Техник–ас - Евгений Владимирович Панов

провокатора нашли задушенным в туалете. Вроде как сам повесился. Ага, от угрызений совести. Весь барак вывели на плац и заставили стоять на холодном пронизывающем ветру. Немцы отсчитали каждого десятого и каждого выбранного по очереди привязывали к столбу и пороли смоченными в солевом растворе розгами. По десять ударов каждому.

Обитателей бараков немцы периодически гоняли на разбор завалов после бомбёжек. Я со своей хромой ногой попал в команду, которая работала внутри лагеря. Мы чистили сортиры, убирали территорию, наводили порядок в казармах охраны.

Рядом за забором был ещё один лагерь. Там находились пленные американские и английские лётчики. Условия там были не в пример лучше, что меня ни сколько не удивило. Знал я об этом из истории. Американцы с англичанами были вполне сытыми, добротно одетыми. Каждый день у них проходило построение личного состава, при чём немцы при этом не присутствовали. Старшие офицеры проводили перекличку, докладывали об этом своему старшему по званию и уже он шёл в комендатуру и там докладывал коменданту лагеря о наличии личного состава. Естественно ни на какие работы их не гоняли. Они получали посылки от Красного Креста, спали, играли в карты в некоем подобии клуба. В общем вполне себе такое комфортный плен у них был. При этом ни единой попытки хоть как-то помочь советским военнопленным. Ни куска хлеба не передали с той стороны, ни клочка бинта.

Через несколько дней после Нового года мне приказали идти в комендатуру. Эх, вот и наступил 1944 год. Как там Света с Катюшкой? Как ребята из эскадрильи? Как Рита? Смогла ли она догнать колонну с детьми и вывести их к нашим?

В комендатуре меня встретил, словно старого друга, по традиции улыбаясь при этом во все 32 зуба, ни кто иной как майор Герхард Нойман. Вот интересно, он же немец, суровый, типо, тевтон, а всё время лыбится, словно голливудская звезда.

— Господин Копьёв! Как же я рад вас видеть! Вы не представляете, какой скандал разразился из-за вас! Рейхсфюрер Гиммлер требовал, чтобы вас казнили непременно самым жестоким способом, но за вас вступился сам рейхсмаршал Геринг. Цените это, майор! Ему стоило больших трудов, чтобы уговорить рейхсфюрера отменить свой приказ о вашей казни. Как видите, Люфтваффе умеет уважать сильных соперников. Но ведь и этого мало. Дошло до курьёза, когда начали драться артиллеристы-зенитчики и лётчики, споря, кто же из них смог вас сбить. Может поможете рассудить их спор и скажете, кто одержал такую знаменательную победу? — Нойман рассмеялся.

— Пусть и дальше дерутся, им полезно, — хмыкнул я. Наверное уже кучу крестов получили и те и другие за то, что сбили советского аса. А Нойману конеееечно, вееерю. Так вот прямо сразу и бесповоротно. А то ведь Гиммлеру с Герингом делать больше нечего, кроме как из-за меня спорить. И весь этот спектакль с клиникой и лагерем ни что иное, как метод кнута и пряника. В моём случае пряника, кнута и…теперь должен, по логике, последовать опять пряник, а вот потом уже могут, что наиболее вероятно, и шлёпнуть.

— Не желаете прогуляться, майор? — Нойман сделал приглашающий жест в сторону двери.

— Можно и прогуляться. Всё равно от моего ответа, как я понимаю, мало что зависит.

— Зря вы так, — немец изобразил огорчение, — Я, можно сказать, отношусь к вам по-дружески, с уважением, а вы этого не цените.

— Идёмте, Герхард, — усмехнулся я. Тоже мне, друг выискался, — Свежий воздух полезен для здоровья.

Мы вышли из комендатуры и направились по очищенной от снега дорожке. Прошли вдоль изгороди, разделяющей советский и англо-американский лагерь. На той стороне англичане весело играли с американцами в футбол.

— Кстати, господин Копьёв, старший в лагере ваших союзников полковник Оуэн, когда узнал, что здесь находится кавалер Креста лётных заслуг, рыцарь и кавалер ордена Британской Империи, в категоричной форме потребовал, чтобы вас перевели к ним. Там находятся сбитые над территорией Рейха английские и американские лётчики. Так что одно ваше слово и вы уже не вернётесь в свой барак, а будете находится в более достойных условиях с хорошей медицинской помощью. Ваши союзники даже имеют возможность получать посылки от Красного Креста. Главы их государств, в отличии от вашего Сталина, подписали конвенцию об обращении с военнопленными, а Германия свято соблюдает её. Сталин же назвал всех, попавших в плен, предателями. Их семьи ждёт Сибирь и верная смерть. И вашу, кстати, тоже, майор. Подумайте, стоит ли упорствовать при таком отношении к вам со стороны большевиков.

— Вы лукавите, Нойман, когда говорите о соблюдении вами Женевской конвенции. Вернее, откровенно врёте. В её тексте сказано, что ратифицировавшие Конвенцию государства обязаны соблюдать ее, даже воюя с государствами, которые стороной Конвенции не являются. Вот и получается, что вы эту самую Конвенцию нарушаете. А что касается предложения переселиться к англичанам с американцами, то, пожалуй, откажусь. Мне среди моих товарищей вполне комфортно.

Немец на это лишь нервно дёрнул щекой. Не ожидал от меня таких познаний. Некоторое время шли молча. Затем Нойман опять начал убеждать меня перейти в их буржуинство за бочку варенья и корзину печенья.

— Вот вы, майор, заговорили о комфорте, — вещал он, — А что вы, собственно, знаете о том, что такое настоящий комфорт? У вас же в вашей большевистской России даже туалетов в домах нет, всё на улице. И это я не говорю о таких элементарных вещах, как водопровод и ванна. А дороги? Это же ужасно! Стоит пройти небольшому дождю и по вашим так называемым дорогам невозможно передвигаться. Так что только победа Рейха, обладающего подавляющим техническим превосходством, приобщит вашу отсталую варварскую страну к благам цивилизации.

— То есть вы предлагаете мне предать ради того, чтобы у меня в доме был сортир и моя задница не мёрзла зимой? Вы большой оригинал, Нойман. А что касается так называемого технического превосходства, то его у вас нет и не было никогда, а без него вам точно не победить. Да и далеко не всё на поле боя решает техника. Так что не вижу никакого смысла переходить на сторону тех, кто в любом случае проиграет.

Нойман приехал через три дня. Меня опять вызвали в комендатуру и вместо робы выдали вполне приличный гражданский костюм с рубашкой и галстуком, пальто, ботинки и фетровую шляпу.

— Ну вот и всё, герр Копьёв. Теперь вы под защитой рейхсмаршала Геринга. Конечно о свободе пока речь не идёт, но в лагерь вы больше, я надеюсь, не вернётесь.

Ага, тонкий намёк на толстые обстоятельства. Этак завуалировано мне было сказано,