горькая гримаса истории – погиб медик, не только первым обнаруживший в городе холеру, первый вылечившийся больной тоже был среди тех, кому помогал доктор Бланк. Кстати, одного из дальних родственников этого нелепо погибшего героического медика мы все хорошо знаем – его внучатым племянником был Владимир Ленин. Так что эпохальные события Октябрьской революции тоже не обошлись без отблесков холерного бунта…

На следующий день после первого погрома, 4 июля 1831 г. толпа собралась на Сенной площади, чтобы громить центральную холерную больницу. Против погромщиков двинули войска. Но до массовых столкновений и стрельбы дело не дошло. Царь Николай I вновь оказался на высоте – лично явился на площадь, обратившись к истерящей толпе. Существует несколько, сильно расходящихся в деталях вариантов воспоминаний, что же сказал в те решающие минуты император. Но всё сводится к тому, что царь сначала грозно гаркнул нечто в духе: «На колени! Вы знаете, кто я…» Затем монарх наоборот, поддал лирики, призвав совместно молиться о спасении.

В итоге Николай I добрым словом и пистолетом (в данном случае Измайловским гвардейским батальоном при паре пушек) успокоил толпу. Вообще в критической ситуации этот монарх проявил себя не как глава бюрократической машины, пресловутый «Николай Палкин», а совсем наоборот – скорее как народный трибун, прямо какой-то Фидель Кастро, успокаивавший возмущенные толпы личным общением и харизмой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

При этом встреча царя с народом происходила на фоне бушующей эпидемии. Столичные газеты по итогам того дня сообщали: «В течение суток заболело 212, выздоровело 8, умерло 100…» Сотня трупов в столице России той эпохи это как если б сегодня в столице РФ за сутки умирало по 2–3 тыс. жертв новой заразы.

К счастью, император не ограничился лишь лирикой с харизмой, сходу начав работу над ошибками, сочетая все доступные методы. На следующий день в Петербурге ввели военное положение и комендантский час. Город разделили на участки, за спокойствие в которых отвечали гвардейские полки. Жителям запретили собираться вместе «даже до пяти человек». Но главное, власть наконец-то, помимо чисто административных и полицейских мер, начала объяснять народу, что же происходит.

«Слушайтесь Врачей, имеющих более разума, чем вы…»

Полиции запретили в обязательном порядке забирать всех заболевших в больницы. Повелели администрации больниц сообщать родным о состоянии пациентов. Во все лазареты назначались священники – привлекли даже монахов из ближайших монастырей. Петербургскому митрополиту Серафиму поручили обратиться к народу, а во всех церквях в регулярные проповеди обязательно включить необходимые разъяснения.

В итоге государственная пропаганда той эпохи родила несколько шедевров. Стоит процитировать кое-что из них: «Православные! От Царя-Батюшки сказано вам: берегитесь болезни, не кушайте и не пейте того, что Доктора признали вредным… Внемлите гласу Божьему, и слушайтесь Врачей, имеющих более разума, чем вы. Не разсуждайте о том, чего не понимаете, а слушайтесь тех, которые знают своё дело, и которым Отец наш, Русский Царь, вверил попечение о вашем здравии. Врач или Доктор, не станет мешаться в ваше дело: не будет учить вас, как лучше пахать или работать топором, но он знает, что должно есть и пить во время болезни, как вести себя и чем лечиться от недуга. Кто из вас говорит, что Лекарь не поможет, когда Бог посылает смерть, тот невежда и не постигает ни благости, ни величия Господа Бога!.. Повинуйтесь разумнейшим и исполняйте то, что вам советуют для вашего блага. Но так как Врачей везде не много, потому что наука даётся не всякому, то для сего отеческое Правительство учредило больницы, в которые помещаются больные, ибо Врач не в состоянии отыскать каждого больного в его уголке в разных домах…»

Слово «врач» и «доктор» в публикациях, наряду с монархом и богом, в те дни давали именно с большой, прописной буквы. В распространённом по городу обращении особо подчеркнули неприкосновенность медиков: «Некоторые частные люди дерзнули противиться законным распоряжениям полиции и стали отыскивать, преследовать и обижать Врачей, под тем несбыточным предлогом, будто они морят отвозимых в больницы людей. Государь Император Высочайше повелел вразумить сих заблуждающихся, что преследование Врачей, внушенное совершенным безумством и крайним невежеством, есть не только нарушение общественного порядка, но и самая постыдная неблагодарность к людям, которые посвятили все труды и усилия на пособие страждущему человечеству, на облегчение недугов и спасение жизни своих ближних…»

Словом, государственная пропаганда сработала хорошо. Но было бы куда лучше, сделай она это до бунта, а не после…

Уголовное разбирательство по итогам холерных беспорядков тоже вышло противоречивым. Царь не стал устраивать показательный процесс, да и полиция не смогла толком ни задержать, ни выявить реальных участников. «Кричал в толпе народа: Ура, холера!» – самое распространенное обвинение в полицейских протоколах по итогам того бунта. Среди задержанных был весь срез того общества – от крепостных до мелких дворян. В итоге самым строго наказанным оказался 18-летний крепостной крестьянин Карп Киреев, «за произношение буйственных слов» его приговорили к 20 ударам розгами. Итоги судебного процесса (он завершился только в 1832 г.) оставили общество скорее в недоумении.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})