Американский доктор из России, или История успеха - Владимир Голяховский

Италия

В России говорят «мир тесен», в Америке — «мир мал». Он действительно и мал и тесен. Подтверждением этому стало письмо, которое я неожиданно получил.

Каждый день меня на работе ждало много почты, заботливо разобранной Изабеллой. В основном, это были чеки от разных страховых компаний, запросы от них на дополнительную документацию о пациентах и другие деловые бумаги — анализы моих пациентов, переписка с журналами, приглашения принять участие в семинарах и выступить на конференциях. Закончив во второй половине дня операции, я звонил ей по внутреннему телефону:

— Изабелла, какие у нас дела? Что-нибудь срочное? Ничего? Тогда раздувайте самовар — я иду в кабинет.

Это был принятый между нами шутливый жаргон, чтобы она согрела чайник для моего послеоперационного кофе.

Финансовые бумаги были в ее полном распоряжении, она их складывала для отчета в ассоциацию ортопедов, а мне о них только докладывала:

— Владимир, пришли чеки от трех страховых компаний.

— Сколько?

— Пять тысяч семьсот.

— Что так мало? — я всегда говорил «мало», это тоже был шутливый жаргон.

— Зато две компании вообще ничего не заплатили. Опять просят дополнительные сведения об операциях, хотя я уже им посылала. Придется еще раз посылать.

— Изабелла, наверное, вы мало с них просили, просите больше — тогда пришлют.

Так мы шутливо переговаривались, пока я пил свой послеоперационный кофе.

Другие письма она распечатывала и складывала на моем столе. И однажды сказала:

— Владимир, какое письмо вам пришло из Италии!

— Из Италии? От кого?

— Я не знаю — оно ведь написано по-итальянски.

На великолепном бланке мэрии города Руфино было что-то напечатано красивым шрифтом. Я разглядывал его и пытался понять: что бы это письмо могло содержать?

Несколько дней ушло на розыски того, кто мог мне прочитать письмо. Оказалось, что у нас работает женщина-доктор из Италии.

— Вас не затруднит перевести мне это письмо?

Она читала и улыбалась:

— Знаете, письмо написано витиеватым языком, в старом стиле, так теперь не пишут. «Уважаемый доктор Голяховский, Вы, наверное, удивитесь этому письму. Случилось так, что недавно одна американка, родом из Флоренции, приезжала в Италию, и мы случайно с ней встретились. Разговор зашел о русском профессоре Илизарове. Она рассказала мне, что видела в Индии русского доктора по имени Владимир, из Нью-Йорка, делающего операции по методу профессора Илизарова. Мы с профессором были большие друзья. И тогда я понял, что Вы тот самый доктор, которого я видел в доме профессора Илизарова, когда был в Кургане в 1989 году. Я очень обрадовался этому и хочу пригласить Вас с женой к нам в Италию. Ваш приезд будет большой честью для нас. Вам окажут прием, столь же радушный, какой мы оказывали самому профессору Илизарову. Эмилио Ромберчи, мэр».

Тут я вспомнил нашу случайную встречу с мэром в Кургане, и ту американскую итальянку, которую видел в Индии. Как странно все переплелось: в Кургане я встречался с мэром Руфино, в Индии встретил ту американку из Чикаго, которая оказалась урожденной итальянкой из Флоренции, эта американка поехала в Италию и там случайно встретила мэра; они заговорили про Илизарова, и она сказала, что в Индии встретила американского специалиста, тогда итальянский мэр понял, что этот доктор — его знакомый… и вот — передо мной его письмо с приглашением приехать в Италию. Действительно, мир мал и тесен!..

Тут как раз зашел ко мне мой бывший помощник Леня Селя. Теперь он уже был резидент и временно стажировался в нашем госпитале. Я рассказал ему и Изабелле эту чудесную историю.

— Владимир, вы поедете? — спросила Изабелла.

— Конечно, поеду! Кто же откажется от такого приглашения?!

Леню было теперь не узнать: робкий иммигрант, который с недоверием, исподлобья присматривался к нашим докторам и ко всей жизни в Америке, превратился в самоуверенного молодого американского хирурга. Он и держался и говорил, как настоящий американец. Леня был молодец, я предвидел для него хорошее будущее:

— Помнишь, как ты мрачно жаловался мне в Москве, когда собирался уезжать в Америку, что чемоданов в продаже нет?

Он усмехнулся:

— Я, Владимир, на днях купил новую машину — дорогую.

— Поздравляю, ты становишься совсем американцем.

— Что ж, я живу в Америке и хочу жить, как все. Думаю после резидентуры пройти специализацию по хирургии позвоночника. Что вы об этом скажете?

— Что ж, операции на позвоночнике трудные, зато за них и платят больше. Я поговорю о тебе с доктором Нюартом, директором Отдела хирургии позвоночника…

Дома Ирина с восторгом отнеслась к приглашению Эмилио Ромберчи. В Италии мы за эти годы были несколько раз, но в Рим и другие большие города не заезжали с 1978 года, когда ждали разрешения на въезд в США.

Я стал готовиться к поездке. Чтобы списать с налогов расходы на нее как деловую поездку, я отправил факсы нескольким итальянским профессорам и получил приглашение прочитать лекции в Риме, Флоренции и Болонье. Болонский университет — первое высшее учебное заведение Европы. В Болонье в 1150 году был открыт первый медицинский факультет. У меня давно зрела мысль побывать в Болонье, встать на старейшую в мире медицинскую кафедру, чтобы с нее прочитать лекцию. Почему не иметь честолюбивых желаний?..

Если бы Бог пришел ко мне и сказал:

— Я решил уничтожить весь этот грешный мир, но могу оставить только одну страну. Какую ты посоветуешь оставить?

— Боже, спаси Италию! — воскликнул бы я в ответ.

Я люблю Италию за ее creative impulse — творческое начало. Кажется, ни одна страна в мире не имела такой богатой истории, как эта полоса земли на узком и гористом Апеннинском полуострове. Я люблю итальянцев за их дружелюбие, живость и экспансивность. Во все периоды истории они умели отстоять свою цивилизацию, и она не умерла, как это случилось в Египте, Греции и многих странах Востока, но развивалась и подарила миру эпоху Возрождения. От глухой древности и до наших дней — пример уникальный.

Мы с Ириной поехали в Рим, Флоренцию, Сиену, Болонью и Венецию — в самое сердце Италии. Мы не были в тех городах полтора десятка лет. Тогда мы жили в Риме как бесправные беженцы, на мизерном содержании иммиграционных служб. И на «сгибе нашего бытия» (выражение Высоцкого) настрой у нас был далеко не туристский. Теперь мы ехали туда как американцы, с долларами в кармане.

Когда Гете впервые увидел Рим, он приветствовал его: «Здравствуй, Рим! Ты — целый мир». В Риме все значительно, это самый величественный город мира. Там можно зайти в какую-нибудь церковь и увидеть на алтарной стене картину Рафаэля или Караваджо или скульптуры Бернини и Микеланджело. Где еще может случиться такое?