Забытая история любви - Сюзанна Кирсли

— Он был тяжело ранен и не смог продолжать служить в своем полку, а после этого поступил на службу королю Якову и вел себя так, что никто не осмелился бы усомниться в его преданности.

Ей вспомнились прошлые предательства, которые коснулись ее и Мори.

— Вы уверены, что ему можно доверять?

— Да, милая. Как себе. — Он все еще сверлил ее взглядом. — Я хочу, чтобы вы встретились. Пойдете со мной?

— Что, сейчас? — Она машинально посмотрела на открытую дверь. — Как же я пойду, если все считают, что у меня болит голова? Это неразумно.

У глаз полковника проступили веселые морщинки.

— Вы и раньше совершали неразумные поступки, и ничего, выжили. Пойдем, ваши хозяева вернутся из церкви через два часа, а слугам можете сказать, что решили подышать свежим воздухом со своим дядей, и это самая что ни на есть чистая правда. — Ей был знаком этот взгляд, полковник Грэйми как будто бросал ей вызов, зная, что он будет принят. — Моя матушка всегда говорила, что лучшее лекарство от головной боли — прогулка на свежем воздухе. Так им и скажите.

— Хорошо. Я пойду. — Подбородок ее гордо приподнялся, как в былые времена, и она кивнула.

— Вот и молодец.

На улице она накинула просторный капюшон, который скрыл ее лицо, хотя на Хай-стрит не было ни души. В это воскресенье здесь царила тишь, поскольку все население городка, включая, скорее всего, и вдову Макклелланд, отправилось в церковь. Она спросила:

— А у Дэвида Макклелланда другой родни в Керкубри нет?

— Нет. Теперь нет. Как и в Ирландии — все, кто у него был, умерли.

— Значит, он одинок. — Она знала, каково это, и подумала, что ему, наверное, тяжело было вернуться сюда после ранения, после болезни, когда он так долго жил среди чужих людей.

Полковник как будто прочитал ее мысли.

— Вы с ним очень похожи, — сказал он. — Вам обязательно нужно встретиться. — Они дошли до поворота Хай-стрит, где на пустой рыночной площади одиноко возвышался старый каменный крест.

София засомневалась:

— А что, если он не захочет принимать гостей?

Но полковник Грэйми был более чем уверен, что Дэвид будет рад разнообразить свой досуг.

— Он не из тех людей, которые могут долго валяться в кровати. Он скуки на дух не переносит. Сам я, конечно, собеседник хоть куда, и все же, подозреваю, что за эти недели он от меня порядком устал.

Она улыбнулась, но потом опять посерьезнела.

— Он уже оправился от ран?

Полковник пожал плечами.

— Его хромота останется с ним до конца жизни — он ведь едва не лишился ноги. К тому же ему прострелили грудь под самым сердцем, из-за чего у него так ослабели легкие, что болезнь, которая на нас свалилась на корабле, чуть не доконала его. Но, в общем, можно сказать, что ему повезло. Многие, кто получил такие рамы у Мальплаке, не выжили. — После этих слов он тоже замолчал.

Идти пришлось недалеко. Они оказались у каменного дома с квадратными стенами, зажатого между такими же соседними. Окна здания были открыты нараспашку, впуская теплый весенний воздух.

— Возможно, он спит, — предупредил полковник, когда они вошли, и София остановилась за его спиной, когда он постучал в дверь передней. Последовал быстрый односложный ответ, который София не разобрала, и полковник широко открыл дверь, пропуская ее внутрь.

В комнате царил полумрак — занавески были лишь немного приоткрыты, как будто здесь были не рады дневному свету. Человек, к которому они пришли, стоял у окна, к ним спиной, так что София смогла рассмотреть лишь его уверенно расставленные ноги, плечи и каштановые волосы, собранные на затылке над воротником рубашки. Сюртука на нем не было, лишь брюки и ботинки, и в своей белоснежной рубашке он стоял неподвижно, точно призрак, единственное светлое пятно в погруженной во мрак комнате.

Не поворачивая головы, он снова заговорил хрипловатым после болезни голосом:

— Ты ее видел? Она выздоровела?

— Теперь уж точно выздоровеет, — тихо проронил полковник, вышел в коридор и осторожно закрыл за собой дверь.

София остановилась как вкопанная. Она не могла поверить своим глазам.

А потом он повернулся, и это уже был не призрак, а человек из плоти и крови, живой человек. Глаза с темными кругами под ними просияли, он в два шага пересек комнату и заключил ее в объятия. Прикосновения его были такими же нежными, как в их первую ночь, и такими же страстными, как в минуту расставания.

Она все еще не могла ни слова вымолвить, ни пошевелиться, даже когда он взял ее лицо в ладони, вытер слезы с ее щек, сам судорожно вздохнул и голосом, который она уже не чаяла услышать, произнес:

— Я же обещал, что вернусь к тебе.

А потом его губы припали к ее рту, и еще долго им было не до слов.

XXIII

Расположенная на границе Фландрии и Франции деревня Мальплаке с севера и юга окружена густыми лесами. Ранним утром 11 сентября, в день битвы, французы укрепились в лесах в ожидании рассвета и атаки армии союзников: англичане, немцы и голландцы объединили силы под началом великого герцога Мальборо.

Вместе с рассветом с полей пришел густой туман, превратив в серых призраков притаившихся солдат, измученных скудным питанием и бессонной ночью. Союзники воспользовались туманом, чтобы скрыть передвижение своих сил. Когда он рассеялся, начался пушечный обстрел, после которого был подан сигнал к атаке и армии устремились к лесу.

Мори тогда показалось, что на каждого их человека приходится четыре противника. Воздух наполнился дымом, криками, канонадой. Край леса загорелся. Воины с обеих сторон погибали сотнями под яростным огнем орудий и сверканием сабель.

Сам Мори был ранен в полдень. Сначала ему разрубили ногу, он упал на колени и уже не почувствовал пистолетного выстрела, пробившего его грудь у самого сердца, свалившего его наземь, к мертвым и умирающим. Двигаться он не мог. Боль в груди была такой всепоглощающей, что ему приходилось заставлять себя дышать, и хотя он пытался найти в руках силу, чтобы приподняться, отползти, просто пошевелиться, они не слушались его.

Лежа в листьях и грязи, он слышал шум сражения, сначала вокруг себя, а потом в отдалении: столкновения людей и лязг стали, крики, топот ног и хруст веток. Потом земля содрогнулась от приближения огромной конницы, и на поле боя влетели размахивающие саблями всадники, которым не было числа.

Через какое-то время наступила тишина, которая Мори показалась страшнее любых звуков войны, потому что тишина эта была не полной. В темноте исковерканного леса, где дым все еще клубился на истоптанной земле, смешиваясь с запахом гари и крови, он слышал стоны и исполненные муки молитвы тех, кто уже не мог подняться. Кто-то молил о жизни, кто-то о смерти. Разнообразие языков не уступало многоцветию мундиров: голландцы, немцы, шотландцы, французы, англичане — все смешались, потому что люди похожи, когда умирают.