И добавьте немного лжи - Владимир Косатый

на столе стояла бутылка водки и блюдо с тем, что Виктор назвал пельменями. При чем отдельно было подчёркнуто, что они домашние и пересланы из России, а сделаны по семейному рецепту.

– Прости, – они уже пара дней как перешли на более неформальную форму общения. – Нет, я понимаю, что прикладываю руку к поддержанию стереотипа «русские, водка, медведи», но в данном случае тут больше совпадения. Просто недавно я отмечал день рождения, и коллеги решили таким образом полечить мою потенциальную тоску по родине. Обычно если я и пью, то только херес. Одна испанка пристрастила меня к нему.

Джон, не переставая жевать очередной пельмень, удивлённо приподнял бровь. До этого их общение ограничивалось несколькими стандартными фразами вежливости.

– Да ладно, – Виктор улыбнулся и махнул рукой, – я же вижу, что ты понемногу отходишь от посещения наших древних мудрецов. До этого у тебя было такое выражение лица будто тебе сутки сковородкой по голове стучали, а теперь вытолкнули из самолёта, и ты пытаешь понять, пытаются ли тебя убить или просто учат прыгать с парашютом. Это нормально. Я тоже после похожей поездки долго пытался понять, во что же я вляпался, и найти землю под ногами.

– И как? Удалось?

– Честно говоря, до сих пор я в этом не уверен. Ну как серьёзно воспринимать рассказы о более чем двухтысячелетней тайне, раскрытие которой может уничтожить мир.

– И как тебе удалось справиться с этим треском в голове? Со всеми этими вопросами?

– Ну я просто переключился на обычную жизнь и постарался закинуть эти вопросы как можно дальше. Но до этого, да, я выглядел также, как и ты в предыдущие дни. Рыба, которую не просто выкинули на берег, но и дали неплохую должность в фирме. А ты понятия не имеешь, что это за фирма, чем она занимается, да и вообще, что вообще такое фирма, и как ты ещё не умер. Но потом ничего, начал отходить. Вот и у тебя в глазах перестало плескаться море пустоты и непонимания мира.

– И вот так просто это удалось?

– Ну не сказать, что совсем просто. Чем больше я думал о той тайне, тем более дикие идеи и придумывал. В конце концов я буквально дал себе оплеуху и сказал, что наиболее разумным и вероятным является ответ – тайна уже потеряла своё значение.

– В смысле? – Джон поперхнулся от услышанного. – Считаешь, что они, – Джон махнул в сторону, где по его представлению должна была находиться Индия –, все водят нас за нос?

– Скорее нет, чем да. Тайна была. Только, думаю, срок годности у неё давным-давно истёк. Может, это была тайна о том, что мать какого-нибудь местного царя не была верной мужу, и чьи-то права на престол могли пошатнуться. А может, они узнали о существовании каких-нибудь греков. Ну или они изобрели порох, что в те времена безусловно бы изменило бы мир, если бы какая-нибудь армия завладела бы этим секретом.

Джон задумался над услышанным. Действительно, а если тайна уже обесценилась и служит только средством в играх с людьми вроде Докинза?

– Но, а как же ключи и всё такое? Люди, которым сказали, где хранится тайна?

– Ну ключи уже давно стали по большей части символами. А тех, кого допустили к тайне на самом деле очень мало. Вполне возможно их готовили к такому потрясению. К тому же практически никто сходу не получал доступа к ней. Ну а после многих лет, проведённых в братстве, ты находишь в нём достаточно пользы и помимо какой-то древней покрытой пылью тайны.

– И что, ты откажешься узнать, что это за тайна, если тебе разрешат?

Виктор поёрзал в своём кресле.

– Я уже отказался. Спросил только не связана ли она химией и, как только получил отрицательный ответ, с благодарностью отклонил это предложение.

– И не жалеешь об этом?

– Ни капли. Братство и так дало мне больше, чем я мог бы мечтать. Ну или правильнее было бы сказать помогло мне воплотить свою мечту в жизнь.

– В смысле? Какую мечту?

– Быть здесь и быть тем, кем я стал. Они помогли мне в моей научной карьере. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что без поддержки – прежде всего материальной, знаниями и мозгами я и так обладал – братства я может и университет у себя на родине не закончил. Они же поддержали меня в моей научно-академической карьере. Ну а кроме того работа в братстве, как бы парадоксально это не звучало, сделало меня лучшим учёным, чем я мог бы быть без него.

– Извини, последнее прозвучало как-то странно. Братство вроде как работает в противоположном направлении. Даже вон учёные пытаются противостоять нам. И должен признать, я понимаю их мотивы.

– По началу так и должно казаться, но чем больше ты погружаешься в деятельность братства, чем больше узнаёшь, как создаётся ложь, тем легче тебе становится находить правду.

Джон старательно изучал книжный шкаф, стараясь не смотреть на Виктора.

– Понимаю, – Виктор вздохнул, – звучит не очень убедительно, но доказать тебе сейчас я вряд ли что смогу. Могу сказать только вот что. Я принадлежу цеху учёных и нашей основной задачей является создание убедительной базы для продаваемых торговцами историй. Иногда мы просто придумываем какую-нибудь абракадабру, звучащую убедительно. Часто собираем информацию о неожиданных научных открытиях и передаём её мечтателям. Иногда выглядим не столь невинно и проталкиваем некоторые нужные братству идеи в научном мире. Но вся эта деятельность, если правильно к ней подойти, помогает тебе иначе смотреть на мир.

– И в чём же это заключается?

– Ну я бы всё упростил бы до трёх слов, – Виктор наполнил свою рюмку, – сомнение, спор, аргументы.

– Я вижу, что ты ждёшь моих недоумённых вопросов. Пожалуйста, не мучай себя. Можешь после каждого своего предложения представлять, как я недоумённо говорю: «Что?» – Джон уже чувствовал себя поднаторевшим в разговорах такого типа.

Виктор рассмеялся, хлопая себя по ногам.

– Хорошо, только и ты должен обещать, если заснёшь на моей лекции – некоторые студенты умудряются меня так оскорблять –, то по крайней мере не будешь храпеть, – не дожидаясь ответа, Виктор сразу продолжил. – Ну для начала возьмём сомнение. Не буду повторять банальщину вроде того, что к каждой научной теории надо подходить с известной долей научного скептицизма. Братство учит пользоваться сомнением в более широком смысле.

Можно сомневаться во всём и всегда, но это путь в одну конкретную точку – дом для умалишённых. Для начала надо уметь определять уровень сомнения и причину сомнения. Первое помогает мне ответить на вопрос, насколько различны