Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт

БЫЛО БЫ НЕПЛОХО ПОНЯТЬ, ПОЧЕМУ ТЕРРОРИСТЫ-СМЕРТНИКИ СТАНОВЯТСЯ ТЕРРОРИСТАМИ-СМЕРТНИКАМИ — НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ ИМ СТАТЬ УМЕРЕННЫМИ, А ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОМЕШАТЬ УМЕРЕННЫМ ПРЕВРАТИТЬСЯ В НОВЫХ СМЕРТНИКОВ

Здесь и возникает проблема антипатии по отношению к протестующим из-за карикатур, сжигающим флаги и даже к террористам-смертникам. Дело не в том, что проявленная к ним всесторонняя симпатия изменит к лучшему положение вещей. (Кое в чем может даже навредить.) А в том, что человеческий разум устроен так, что антипатия может препятствовать пониманию. Ненависть к протестующим, сжигающим флаги и даже к террористам мешает понять их достаточно хорошо, чтобы помешать другим пополнить их ряды.

Нравственное воображение

Ненависть препятствует пониманию, ограничивая наше «нравственное воображение», нашу способность ставить себя на место другого человека. Эти ограничения не являются неестественными. На самом деле склонность нравственного воображения «сокращаться» в присутствии врагов встроена в наш мозг естественным отбором. Это часть механизма, который побуждает нас проявлять терпимость и понимание к людям, связанным с нами условиями игры с ненулевой суммой, и отказывать в терпимости и понимании тем, кого мы относим к категории партнеров по играм с нулевой суммой. Естественно, мы прекрасно умеем ставить себя на место близких родственников и закадычных друзей (людей, которым свойственно поддерживать с нами связи с ненулевой суммой) и с трудом ставим себя на место соперников и врагов (где фактор нулевой суммы более распространен). Мы не в состоянии понять этих людей изнутри.

Так как же обстоит дело, если взглянуть на него изнутри? Возьмем случай, где взгляд изнутри нам обеспечен, — близкую подругу. Подруга рассказывает вам о какой-то высокомерной примадонне из числа ее коллег, которая бесит ее, и вы вспоминаете высокомерную примадонну из старших классов — звезду команды, отличницу, — которая бесила вас. С друзьями этот процесс может проходить почти автоматически: порывшись в памяти в поисках ориентиров, мы опосредованным образом ощущаем недовольство подруги. Это часть соглашения, на котором держится ваш симбиоз: вы признаете значимость проблем подруги, она признает значимость ваших проблем. Вы работаете над достижением общей перспективы.

К такой работе с врагами и соперниками вы не склонны. Они жалуются на какую-нибудь высокомерную примадонну, а вы просто не можете понять, о чем речь (почему эти люди такие нытики?). Это особенно справедливо, когда на правах соперников или врагов высокомерной примадонной называют вас. В этом случае вы уж точно не можете провести параллель с примадонной из своей школы.

Так и на геополитической арене: вы американец и патриот, а когда люди, жгущие американский флаг, называют Америку наглой и высокомерной, ни о какой примадонне вы даже не задумываетесь.

Это не значит, что у вас ум заходит за разум при попытках объяснить их поведение или что вы совершенно не в курсе внутренней жизни этих людей. Увидев, как некие люди жгут флаг и выглядят при этом разъяренными, можно при всей ненависти к ним правильно предположить, что где-то в них гнездится ярость. Можно также допустить, что сжигающие флаг считают Америку высокомерной. Но их представления не имеют к вам никакого отношения, поэтому вы продолжаете характеризовать этих людей в нелестных выражениях. Вы утверждаете, что ими движет «недовольство» американской силой и «зависть» к успеху Америки. И поскольку зависть и недовольство не относятся к благородным побуждениям, нравственная окраска ситуации указывает, что виноватыми являются сжигатели флагов. А если Америка не виновата, мысль о том, что ей следует изменить свое поведение, вызывает только сопротивление.

На этом этапе дискуссии, если не раньше, зачастую возникает вопрос, не предвещающий ничего хорошего: минуточку, вы хотите сказать, что высокомерная примадонна — это Америка? Так вы говорите, что Америка, а не те, кто сжигает флаги, виновата в сожжении этих флагов? Вопрос встает еще острее, если речь идет о террористах: вы говорите, что это Америка виновата в том, что случилось 11 сентября? Ведь именно так обстоит дело, если действительно заглянуть в мысли террориста.

Если отвечать коротко — нет. Но это «нет» со знаком сноски, «нет», которое нуждается в уточнениях, и поскольку уточнения немного замысловаты, я отсылаю за ними к интернет-приложению[1076]. Это рекомендуемое чтение, поскольку если вы согласитесь с приведенными доводами, они могут в корне изменить ваше мировоззрение. Суть же в том, что способность принять близко к сердцу и понять мотивацию другого человека — в буквальном смысле разделить с ним опыт, познать его изнутри, — зависит от нравственного воображения, которое естественным образом ограничивается, когда речь идет о людях, которых мы считаем соперниками или врагами.

Другими словами, нам трудно достичь понимания, не достигнув симпатии. В итоге мы оказываемся в затруднительном положении, потому что, как мы уже видели, люди, в понимании которых мы кровно заинтересованы — например, террористы, — оказываются людьми, которым мы по понятным причинам не желаем симпатизировать. Вражда как естественное препятствие на пути к пониманию — в каком-то смысле враг народа номер один.

НАМ ТРУДНО ДОСТИЧЬ ПОНИМАНИЯ, НЕ ДОСТИГНУВ СИМПАТИИ

Объяснить источник этого препятствия гипотетическим образом нетрудно. Наш мозг развивался в мире сообществ охотников-собирателей. В этом мире нравственно заряженные споры имели дарвиновские последствия. Если вы ввязывались с соперником в ожесточенный и публичный спор о том, кто кого обидел, вердикт аудитории мог повлиять на ваш статус в обществе и доступ к ресурсам, что, в свою очередь, могло повлиять на ваши шансы передать свои гены следующему поколению. В итоге умение убедительно доказывать, что твой противник не имеет правомерных оснований для недовольства, подкреплялось естественным отбором, как и склонности, содействующие этой способности — например, склонность верить, что твой соперник не имеет правомерных оснований для недовольства, та самая вера, которая могла придать убедительность доводам. И ничто не угрожало этой вере так, как способность взглянуть на положение вещей с точки зрения противника.

В то же время при общении с союзниками смысл приобретало более обширное нравственное воображение. Поскольку удача союзников и ваша удача взаимосвязаны — ведь вы состоите в отношениях с ненулевой суммой, — оказывать поддержку союзникам — значит, действовать в собственных интересах (и кроме того, в этой неявной сделке на союзника налагается обязательство поддерживать вас). Так что, по крайней мере в некоторых случаях, нам прекрасно удается признать точку зрения друзей или родных. Это помогает нам отстаивать их интересы, тем более что они пересекаются с нашими, а также укреплять узы, проявляя сочувствие.

Короче, нравственное воображение, подобно другим свойствам человеческого разума, предназначено для того, чтобы руководить нами в успешном ведении игры, сознавать выгоду игр с ненулевой суммой, в которых эта выгода возможна, и обставлять противника в играх с нулевой суммой. В сущности, нравственное воображение — одна из основных движущих сил закономерности, которую мы видели на протяжении всей книги: склонности терпимо относиться к религии народа, с которым можно вести дела, и проявлять нетерпимость и даже воинственность в том случае, если усматриваешь в отношениях фактор нулевой суммы.

И вот теперь мы имеем дело с одним курьезным остатком этого механизма: наше «понимание» мотивации других людей идет в комплекте с нравственным суждением. Либо мы понимаем их мотивацию внутренне, даже принимаем ее близко к сердцу — поддерживаем связь с этими людьми, распространяем на них нравственное воображение и даже снисходительно относимся к их обидам и претензиям, — либо понимаем их мотивацию на внешнем уровне, способом, подразумевающим незаконность их претензий. Понимание в чистом виде, не окрашенное суждением, достигается с трудом.