Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов

И дальше — обращение к ненавистному ретрограду, напрямик:

Тебе ль, из праха извлеченну,Тебе ль, писец, чернильный вран,Забыв породу униженну,Судить о жребии дворян, —Дворян, отечеству подпоры!Страшись теперь возвесть к нам взоры!Падешь с наружной высоты,Презреньем общим наградишься,С толпою подлою смесишьсяИ будешь червь ползущий ты!

«Ты» — это кто? Державин? Вязмитинов? Другие адресаты вроде бы не напрашиваются…

Нельзя, нельзя не восхищаться,Что делом ты умел явить:Змеёй пред троном не сгибаться,Стоять — и правду говорить.Слова великие, священны,Бессмертным бардом изреченны,Твоим водили днесь пером,И ты, стремяся быть полезным,Как брат дворянам всем любезный,Дышал и правдой, и добром.

Во все времена неистовые ревнители либеральных реформ умеют устраивать травлю оппонентов. Определение «либеральный», наверное, многим поднадоело, слишком часто мы этим словом бравируем, но здесь вопрос принципиальный: кто предпочитает личное государственному, частное — общественному, красивую блажь — традиции, тот и есть либерал.

Грот считал, что анонимный стихотворец не знал, что автором оды «Вельможа» был не кто иной, как гонитель Потоцкого Державин — «бессмертный бард». Путаницы в этих стихах действительно немало, можно предположить и такой конфуз. Но не исключено, что перед нами — тонкая колкость, вполне в духе великосветских пикировок того времени. Автор показывает, что Державин оказался недостойным собственных стихов. А Потоцкий якобы стал истинным олицетворением того идеала, который Державин набросал в стихах.

Между прочим, такой поворот согласуется с мнением Завадовского, который не мог не замечать красоты державинских стихов, но считал поэта прескверным государственным деятелем, который в реальности не соответствует собственным идеалам.

Свободолюбивая ватага охмелела. Ну а потом государь вызвал к себе сторонников и противников записки Потоцкого. Впрочем, из противников присутствовал один Державин. Стиль императора в тот день проявился особенно наглядно: не обижать либералов, не обижать западников, но, по возможности, ничего не предпринимать. Воздержаться от непоправимого! Враги Державина вышли от государя в воодушевлении.

21 марта вышел царский указ. Смысл его прост: Сенату не следует вмешиваться не в своё дело!

Что ж, выходит Державин одержал победу? Да, но вышла классическая пиррова победа. Многие сочувствовали Державину, но никто не поддерживал его открыто. Даже Вязмитинов, по большому счёту, отмалчивался. Он вообще умел использовать в политической борьбе фигуры умолчания и выворачивался, как умелый борец, — потому и задержался в престижных кабинетах надолго, хотя несколько раз пребывал на волоске от опалы. Вышло, что Державин бескорыстно помог Вязмитинову.

Такова скандальная публичная политика «дней Александровых прекрасного начала». Шумная толпа борцов за собственные права и привилегии обливает дерьмом бюст Гаврилы Державина. В это время по стихам Державина учились русскому языку в университетах и гимназиях. По его стихам, переведённым на французский, немецкий, английский, европейцы судили о русской мысли. Но как только речь заходит о политических правах — доброхоты забывают о пиетете перед славными просветителями. Забывают и о почтении к старикам. Освистать, облить грязью, оклеветать — в борьбе все средства хороши. Другой бы на месте Державина сложил оружие, удалился бы из этого балагана. Поэт ведь частенько воспевал покой деревенской жизни и говорил о бессмысленности политической суеты.

Но нет. У Державина ещё хватало сил на борьбу, он пытался противоборствовать неосмотрительным реформам.

«Не только в крестьянском вопросе, но и во всех замыслах Александра Державин являлся тормозом, вечно видел кругом, в лучших людях, его окружавших, какие-то польско-еврейские интриги, всех министров также подозревал в интригах то против Александра, то против себя как единственного правдолюбивого охранителя. Эту роль он брал на себя до такой степени назойливо, что государю очень трудно было сохранить хладнокровие и не обидеть старика», — рассуждал один из первых биографов Державина, Семён Моисеевич Бриллиант (1858–1931). Именно он написал очерк о Державине для биографической библиотеки Флорентия Павленкова. Скажем прямо: отделаться от обид на «антисемита» Державина Бриллиант не мог. Опытный, эрудированный литератор, он создал бы вполне добротную популярную биографию Державина, но национальный вопрос помешал. По сути, всё у Бриллианта верно, но почему он всецело становится на сторону «реформаторов», почему напрочь отказывает «консерваторам» в здравом смысле? История рассудила спорщиков — и Державин был убеждён, что в 1812 году она подтвердила его правоту.

МИНИСТР

Это ведь именно Державин написал вольнодумные строки, бичующие лощёного столоначальника, воплощение волокиты и халатности. По тем временам — запредельно гневные:

А там израненный герой,Как лунь во бранях поседевший,Начальник прежде бывший твой,В переднюю к тебе пришедшийПринять по службе твой приказ, —Меж челядью твоей златою,Поникнув лавровой главою,Сидит и ждёт тебя уж час!

А там, где жирный пёс лежит,Гордится вратник галунами,Заимодавцев полк стоит,К тебе пришедших за долгами.Проснися, сибарит!

Вечный недуг. И среди наших современников найдётся немало виртуозов бюрократического футбола. Сколько благородных начинаний погибло в бесплодных попытках пробиться сквозь секретарские заслоны… В отличие от своего вельможного героя Державин принимает заботы ведомства близко к сердцу.

Державин соглашался с Трощинским, с которым вообще-то не ладил, что министерская реформа чревата серьёзными конфузиями. Падает значение Сената, пропадает коллегиальность в принятии решений. Министры станут отчитываться перед государем с глазу на глаз — и никто не урезонит лгунов, невольных хвастунов, мошенников. Начнут растаскивать казну. Державин и сам предлагал ввести посты министров, но — в связке с сенатскими департаментами и совещаниями. А тут вышло, что они, обсуждая перспективы Сената, тратили силы на ремонт бутафорского, декоративного органа. Между тем если бы «конституционные» раздумья Державина не впечатлили Александра — не стал бы поэт министром.