Источник миров - Генри Каттнер

— Я верю вам — ответил Кориовл. — Это ведь не настоящий Нью-Йорк, а подделка на потребу публике.

— Но зачем Эйфелева башня? — спросил я. — Ведь она в Париже.

— Поосторожней в выражениях. Кощунственно подвергать сомнению алхимическую версию Рая.

— Вообще-то, — заметил я, зачарованно всматриваясь в улицы Рая, — мне непонятно, почему они выбрали именно Нью-Йорк. С точки зрения истории, это совсем молодой город. К тому же триста лет назад, когда у вас произошло восстание, он еще не назывался Нью-Йорком.

— О, раньше нашим раем был Лондон, — объяснил Кориовл, — но после некоторых перестановок в духовенстве лучшие люди после смерти стали отправляться в Нью-Йорк. Новую жизнь в Раю обретают только жрецы. Я вам об этом говорил? Реинкарнация — краеугольный камень нашей религии. Она призывает каждого вести добродетельную жизнь, чтобы в другой раз родиться уже жрецом. А умерший жрец через мгновение после смерти оказывается на Пятой авеню в золотой колеснице, запряженной драконами. Это — факт!

Я пристально смотрел на него, пытаясь понять, не было ли это все очередной ужасной шуткой.

— Хотите сами это увидеть? — спросил он, потянувшись к экрану.

— Нет, нет, спасибо. Не думаю, что способен это вынести, — поспешно ответил я.

— Ну что ж, — сказал Кориовл и замолчал. Усмешка исчезла с его лица. — Это забавно, когда смотришь со стороны. Но весьма трагично, если принять во внимание, сколько поколений жило и умерло в рабстве, не имея никакой другой радости, кроме обещаний попасть в Рай за хорошее поведение. Это надежное средство держать народ в подчинении. Хотя в одном алхимики, возможно, правы. Земля не так сильно отклонилась от правильного пути, как мы, и ваше развитие, вероятно, в конце концов окажется лучшим.

— Кто его знает, — ответил я. — Индустриальный век был уже достаточно плох, но атомный, из которого я прибыл, выглядит еще более мрачно.

Я кое о чем вспомнил.

— А как в Малеско насчет индустриализации? — спросил я. — Как я заметил, у вас механистическая цивилизация, но люди воспринимают некоторые технические достижения слишком уж серьезно. Та проекция Лорны на облаке, например…

— Вы знаете, как это делается? — Кориовл подался вперед, его бледно-голубые глаза засияли. — Вы знаете?

— Я знаю один принцип. Но, возможно, есть и другие.

— Значит, вы не сочли это чудом?

Я хмыкнул. Веснушчатое лицо Кориовла расплылось в улыбке.

— Вы нужны нам, кузен, — сказал он. — Жрецы берут под контроль все технические новинки с момента их появления и объявляют их чудесами. Всякая вещь, которую человек не в состоянии сделать голыми руками или с помощью орудий, изготовленных самостоятельно из природных материалов, классифицируется ими как чудо. Если вы нажимаете на кнопку и звенит спрятанный колокольчик — это чудо. Этот экран, на который из воздуха приносятся картинки, — тоже чудо. Никому, кроме жрецов, не позволено интересоваться, как все это работает. Понимаете?

В моей голове всплыла картина жизни Нью-Йорка, где люди ездят чудесной подземкой, катаются на чудесных такси, пользуются чудесной электроэнергией, и не смог.

— И народ примирился с этим? — недоверчиво спросил я.

Кориовл пожал плечами.

— Люди со многим мирятся, — сказал он. — Время от времени они устраивают революции, и трон переходит в другие руки, но это ничего не меняет — власть по-прежнему остается у жрецов. То восстание, которое произошло триста лет назад, ближе всех подошло к перемене строя, но вы уже знаете, что из этого получилось. Народ слишком долго дурачили, чтобы он смог одолеть духовенство. Хотя с прошлым поколением произошло нечто, заставившее Иерарха поволноваться…

Он замолчал и лукаво посмотрел на меня.

— И что же случилось? — полюбопытствовал я.

— В Малеско появился мой отец, — сказал Кориовл. — Он, вероятно, был великим человеком, этот Джиммертон. Жаль, что я не узнал его получше.

Я молча смотрел на своего собеседника и думал, как он рыжеволосым мальчуганом рос в Малеско, пока я рос в Колорадо, как мы оба изучали язык и обычаи Малеско, как бережно мы храним память о Джиме Бертоне, который так внезапно исчез и из его, и из моей жизни.

— Расскажите, — попросил я. — Что тогда произошло?

— Он появился во время одной из равноденственных церемоний. Просто шагнул через Земные Врата прямо в Храм, когда Иерарх славословил Нью-Йорк. Эмоциональный накал был так велик, что все были готовы принять Джиммертона за божество из другого мира. Имей Иерарх хоть каплю рассудка, он бы все так и обставил. Но у него дрогнули нервы, и он начал кричать о рыжеволосых дьяволах. Жрецы уволокли Джиммертона в тюрьму. Хотел бы я перенестись в те дни, — сокрушенно вздохнул Кориовл. — Жаль, что тогда не нашлось человека, который смог бы правильно воспользоваться представившейся возможностью. Народ был доведен до отчаяния. Если бы нашелся руководитель, то все бы поднялись как один на борьбу с духовенством. Но этого не случилось.

Но среди тюремной охраны нашлись люди, не побоявшиеся последствий того, на что они решились. Одним из них был мой дед. Такой же отчаянной была и моя мать. Они тайно переправили Джиммертона в один поселок у Восточного залива. Позднее люди совершали туда паломничество. О, это были великие дни!

Жрецам не удалось сохранить известие о побеге пришельца в тайне. Более того, они так и не смогли поймать Джиммертона, хотя пытались сделать это в течение десяти лет. Поселившись в горах, он начал собирать войско для решительного наступления на жрецов. Рассказывают, что Джиммертон месяцами не ночевал дважды в одном месте.

Моя мать скиталась вместе с ним и помогала ему во всем. Я родился в рыбачьей лодке на Гонви, на расстоянии выстрела от бивачных костров алхимиков. Это было в самый разгар их кампании против революционеров.

Кориовл замолчал, и его задумчивое лицо потемнело, совсем как у дядюшки Джима, когда тот задумывался. Теперь-то я догадываюсь, о чем. Выходит, все мои буйные фантазии о герое-землянине, сражающемся с врагом в неравной схватке, были не так уж далеки от истины:

Просто я представлял себе все несколько иначе. Подобные вещи происходят именно так, как о них рассказывал Кориовл. Конечно, в воображении перед нами предстает доблестный герой с потрясающей мускулатурой, занесший шестифутовый меч над головой непобедимого доселе противника, пока на заднем плане красиво дрожит от страха героиня, вдохновляя его на сверхчеловеческие подвиги… Это всегда отдает липой.

Людям с такой совершенно не романтической внешностью, какая была у Джима Бертона, в отчаянных ситуациях чаще приходится играть героические роли. Я был рад, что героиней оказалась смелая и умная женщина, которая не тратила времени попусту, трусливо дрожа в каком-нибудь углу. И еще я подумал о том, что дядюшка Джим вряд ли находил большое удовольствие, разыгрывая из себя псевдогероя. Наше время изобилует примерами, когда люди ведут партизанскую войну с обстоятельствами, не принимая при этом мелодраматических поз. Я не мог представить себе, чтобы дядюшка Джим оказался позером.