Остров - Ол Гот

      - Тесс, это ты? – но в этот раз она ошиблась.

      - Нет, Лиз. Речел это я! Тесса ты здесь?

      В ответ Тесса только выругалась, но подала голос  Бет де Гре:

      - Девочки, где мы?

      Ей вторил и Георг:

      - Бет! Что за театр!? Меня приковали к креслу.

      - Георг ни тебя одного, меня тоже.

      У Речел был повод убедиться, что связали не только ее, но все разом замолкли. Мрак, наконец, начал исчезать. От дальнейших переговоров отвлекло слабое багровое свечение,  возникшее где-то прямо перед ними. Запах серы усилился, и к нему  примешивалось присутствие гниющей плоти и еще кокой-то мерзости.

      Свет становился ярче и волна тепла  сменила промозглый холод подземелья, но не принесла облегчения пленникам – зловоние становилось нестерпимым. Да и чем ярче становился свет,  тем более жарким становился воздух, а к уже привычному зловонию  примешался запах горелой плоти. Речел вспомнила ужас первых свиданий с призраком Рона, и ей почудилось, что пришло время  кары за все, в чем она считала себя виноватой.  Казалось, жара и зловоние  выжгли  из воздуха весь кислород и дышать становилось нечем. Пот заливал глаза. В горле першило,  и дышать приходилось широко раскрытым ртом, но воздуха не хватало. 

      Свет позволил оглядеться. Речел поняла, что прикована к какому-то грубому, массивному креслу. Дюжина таких же кресел ровной дугой были размещены в центре, несомненно, большого зала, или вернее пещеры – плохо выровненный каменный пол был явно естественного происхождения. Увидеть  потолок и стены было невозможно, они  терялись в темноте.  Свет позволил ей увидеть  и друзей по несчастью. К четырем другим креслам в середине ряда были прикованы Георг, Бет  и двойняшки. Сестры и Речел опять были рядом. О том, что ничего хорошего ожидать не приходилось, говорило одеяние всех прикованных к креслам. Длинные грубые рубахи и высокие конические колпаки на головах очень напоминали одеяние тех, кого средневековая инквизиция приговорила к аутодафе. 

      Добра  не сулила и длинная толстая перекладина с петлями между двух, заляпанных какой-то мерзостью, столбов. В довершение всего она обнаружила рядом с виселицей залитую кровью колоду с топором и кучу каких-то, похоже, пыточных приспособлений. От страха, на тонкие металлические шесты с кандальными обручами под петлями виселицы он внимания не обратила.

      Наконец стало ясно, что главные события будут происходить там, откуда полыхало адским жаром   разгоравшегося костра. Свечение не ослабло, но начало менять цвет с угрожающего  багрово красного, на зловещий сине-зеленый. Некоторым облегчением было то, что стало явно прохладней, и воздух перестал обжигать легкие.

      В центре свечения  начало формироваться туманное облако. Туман сгущался все больше, и, казалось, поглотил свет. Опять потянуло могильной сыростью с отчетливой примесью тлена, и смрад горелой плоти исчез.

      Свет на мгновение померк окончательно, но потом начал разгораться с новой силой. При этом пелена зловонного тумана поредела, открывая в центре зала плоское возвышение, на котором вырисовывались три высоких готических кресла с застывшими в неподвижности фигурами. Из-за призрачного освещения понять, кто сидит в креслах,  было не возможно. К тому же даже при нормальном освещении реально можно было разглядеть только одного из сидящих. Кресла на круглом подиуме были составлены спинками друг к другу трилистником.

      Все происходящее слишком напоминало Речел ее ночные свидания с Роном, и она напряглась, с замиранием сердца ожидая его появления. Свет ярче не стал,  но сама фигура сидящего  напротив,  засветилась   неярким  фосфорическим

 светом. Яснее  проявилось только то, что должно было считаться лицом,  и Речел поняла, что это не  Рон. Это вообще был не человек. В кресле сидело существо, практически разложившуюся плоть, которого прикрывала роскошная  черная хламида. Кости рук затянутые в шелковые перчатки сжимали львиные головы подлокотников кресла, а глаза, живые, светящиеся глаза,  посаженные в глазницы лишенного плоти черепа, только делали существо еще страшнее.

      - Заткните им глотки. – Казалось негромкий хрипящий голос, громом прокатился по залу и эхом отозвался в глубине подземелья. Говорили по-гречески и Речел с трудом, но все же понимала происходящее.

 Только сейчас Речел поняла, что все это время в тени за спинками их кресел прятались  уже знакомые ей козлоногие слуги хозяев подземелья. Крик отчаяния замер в глотке, а потом стал и просто не возможен. Воткнутый в рот кляп закрепили завязанным на затылке сыромятным ремешком. Недолго подавать голос смогли и остальные пленники.

      - Покуда прочь! Позову, – опять прохрипело чудовище слугам. - Итак. Почему только эти?

      Вопрос обращенный, казалось, в пустоту позволил познакомиться еще с одним участником разворачивающегося действа.

      Круг возвышения резко повернулся на треть и новый персонаж происходящего, в зеленовато-голубой, фосфорицирующей хламиде ответил.

      - На остальных нет нашей власти. Доступны только эти.

 Хотя голос говорившего был не знаком, но Речел узнала его. Лицо было серо – зеленым лицом покойника, тление его еще сильно не исказило, и ясно было, что это их последняя жертва - Джон Пиккеринг.

      Речел вдруг окончательно поняла, что ее ночные ведения не были бредом больного воображения. Страшными сновидениями. Их всех, в конце концов, приволокли в этот зал, и этот зал будет залом судилища над ними. Догадку подтвердил новый поворот помоста. В багровой хламиде, с жезлом верховной власти в руке заговорил Быкоголовый: 

      - Что числится за ними?

      Круг опять повернулся, и черный ответил:

      - Достаточно. Десятки обращенных и куда больше тех, кто  вкусил   от   плодов  и  не  сможет  от  них  теперь отказаться. Есть и те, кто как у них говорят   «лишился разума». Есть и те, кто порвал с тем миром. Многие уже среди нас.

      Дольше всех служили и больше всех сделали этот жрец и его подруга. Они верно служили Великой Богине. Дочери этой женщины и эта девка, с ними не давно, но их заслуги сопоставимы. Двое из пришедших к нам пришли по их воле. Они заслужили, смотри.

      Во тьме между подлокотниками кресел что-то засветилось голубоватым светом и, судя по мельканию теней, на смраде, который поднимался между  ними, они довольно долго смотрели то, что им показывал черный. Мерцание потухло и перед прикованными опять был Багровый.

      - Ну и что? Сами они  к нам не спешат. Муж жрицы пришел сюда не по ее воле. Жрец многих посвятил, но сам никого к нам не отправлял. Разве что эти? Девка убила своего любовника, даже оставив ему жизнь, а сестры никогда  не заботились о том, что убивают. Да, кстати, а где эта -   невеста последнего. Она-то виновна не меньше.

       Речел сначала не поняла, почему Быкоголовый сказал о Джоне в третьем лице, ведь тот сидел с ним рядом,  однако поворот кресел все прояснил. Фигура в зеленой хламиде потеряла лицо Джона, и теперь на них смотрел голый череп неизвестного. Зеленый начал оправдываться:

       - Но она же ничего не сделала и была занята только собой. Придет время, и она от нас ни куда не денется. И вообще последний пришел к нам не по и их воле.

       - Не по их?!! – голос Багрового казалось, рвал ушные перепонки. - А зачем они вкладывали каждый раз смерть им в руки?

       Если бы хоть раз им повезло, я бы давно уже взял жрецов к себе. Однако все их неофиты слишком дорожили своей жалкой жизнью. Глупцы. Ладно, хватит об этом. Заслуживают внимание только эти трое. Жрецов вернуть в мир.

      Звероголовые кинулись к креслам Георга и Бет, и уволокли их куда-то во тьму. Перед судом остались одни девушки.

      Только теперь Речел поняла, что им грозит. А Черный опять начал:

      - Они столько раз пропускали соблазненных ими через мясорубку страданий, боли и унижения, что не грех и самим узнать, что чувствуешь, когда твою плоть превращают в собачий корм… Или медленный, очень медленный огонь. Решетка! Нет сковорода с маслом или вертел…

      А может быть, сдерем кожу? Такую кожу жалко портить. Мастера сделают из нее прекрасные чучела. И переходить к нам они будут долго…

      Но Зеленый прервал Черного:

      - Эти молоды и красивы. Великая мать может захотеть их в свою свиту. Испорченных лиц и тела нам не простят. Даже умелая петля оставит вечный след на их коже. Казнь должна оставить их красивыми!

      Теперь уже багровый повысил голос:

      - Хватит! Они умрут. Умрут в муках, но тело и лица им не испортят.

 Палачи за дело!

      Грубые лапы намеренно причиняли им боль, освобождая девушек  от замков пристегнувших их к креслам. Сорвали с них одежду и, связав руки спереди какими-то  мягкими ремнями, поволокли к виселице.