Сегун. Книга 1 - Джеймс Клавелл

Она не позволила себе смягчиться:

– Вы говорите много вещей, которых я не понимаю, Андзин-сан. Разве вы не сказали «нечестно и нецивилизованно»?

– Да.

– Это как раз и есть осуждение, не так ли? Господин Торанага просил меня сказать вам, что нехорошо судить не зная. Вы должны помнить, что нашей цивилизации, нашей культуре тысячи лет. Три тысячи наверняка – это подтверждают документы. О да, мы древний народ. Такой же древний, как тот, что населяет Китай. На сколько веков назад уходит ваша культура?

– Не так много, сеньора.

– Наш император, Го-Нидзё, сто седьмой представитель одной непрерывной династии, прямо восходит к Дзимму-тэнно; первому обитателю земли, который был потомком пяти поколений земных духов, произошедших от семи поколений небесных духов, что, в свою очередь, произошли от Куни-токотати-но Микото – самого первого духа, который появился, когда небо откололось от небес. Даже Китай не может похвастать такой историей. Сколько поколений нынешние ваши короли правят вами?

– Наша королева третья в династии Тюдоров, сеньора. Но она старая и бездетная, так что эта династия прекращается.

– Сто семь поколений до богов, Андзин-сан, – гордо повторила она.

– Если вы верите в это, как можете называть себя католичкой?

Она вскинула голову, потом пожала плечами:

– Я только десять лет христианка и, следовательно, неофит, хотя и верю в христианского Бога, Отца, Сына и Святого Духа, всем своим сердцем, но наш император выше всего. Да, я христианка, но прежде всего я японка.

«Не ключ ли это ко всем вам? То что прежде всего вы японцы? – спросил он себя, потрясенный тем, что услышал. – Их обычаи безумны! Деньги ничего не значат для настоящего мужчины? Это объясняет, почему Торанага заговорил так презрительно, едва я упомянул о деньгах при первой встрече. Сто семь поколений? Невозможно! Немедленная смерть только за то, что ты без всяких задних мыслей побыл в закрытой комнате с женщиной? Это варварство – открытое приглашение к убийству. Они защищают убийц и восхищаются ими! Разве это не то, о чем рассказал Родригес? А что сделал Оми-сан? Разве он не убил за просто так того крестьянина? Клянусь кровью Христа, я не вспоминал Оми все эти дни. Равно как деревню, и погреб, и то, как я стоял перед ним на коленях. Забыть, послушаться ее, быть терпеливым, как она сказала, расспрашивать ее. Она поможет найти, чем привлечь Торанагу для исполнения твоего плана. Теперь Торанага у тебя в долгу. Ты спас его. Он знает это, все знают это. Разве она не благодарила тебя за его спасение, не за свое?»

Колонна двигалась к морю через город. Наблюдая, как шагает Ябу, он моментально вспомнил крики Питерзона. «Всему свое время», – пробормотал он, больше для себя.

– Да, – говорила Марико. – Вам, должно быть, очень трудно. Наш мир так отличается от вашего. Очень отличается, но очень мудро устроен. – Она смутно видела фигуру Торанаги в паланкине и снова поблагодарила Бога за его спасение. Как объяснить чужеземцу, как поблагодарить его за мужество? Торанага приказал ей объясниться, но как?

– Позвольте мне рассказать вам свою историю, Андзин-сан. Когда я была молодой, мой отец служил военачальником у даймё по имени Города. В то время господин Города еще не стал великим диктатором, а только боролся за власть. Мой отец пригласил Городу и его главных вассалов на пиршество. Ему не пришло в голову, что в доме нет денег для покупки продуктов, саке, лаковой посуды и татами, необходимых, чтобы принять гостей согласно обычаю. Если вы думаете, что моя мать была плохой хозяйкой, то ошибаетесь. Каждая крупинка отцовских доходов шла на его вассальных самураев, и, хотя официально ему полагалось содержать всего лишь четыре тысячи самураев, мать, ужимаясь и изворачиваясь, добивалась того, что он выставлял на войну пять тысяч триста воинов, к славе своего господина. Мы, его семья: мать, наложницы отца, братья и сестры, питались очень скудно. Но что из того? Мой отец и его люди имели самое лучшее оружие и самых лучших лошадей и наилучшим образом служили своему господину.

Так вот, для пиршества не хватало денег, поэтому моя мать поехала в Киото и продала свои волосы цирюльникам, которые делают парики. Я помню, что они, как расплавленная черная лава, лились чуть не до колен. Но она продала их. Цирюльники тут же срезали все волосы, а ей дали дешевый парик, и она купила все необходимое и спасла честь моего отца. Ее обязанностью было оплачивать счета, и она платила. Она выполнила свой долг. Для нас наш долг очень важен.

– А что сказал он, ваш отец, когда обнаружил это?

– Что он мог сказать, кроме слов благодарности? Ее обязанность была найти деньги. Спасти его честь.

– Она, видимо, очень любила его.

– Любовь – христианское слово, Андзин-сан. Любовь – христианское понятие, христианский идеал. У нас нет слова, которое обозначало бы любовь в вашем понимании. Обязанность, верность, честь, уважение, желание – это то, о чем мы говорим и думаем, единственное, в чем мы нуждаемся. – Она взглянула на него и вопреки своим желаниям снова представила тот момент, когда он спас Торанагу, а вместе с ним и ее мужа. «Никогда не забуду, что они попали в ловушку и погибли бы, если бы не этот человек».

Она огляделась, чтобы убедиться, что вокруг никого нет.

– Почему вы это сделали?

– Не знаю. Может быть, потому… – Он запнулся. Так много можно было бы сказать. «Может быть, потому, что Торанага был беспомощен, а я не хотел, чтобы меня изрубили на куски… Потому, что, если бы его обнаружили, нам бы всем не поздоровилось. Потому, что я знал то, чего не знал никто, кроме меня, и должен был вести игру… Потому, что я не хотел умереть – слишком много еще нужно сделать, чтобы проститься с жизнью, – а Торанага единственный, кто может вернуть мне корабль и свободу». Вместо этого он ответил по-латыни: – Потому, что Он сказал: «Кесарю – кесарево».

– А… – протянула она и добавила на том же языке: – Именно это я и пыталась выразить. Кесарю – кесарево, а Богу – Богово. То же с нами. Бог есть Бог, и наш император – от Бога. А кесарь есть кесарь, и его надо почитать как кесаря. – Затем, тронутая его восприимчивостью и нежностью в его голосе, признала: – Ты мудр. Иногда мне кажется, что ты понимаешь больше, чем говоришь.

«А не делаешь ли ты того, чего клялся никогда не делать? – спросил себя Блэкторн. – Разыгрываешь лицемера? И да, и нет. Я им ничем не обязан. Я пленник. Они украли мой корабль и мои товары, убили одного моего человека. Они варвары – ну, часть из них варвары, а остальные католики. Я ничем не обязан варварам и католикам. Но тебе хотелось бы лечь с ней в постель, и ты говорил ей комплименты, не так ли? А впрочем, к черту всякие мысли!»