Дэмономания - Джон Краули

Дорожка к дому протоптана моими ногами, другой нет. Деревья по сторонам давно срублены, если вообще были. Чашка, что я нашел, простая и затертая, с ужасной трещиной; та самая чашка, о которой я просил, чтобы она меня миновала, но я изопью из нее напоследок перед уходом. Ключ на столе среди моих бумаг — тот самый, ключ от машины, на которой я уезжаю. За дверью черного хода еще одна дорожка, по ней мы когда-то вместе пришли сюда; а вода — бесконечная река, что поднимается средь скал и заполняет колодец, по насосам и шлангам попадает в мой дом: та самая река, что течет глубоко под землей и в небесах.

Не успев подъехать к автостраде, он случайно бросил взгляд на приборную доску, что делал редко; оказалось, стрелка, показывающая уровень топлива, лежит на нуле, и сколько она уже там находится — неизвестно. На участке отсюда до Откоса он знал только одну бензоколонку, такую старую и маленькую, что ее обслуживал всего один человек; она как раз показалась впереди. «У Вольфрама».

Серая, некрашеная заправка, кажется, одновременно была и свалкой: старые автомобили и детали от них, крылья, шины и ржавые радиаторы, а еще почему-то пара холодильников и ободранный виниловый диван. Марка бензина, значившаяся на большом круглом знаке, нигде больше в округе не продавалась, да и сам Вольфрам тут редко бывал: он доверял своим клиентам, те занимались самообслуживанием и бросали деньги в дверную щель.

Пирсу никогда не доводилось самому заправлять машину. Но он часто видел, как это делается; один раз они тут останавливались со Споффордом, а один раз с Роузи, и он имел возможность понаблюдать. Он справится; он должен.

Он подогнал «скакуна» к одной из двух колонок, постаравшись, чтобы багажник поравнялся с рукояткой; опасливо вылез из машины, отряхнул руки, стыдясь того, как мало знает, — кто-то ведь должен был научить его, а не научил, или он сам (конечно же) с ослиным упорством избегал этих знаний, как избегал спорта и прочих мужских занятий, ну вот, получи; проговорив это уже в который раз, он отвинтил серебристую крышечку с бака (у новых машин она еще и за дверкой). Наказал себе не забыть потом привинтить крышечку обратно и снял шланг с бензоколонки. Теперь, насколько он помнил, надо потянуть рукоятку с правой стороны — и точно, колонка включилась и стала отсчитывать топливо. Он залил бак; отключил колонку и, довольный собой, не забыл закрыть крышку бензобака; подошел к щели и бросил туда деньги. Заглянул в грязное окошечко, чтобы проверить, может, Вольфрам сидит там и наблюдает за ним, но нет, никого он там не высмотрел.

Что ж, он это сделал. Вот только «скакун» завелся как-то туго, словно горло у него забило мокротой. Пирс вырулил на дорогу; вокруг стояла черная вонючая копоть, запахло гарью, что-то не так. Не так. У Пирса хватило духа потихоньку остановиться; он сидел, недоуменно вцепившись в рулевое колесо. Пирс посмотрел в зеркальце заднего вида на заправку. Он увидел, что у Вольфрама две колонки и они разные — да, точно, заметил это, еще когда подъезжал, а теперь заметил и красную табличку над одной из них. Выйдя из машины и вернувшись к заправке, он прочел: ДИЗЕЛЬНОЕ.

Он заправил машину дизельным топливом. Пирс уставился на скромный пейзаж у поворота дороги: старая заправочная станция, две колонки, которые словно глядели искоса, пожимая плечами: мы-то здесь причем. Раньше такого, наверное, ни с кем не случалось, ни с кем; он, вероятно, испортил машину; придется оставить ее здесь навсегда. Вернуться домой пешком и больше не ездить никогда. Он не понял, что перед ним выбор, и выбрал неправильно. Он подумал: а ведь этого могло не случиться.

И этого не случилось; нет, этого не было. В последнюю секунду, стоя у колонки с капающим штуцером в руке (рука, нос и пенис одновременно), перед тем как вставить его в бак, Пирс заметил, что выбранная им колонка красная, а вторая синяя, остановился и стал думать почему. Посмотрел на знак. И вот он уже с полным баком мчится на своем «скакуне» по долине Блэкбери, мимо Откоса, на автостраду; стрелка спидометра перевалила за пятьдесят, за шестьдесят, и вот напряжение спало, а инерция понесла его вперед.

Время шло. Пирс то оказывался в машине и глядел из окон на незнакомые места, то переносился в другие времена и другие земли, не зная того, что руки чуть поворачивают руль, как того требует дорога, а нога чуть прижимает педаль. Теперь по обеим сторонам шоссе простиралась сугубо сельская местность, бурые поля уходили к дальним сосновым лесам. Автомобилей становилось все больше, грузовики и легковушки обтекали его с двух сторон, как стоячего, — словно бурный поток скалу. Однако, судя по спидометру, он ехал почти с предельной скоростью. Сначала он посматривал на индикаторы часто, словно готовясь сделать что-то важное в соответствии с их показаниями, но на деле просто от неуверенности. Во время одного из таких осмотров он заметил рычажок, которого не видел раньше и не знал, зачем он нужен: толстый такой рычажок в левом нижнем углу приборной доски. А это к чему, подумал он и во время очередного турне по приборной доске, не успев предостеречь себя, взял и потянул за него. Несколько событий произошло одновременно. Во-первых, Пирс пожалел, что потянул рычажок, ведь он мог не только предположить, но точно предсказать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Во-вторых, налетел порыв ветра, раздался ужасный шум, что-то большое и темное налетело из ниоткуда и ударило по ветровому стеклу, закрыв обзор и расколов стекло от края до края.

Пирс, не понимая, что случилось, уставился в темноту, со всех сил нажал на тормоз — по счастью, сразу за ним никто не ехал — и свернул на обочину; остановившись, он понял, что наделал: открыл капот, который был подхвачен встречным потоком воздуха, как парус, и ударил в ветровое стекло. Пирс долго сидел неподвижно, сердце бухало, как пушка, а руки продолжали сжимать руль. Лобовое стекло, в общем-то, выдержало, только колени и переднее сиденье были устланы мелкими стеклянными крошками. Он подумал о Роз: как глупо она себя чувствовала, когда опрокинулась на «терьере», как испугалась себя самой.

Он вышел из машины. Ветер, налетавший со скоростью пятьдесят пять миль в час, отогнул капот назад с такой силой, что шарниры сломались: капот лежал теперь на лобовом стекле, выломанный под смертельным утлом. Пирс взялся за него и попытался опустить, но тот, проделав только половину пути обратно, дальше не шел.

Ну и что теперь.

«Тебе надо быть поосторожнее», — заметила она, сообщив по телефону, что ее стекло разбилось, когда она ехала по этой дороге, должно быть как раз тут. Сокрушительный Коридор. Чертов Молот.

Он повернулся к широкой дороге (когда стоишь возле нее, она куда шире, чем кажется, когда по ней едешь) и размыслил, откуда же теперь ждать помощи. Грузовики приближались и с грохотом пролетали мимо, воздушная волна билась о него и об автомобиль, — и удалялись с визгом, который тут же превращался в ворчание: доплеровский эффект. Пирс подумал, что кто-нибудь, наверное, скоро остановится — грузовик, легковая машина или фермер на пикапе; подойдет, спросит, что случилось. Или полицейский по радиовызову грузовика: Пирс слыхал, что на них на всех есть рации.

Придется ему все объяснять, глядя в их озадаченные лица — сочувственные или равнодушные, удивленные или осуждающие; может, кто-то, какой-нибудь пузатый мужик, скажет, что делать, принесет инструменты. А может, его подвезут или вызовут аварийку. Он не мог представить, что произойдет дальше; должно быть, это было очевидно всем, кто проезжал мимо, но только не ему.

На юге и западе белые облака разошлись, открыв закатное солнце, которое светило будто сквозь тюремную решетку. Нет, он не станет ждать, не будет звать на помощь: слишком уж это стыдно. Довольно я вынес, как говаривал Малютка Енос. Пирс посмотрел вверх, поворачивая, поворачивая мир.

От обочины, где он остановился, склон шел вверх; по гребню вала росли высокие деревья, он скользнул взглядом по их тонким стволам к темным вершинам, на которых еще держались бурые листья. Едва он начал подъем, шум машин исчез. Наверху в зарослях шиповника и папоротника обнаружился высокий сетчатый забор, возможно, отмечавший границу собственности штата; под ним вырыли лазы собаки или мальчишки, но Пирс не мог там пробраться. Не сдаваясь, он пошел вдоль ограды, и она почему-то вдруг кончилась, он обогнул ее и прошел за скрывавшие вид деревья.

Ровные, напоенные солнцем пастбища, невысокие пригорки в долинах, меж которыми бежали ручьи, заросшие по берегу ивняком. Овечий край, подумал он, и тут же хлынул поток овец, скрывая дальний бурый холм; овцы спешили куда-то, подгоняемые хлопотливыми собаками. Пирс немного постоял, вдыхая свежий ветер, а затем стал спускаться. Вскоре он оказался посреди отары, которую гнали старик и мальчик. Они поздоровались с Пирсом: мальчик улыбнулся простодушно, даже глуповато, а старик просто широко — в зубах он держал обгрызенную трубку, щеки у него были медно-красные, а волосы белые и косматые, словно овечья шерсть.