Последнее волшебство - Мэри Стюарт

Во двор вышла еще одна женщина, в руках она бережно и, как видно, с трудом несла завернутый в полотно ларец. Судя по скромной одежде, это была служанка. И если в ларце лежали драгоценности ее госпожи, значит, ее госпожа была действительно очень важная и знатная дама.

Но тут дама обернулась, и я узнал ее. Это была Моргауза, королева Лотианская и Оркнейская. Ошибиться я не мог. Прелестные волосы утратили золотисто-розовый блеск и потемнели до бурости, и стан уже не был таким гибким и тонким, как до рождения ее сыновей, но голос остался прежним, и продолговатые раскошенные глаза, и капризно сложенные губы тоже. Так стало быть, четыре маленьких горластых здоровяка с заморским северным выговором были ее сыновьями, рожденными от Лота Лотианского, врага Артура.

Но сейчас мне было не до них – я во все глаза смотрел, когда же появится наконец пятый, старший ее сын, сын Артура.

Вот он решительно вышел из дверей. Рослый, выше матери, стройный отрок, которого я, хоть и не видел никогда прежде, узнал бы среди кого угодно. «Черные волосы, черные глаза, стан танцовщика...» Так когда-то было сказано обо мне, а он разительно походил на меня, Артуров сын Мордред. Он остановился подле Моргаузы, что-то говорит ей. Голос у него высокий и мягкий, как у матери. Я уловил слова «корабль» и «счет». Она кивнула, погладила нежной ручкой его по руке. И все двинулись к причалу. Мордред, задрав голову, посмотрел на небо не без опаски, что-то еще сказал. Они прошли в нескольких шагах от меня.

Я отпрянул. Наверно, она заметила мое движение, потому что обернулась, и на какую-то долю мгновенья ее глаза встретились с моими. Она как будто бы не признала меня, однако, обернувшись, быстрее пошла туда, где ее ждало судно, и я заметил, что ее бьет дрожь – она плотнее закуталась в меховой плащ, – словно вдруг ощутила холодную пронзительность ветра.

За ней потянулись слуги и сыновья Лота: Гавейн, Агравейн, Гахерис, Гарет. Один за другим все поднялись по сходням на борт корабля.

Они плыли на юг. Что нужно там Моргаузе, я не знал, но можно было не сомневаться, что цели у нее недобрые. А я не имею силы остановить их или хотя бы предупредить Камелот, ибо кто же поверит предупреждению мертвеца?

Хозяин таверны и его жена наконец обратились ко мне: теперь они к моим услугам.

Но я не стал просить у них те комнаты, что освободила, уезжая, королева Оркнейская со своей свитой.

Назавтра ветер все еще дул с севера, холодный, сильный, пронзительный. Об отплытии моего корабля по-прежнему не могло быть и речи. Я опять подумал, не послать ли гонца с предупреждением в Камелот, но корабль, на котором плыла Моргауза, опередил бы любого конника, да и кому я мог направить свое послание? Вивиане? Бедуиру с королевой? Нет, до возвращения Верховного короля в Британию я бессилен что-либо предпринять. И, с другой стороны, пока Артур в отсутствии, Моргауза не причинит ему зла. Обо всем этом я размышлял, шагая вон из города по проселку, тянущемуся под стенами старой крепости, туда, где стояла башня Максена. И вправду, нет такого ветра, который не принес бы хоть немного пользы. Отдых в таверне освежил меня, и теперь в моем распоряжении был целый день. Этот день я употреблю с пользой.

Когда я прошлый раз посетил Сегонтиум, этот великий военный город, выстроенный и укрепленный императором Максимом, которого в Уэльсе зовут Максеном, лежал в развалинах. Но потом Кадор, герцог Корнуэльский, вновь отстроил и укрепил его, чтобы защищаться от нападения ирландцев. Это уже тоже было давно, но с тех пор, по распоряжению Артура, Маэлгон, его западный воевода, поддерживал город в исправном состоянии. Мне интересно было посмотреть, что именно было сделано и как. И этот интерес не меньше, чем все остальное, выманил меня на проселок, ведущий к башне. Скоро я очутился высоко над городом. День был хоть и ветреный, но солнечный, город лежал у моих ног залитый светом, разноцветные домики теснились на берегу узкого синего залива. Над тропой, по которой я шагал, подымалась вновь отстроенная крепостная стена, она казалась прочной, надежной, из-за нее доносился шум и звон военного учения – звуки жизни боевого гарнизона. Словно я все еще Артуров строитель, я на ходу запоминал все, что видел. Но вот тропа завернула за угол и пошла вдоль южной стены, над которой ветры и разрушительное время трудились невозбранно. Отсюда открывался вид вверх по склону на башню Максена.

Дорога, ведущая к башне, по которой некогда шагали, взбивая пыль, богомольные римские легионы, теперь стала всего лишь овечьей и козьей тропой. Она круто подымалась по склону к поросшему травой откосу, под которым прятался древний подземный храм Митры. Он уже более столетия как был заброшен, но все же, когда я посетил его в прошлый раз, по ступеням еще можно было спуститься к подземному входу и помещение, хотя и полуразрушенное, сохраняло черты бывшего храма. Я медленно побрел кверху, сам не зная, что меня, в сущности, сюда опять привело.

И недоумевать было нечего. Храма больше не существовало. Не осталось и следа от бывшей насыпи, под которой прятались подземные своды, и от ступеней, ведших внутрь. Для восстановительных работ в Сегонтиуме отсюда вырыли и свезли каменные плиты и, добывая щебень, перекопали весь склон, чем вызвали оползень, так что теперь на месте храма Митры образовалась большая каменная осыпь. На осыпи укоренились и разрослись кусты и деревья: рябина, жимолость, ежевика. Теперь уже и место оползня нельзя было определить. Весь склон исчертили густой сетью узкие белые пыльные овечьи тропы.

Я словно снова услышал тихий, замирающий голос бога:

«Повергни наземь мой алтарь. Пришло время ему быть повергнутым».

Алтарь, святилище и все остальное безвозвратно кануло в черную глубь горы.

Когда видишь такие перемены, с трудом веришь собственным глазам. Я стоял, не сходя с места, и старался представить себе, где что было раньше. Память не подводила меня: если провести линию от башни Максена к юго-западному углу крепости, а другую – от дома коменданта до отдаленного пика Снежной горы, то как раз в месте их пересечения находилось святилище. Но теперь эти линии пересекались в самой середине каменной осыпи. С тропы мне было видно, что как раз там кусты росли реже, чем вокруг, и между камнями темнели провалы, указывающие на подземные пустоты.

– Никак потерял что? – вдруг раздался у меня за спиной голос.

Я оглянулся. Вверху надо мной на завалившейся каменной плите сидел, поджав колени, мальчик. Совсем еще дитя, лет, наверное, десяти, очень чумазый, полуголый, со спутанными волосами. Он держал в руке краюху ячменного хлеба, откусывал понемногу и жевал. Рядом валялся ореховый посох, а выше по склону щипали травку его овцы.