Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

Он открывал глаза и таращил их на колеблющийся огонек жирника.

Он не хотел спать! Он боялся спать!..

Некоторое время удавалось удержаться на поверхности сознания. Но мало-помалу сопротивление ослабевало — пучина сна неотвратимо затягивала, засасывала, как водоворот.

Это был пестрый — бело-красно-черный — водоворот.

Во сне, кроме ухмыляющейся красной рожи Гивенса и белого однообразия льдов, преследовал больного черный орел.

У него было две головы с раскрытыми клювами, из которых торчали тонкие, как жало, языки.

Птица о двух головах кружила над льдиной, отбрасывая на нее угловатую тень, постепенно сужая круги.

Потом куда-то исчезали льды. До самого горизонта вытягивалась вереница серых кубообразных зданий, обнесенных высокой стеной. Тюрьмы, тюрьмы, пересыльные пункты!..

Раздавался леденящий душу скрип. В ворота вводили Ветлугина. Все кончено. Он был пойман, схвачен. Побег не удался. Орел угрюмым стражем усаживался на воротах тюрьмы.

Ветлугин видел себя в партии ссыльных. Его гнали по этапу. Раздавались грубые окрики конвоиров. И всюду над обитыми железом скрипучими воротами встречала ссыльных та же черная птица о двух головах — эмблема царизма…

Ветлугин пошевелил правой рукой, отгоняя орла, с напряжением поднял слипающиеся веки. Люди в оленьих шкурах спали вокруг. Было тихо. Только сонно бормотали и негромко вскрикивали во сне дети да потрескивал горящий фитиль в жирнике, который стоял на земле.

Это неотвязное видение — двуглавый орел на фронтоне тюрьмы — повторялось особенно часто, с выматывающей душу регулярностью.

Незадолго перед выздоровлением кошмар, мучивший Ветлугина, странным образом совпал с той обстановкой, которая окружала его сейчас.

Ему приснилось, что он проснулся.

Разбудило неприятное ощущение. Показалось, что какое-то насекомое быстро проползло по лицу. Он открыл глаза и увидел, что кто-то стоит над ним и смотрит на него с откровенным выражением неприязни и любопытства. В высоко поднятой руке человек держал каменную плошку с фитилем, стараясь, чтобы свет падал прямо на лицо лежащего.

— Что надо? — встревоженно спросил Ветлугин, жмурясь от света. Человек промолчал.

Ветлугин приподнялся на локте.

Ложе его окружало семь или восемь молчаливых фигур в капюшонах. Консилиум? Не знахари ли это, которых пригласили к больному?

Нет. Скорей какое-то средневековое судилище.

Продолжая вглядываться в Ветлугина, человек, державший светильник, произнес, запинаясь, несколько слов. В них послышалось что-то знакомое. Видимо, человек в капюшоне пытался говорить по-русски. Но слова были исковерканы до такой степени, что ничего нельзя было понять…

Ветлугин недоумевающе пожал плечами. Человек скорчил злобную гримасу, потом повторил фразу более медленно. Интонации были как будто вопросительными. Ветлугина спрашивали о чем-то.

— Не понимаю, — пробормотал Ветлугин. — Я же сказал: не понимаю ничего.

Его судьи (если то были судьи), сблизив головы, принялись совещаться.

Тревога обострила слух больного. Он уловил, что люди в капюшонах изъясняются сейчас без всяких затруднений, а язык их резко отличается от того, на каком задавались вопросы.

Ветлугин прислушался к голосам. Они были дребезжащие, надтреснутые, старческие. Стало быть, здесь находятся только старики. Совет стариков? Старейшины племени?…

Спор у ложа больного продолжался довольно долго. Наконец люди в капюшонах расступились и пропустили вперед приземистое коренастое существо в одежде до пят. Оно присело на корточки перед Ветлугиным и заглянуло ему в глаза. Все вокруг замерли, вытянув шеи, в каком-то боязливом и нетерпеливом ожидании. Человек, державший светильник, почти вплотную приблизил его к лицу больного.

Не отрывая от Ветлугина мрачно-испытующего взгляда, существо в длинной одежде вытащило из-за пазухи сверток тряпья и принялось медленно разматывать его.

Ветлугину показалось, что в свертке сидит вороненок. Он привстал, чтобы лучше видеть, и тотчас с криком откинулся будто от толчка. Повторялся его обычный кошмар. Из тряпья выглянул двуглавый черный орел!

— Кыш, проклятая! Кыш! — сказал он слабым голосом, делая попытку отмахнуться от птицы.

Слова его как будто подействовали.

С огромным облегчением следил он за тем, как орел постепенно съеживается, словно бы перегибается пополам, потом ныряет в кучу тряпья.

Ветлугин перевел дух.

Прогнал!

Он поднял глаза на обступивших его людей. Странно! Выражение их лиц изменилось. Оно стало более приветливым. Один из стариков даже принялся что-то многословно объяснять Ветлугину, затем похлопал его по плечу поощрительно или дружелюбно.

Только существо, державшее сверток, почему-то осталось недовольно. Продолжая глухо ворчать, оно на четвереньках отползло в угол.

Мгновение — и следом за ним исчезли люди в капюшонах, разом утонули, растворились в темноте.

Ветлугин внимательно огляделся по сторонам.

Нет никого!

Пламя ночника по-прежнему подрагивает на сквозняке. Слоистыми глыбами лежит мрак за пределами освещенного круга.

Да, кошмар. Это был привычный кошмар.

Больной, весь в испарине, снова улегся, сразу же заснул и спал долго, без сновидений.

С этого момента дело пошло на поправку…

3

Постепенно с прибывающими силами возвращалась к Ветлугину способность рассуждать, оценивать окружающее.

Прежде всего он обнаружил пропажу многих своих вещей. Исчезли нож, часы, ружье, герметически закрывающаяся спичечница. Ветлугин предположил, что потерял их на подходе к ущелью, когда брел в состоянии почти полного беспамятства.

Потом он заметил, что пропала пряжка от пояса. Разглядывая ремень — перерезанный, а не оборванный, — обратил внимание на то, что все потерянные им предметы металлические. Быть может, они не потеряны, а похищены? Но почему именно металлические?

Это относилось также к числу загадок, которые надо было разгадать.

Мир его был очень тесен в то время — ограничен пределами жилища.

Это была невысокая сводчатая пещера, по-видимому, сообщавшаяся узким коридором с другими, подобными ей пещерами. Стены были увешаны шкурами, заботливо подпертыми снизу длинными жердями. Все предметы домашнего обихода за неимением шкафов развешивались на этих жердях или прикреплялись к ним ремнями.

Шкуры и жерди отдаленно напоминали о чуме.

И так же, как в чуме, помещалось здесь не одно, а несколько семейств — наверное, не менее двух десятков человек. Их нелегко было сосчитать, потому что вначале они казались Ветлугину похожими друг на друга. У всех были широкие скулы, узкие глаза, прямые черные волосы.

Мало-помалу он стал различать своих соседей по пещере. Раньше остальных научился узнавать молодого человека, который поил его целебным отваром из чаши и всегда очень широко, располагающе улыбался при этом. Молодого человека звали Нырта.

Ветлугин, не задумываясь, зачислил его в число своих будущих друзей.

Но с первых же дней появились у него и враги.

Из-за спины Нырты выдвинулось неприятное, гримасничающее, темное от копоти и грязи лицо. Горизонтальные морщины беспрерывно двигались на мясистом лбу. Кожа была какая-то неприятная, маслянистая и дряблая. Все время на этой подвижной физиономии возникали складочки, морщинки, впадинки. Из-под выдающихся надбровных дуг хитро щурились плутоватые черненькие глазки.

Это