Только звезды нейтральны - Николай Михайловский

Но чудес на свете не бывает. Конечно, это был не Магомед Гаджиев, а его младший брат Альберт - заместитель командира атомохода «Ленинский комсомол» по политической части. Он буквально захватил нас своими рассказами о походе, тонко, с природным юмором представляя членов экипажа в лицах…

В тот вечер мы вернулись в гостиницу «Океан» и долго сидели в номере у Гаджиева, не замечая бега времени. Сквозь шторы пробивались острые, кинжальные лучи незакатного полярного солнца. Мы продолжали разговор, начавшийся в редакции, но теперь он носил совсем дружеский, доверительный характер. Я слушал рассказы о Магомеде и остальных братьях Гаджиевых - их было пятеро, о дочери героя Галине, работающей сейчас в Ленинграде. Это о ней в поэме Александра Жарова «Керим»: «Галочка, Галина, Галюша…»

Но, конечно, больше всего Альберт говорил об эки» паже своего корабля, о том, как важно уметь мобилизовать духовные силы моряков, о социалистическом соревновании во время дальнего плавания.

- Не думайте, будто соревнование на флоте впервые родилось в наши дни, - заметил он с улыбкой. - Я сделал кое-какие раскопки и нашел, что еще адмирал Сенявин пропагандировал соревнование. Вот его слова: «Усердия в службе надо добиваться не строгостью начальников, а умением офицеров возбудить соревнование среди подчиненных». Когда это сказано! И живет по сей день. Конечно, на другой основе, с использованием других методов.

- Мы с командиром, - продолжал Альберт, - поддержали почин наших активистов - раз в неделю проводить в походе День специалиста. Сняли первые «пробы» и вынуждены были сказать: «Друзья! Вы чрезмерно увлекаетесь чисто внешней стороной серьезного дела, а до главного - практического обобщения и распространения опыта лучших специалистов у вас руки не доходят». Внесли в это дело существенные поправки, и оно пошло как надо. Конечно, традиционные ритуалы мы не стали отменять. И сейчас победителям соревнования вручается пирог или торт, их поздравляют в стихах, устраивают в их честь концерты художественной самодеятельности. Но в центре внимания теперь - не чествование «именинников», а внедрение опыта правофланговых, показательные занятия по отработке нормативов и многое другое, что так важно для повышения боевого мастерства. Да и сами передовики соревнования при таком подходе к делу полнее осознают значимость своего труда…

Пишите на созвездье Эридана…

Где только не побывал за свои двадцать лет службы на Севере Владимир Николаевич Жураковский. Его качали волны Атлантики, Средиземного моря, Индийского океана. А уж в Баренцевом море он чувствует себя как в своей квартире.

Я помню его капитан-лейтенантом, помощником командира подводной лодки. Мы познакомились, когда лодка стояла у заводского причала, ремонтировалась. Времени свободного хватало, и мы не один вечер провели в беседах о службе и еще больше о литературе. Его давно тянуло к поэзии, он пробовал писать стихи, хотя и признавал, что это не самая сильная сторона его личности.

Он тогда рассказывал мне о путях-дорогах, которые привели его на флот, а я старательно записывал. И сегодня, просматривая свои старые блокноты, нахожу в них много интересного и поучительного. Например, какой отпечаток на Жураковского и его сверстников наложило прошлое. Они учились, можно сказать, по горячим следам войны, принимая эстафету от тех, кто, подобно их командиру роты, прошел сквозь огни и воды. Ротный сражался на Малой земле под Новороссийском, там лишился руки. Вероятно, силой своего духа он покорял курсантов. Никаких особых педагогических приемов у него не было. Просто личный пример правильно жить, честно трудиться, хранить верность воинскому долгу. И то же самое было на вооружении у любимого преподавателя - бывшего командира эскадренного миноносца, о котором ходили настоящие легенды. Это он совершал в начале войны набеги на Констанцу, громил орудийным огнем вражеские позиции под Одессой, отражал звездные налеты «юнкерсов». Скромный, тактичный, он никогда не употреблял на лекциях местоимения «я», но курсанты-то знали, сколько пережитого стоит за его рассказами.

И особенно отложилась в памяти одна встреча: они проходили практику на Черном море, на учебном корабле «Волга». Там они впервые и познакомились с Героем Советского Союза контр-адмиралом Колышкиным. Ивана Александровича только что назначили начальником училища, и он сразу же пошел с курсантами в плавание. И вот тихим августовским вечером, когда старенький корабль медленно шел вдоль Кавказского побережья и курсанты сидели на шлюпочной палубе, любуясь первыми звездами, к ним подсел контр-адмирал. Вероятно, под впечатлением этой безмятежной тишины и покоя наступающей южной ночи Иван Александрович разговорился. Вспомнил войну на Севере. Рассказывал так увлеченно, что никто даже не заметил, как стрелка часов перевалила далеко за полночь. До этого ребятам не приходилось слышать из первых уст о боевых делах подводников Николая Лунина и Григория Щедрина, о почти фантастических историях, связанных с их именами…

Рассказы Колышкина в ту ночь и сам его образ - простого, душевного человека - буквально заворожили молодых моряков. След от этого остался надолго. Может быть, он и был той решающей каплей, что упала на весы выбора: когда ребята кончили училище и их спрашивали, на каком флоте они хотят служить, большинство, в том числе и Владимир Жураковский, твердо ответили: «На Северном!»

Морозным мартовским утром рейдовый буксир ошвартовался у оледенелого причала. На вершинах сопок, залитых солнцем, искрился снег. Чайки, усевшись на боковых поплавках, чистили перья. У пирсов темнели корпуса подводных лодок. С легкими лейтенантскими чемоданами молодые офицеры поднялись наверх, к казармам, и на площади перед ними увидели улыбающегося легендарного подводника Федора Видяева. Скромный бюст на небольшом постаменте. Походная шапка, расстегнутый ворот реглана. Зримое напоминание о походах, из которых возвращались не все…

С тех пор в памяти Жураковского остался не один торжественный и вместе грустный день, когда, змеясь, летели на борт швартовы и родные причалы растворялись на фоне береговой черты.

- По местам стоять, к погружению!

Задраен верхний рубочный люк. Океан принимает в свое лоно экипаж, сжимая тугими объятиями подводную лодку. Где-то там на поверхности будет светить солнце, меняться день и ночь, будут налетать снежные заряды или хлестать тропические ливни. Но лишь во время недолгих всплытий люди смогут вдыхать свежайшей чистоты соленый воздух, впитывать глазами пастельную прелесть неярких закатов, ощущать разгульную силу океанской волны. И в эти недолгие часы им будет дано с особой остротой почувствовать свою силу и свою слабость перед ликом могущественной стихии, до сих пор не познанной, не обузданной, не менее загадочной, чем космос. Почувствовать себя частицей Земли, частицей ее биосферы, ее природы. И снова на недели уйти в искусственный, рациональный мир, ограниченный стальной скорлупой прочного корпуса. Мир, где дышат, пьют и едят, всматриваются в шкалы приборов, вращают штурвалы механизмов, решают математические задачи, подчиняясь одному, главному делу. И оно, это дело, выступает логическим продолжением того, что возвеличило Колышкина, Гаджиева, Видяева, Фисановича, Щедрина.

…Прошло почти два десятилетия со дня нашего знакомства с Жураковским. Я уже не тот - ощутимым стал груз лет. И Владимир Николаевич уже капитан первого ранга - три большие звезды на погонах. Есть и другие, более заметные, отметины времени - посеребрившиеся виски, усталость в морщинках у глаз. Все это признаки не только прожитых лет, но и пройденных под водою миль.

Я любил бывать у Жураковских. И в этот вечер за столом собралось все дружное семейство: сам Владимир Николаевич, хозяйка дома Любовь Борисовна, учительница физики в местной школе, две дочки, здешние уроженки - совсем маленькая Катюша и десятиклассница Марина. Папа отпустил ее в увольнение до девяти ноль-ноль, и она, зная флотские порядки, «как штык» явилась минута в минуту.

Стол, как водится у северян, носил явно выраженный рыбный уклон да еще изобиловал грибками собственного засола. Но была здесь и своя традиция: пельмени. Любовь Борисовна, истая сибирячка, делала их артистически, с соблюдением всех народных кулинарных таинств. И хотя пельмени превосходно способствуют разговору обстоятельному и долгому, мы все равно не могли переговорить обо всем, что накопилось со дня нашей последней встречи.

Меня, разумеется, особенно интересовали приметы и детали сегодняшней подводной службы. Уж коли не довелось самому побывать в океанском походе, хотелось побольше услышать, чтобы сравнить и понять: чем она, нынешняя служба, легче и чем труднее той, знакомой по военным годам, столько ли таит неожиданностей и тревог.