Влюбленные женщины - Дэвид Лоуренс

В голубоватых сумерках Джеральд, спотыкаясь, взбирался вверх по снежному склону, он бездумно, несмотря на страшную усталость, поднимался все выше и выше. Слева от него был крутой склон с темными скалистыми выступами, обрушившимися каменными глыбами и снежными прожилками, стелющимися по черному камню, — они смутно белели на темном фоне. И ни звука вокруг — мертвая тишина.

В довершение всего как раз перед ним — чуть правее — ослепительно сверкала маленькая луна, — это доставляющее боль яркое светило всегда упорно поднималось на небосклоне — от него не уйти. А он так хотел скорее добраться до конца — с него достаточно. К тому же он давно не спал.

Идти было все труднее, иногда приходилось преодолевать темные скалистые массивы, обнажившиеся от порывов ветра. В таких местах он боялся упасть, очень боялся. На гребне горы дул ледяной ветер, чуть не одолевший его и не погрузивший в тяжелый сон. Но конец был не здесь, ему надо двигаться дальше. Непрерывная тошнота не давала остановиться.

Забравшись на вершину, Джеральд увидел впереди смутный силуэт чего-то еще выше. Так всегда — все выше и выше. Он знал, что идет по тропе к вершине всего массива — там находилась Мариенхютте, оттуда шел спуск на южную сторону. Однако сознавал это как в тумане. Ему просто хотелось идти и идти, пока шли ноги, главное — продолжать движение, продолжать до тех пор, пока не наступит конец. Он потерял ощущение пространства. Но гибнущая воля к жизни пока еще заставляла ноги нащупывать колею, проложенную его лыжами.

Вдруг он покатился по обледеневшему склону. Это его испугало. У него не было альпенштока — вообще ничего не было. Но благополучно приземлившись, он продолжил движение в светящейся темноте. От мороза кровь холодела в жилах. Теперь Джеральд находился между двумя гребнями, в низине. Значит, его отнесло в сторону. Взбираться на другой хребет или идти в низине? Как тонка нить его жизни! Пожалуй, он полезет на хребет. Снег плотный, это будет нетрудно. Он продолжал идти. Из снега что-то торчало. Испытывая смутный интерес, Джеральд подошел ближе.

Это было наполовину занесенное снегом распятие. Наверху креста — маленький Христос с низко опущенным капюшоном. Джеральд отпрянул. Кто-то хочет его убить. Больше всего он боялся быть убитым. Но страх находился вне тела, как призрак самого Джеральда.

Но зачем бояться? Этому суждено случиться. Быть убитым! В ужасе он оглянулся — снег, скалы, смутные, ведущие наверх склоны. Его непременно убьют — он понимал. Наступил момент, когда смерть подняла свою косу, — выхода не было.

Боже мой, значит, этому быть? Боже мой! Джеральд чувствовал приближение смертельного удара, он понимал, что его убивают. С затуманенным сознанием он брел вперед с поднятыми руками, чтобы самому ощутить, что же это будет; он дожидался мига, когда придется остановиться, когда все кончится. Пока этот миг не наступил.

Он подошел к снежной котловине, окруженной крутыми спусками и обрывами. Отсюда же шла тропа, ведущая на вершину горы. Но Джеральд брел, ничего не видя, пока не поскользнулся и не упал, и тогда что-то сломалось в его душе, и он мгновенно уснул.

Глава тридцать первая

Эпилог

Когда на следующее утро в гостиницу принесли тело, Гудрун сидела закрывшись в своей комнате. Из окна она видела, как мужчины шли с ношей по снегу. Время шло, а она все сидела не шевелясь.

Потом в дверь постучали. Она открыла. На пороге стояла служанка, она мягко, почти благоговейно произнесла:

— Его нашли, мадам.

— Il est mort?[211]

— Да, уже несколько часов.

Гудрун не знала, что сказать. Что следует говорить в таких случаях? Что следует чувствовать? Что ей делать? Чего от нее ждут? Она была в полном замешательстве.

— Благодарю вас, — сказала Гудрун и закрыла дверь. Служанка ушла разочарованная. Ни слова сожаления, ни слезинки — ну и ну! Гудрун холодная, очень холодная женщина.

Гудрун сидела в своей комнате, лицо ее было бледным и бесстрастным. Что ей нужно делать? Рыдать и разыгрывать спектакль она не могла. Себя ей не изменить. Она тихо сидела в комнате, прячась от людей. Единственным ее желанием было держаться подальше от случившегося. Она послала длинную телеграмму Урсуле и Беркину.

И все же днем Гудрун поднялась и пошла искать Лерке. Со страхом взглянула она на дверь комнаты Джеральда. Ни за что на свете не вошла бы она туда.

Она нашла Лерке в холле, он сидел в одиночестве. Гудрун прямо направилась к нему.

— Это ведь неправда, да? — сказала она.

Немец поднял на нее глаза. Страдальческая улыбка исказила его лицо.

— Неправда? — эхом отозвался он.

— Не мы его убили? — спросила Гудрун.

Ему не нравилось, как она держала себя. Лерке устало пожал плечами.

— Так случилось, — ответил он.

Гудрун внимательно смотрела на него. Лерке сидел подавленный и потерянный, выглядел он таким же бесчувственным и пустым, как и она. Вот оно! Произошла бессмысленная трагедия, бессмысленная, бессмысленная.

Гудрун вернулась в свою комнату — ждать приезда Урсулы и Беркина. Она хотела только одного — уехать, поскорее уехать отсюда. Находясь здесь, Гудрун не могла ни думать, ни чувствовать — надо освободиться от этого кошмара.

Прошел день, наступил другой. За окном послышался скрип саней. Гудрун видела, как Урсула и Беркин выбираются из них, и вся внутренне съежилась.

Урсула сразу же прибежала к ней.

— Гудрун! — воскликнула она; слезы струились по щекам. Она обняла сестру. Гудрун уткнулась лицом в ее плечо, но сама не могла избавиться от холодной, леденящей душу иронии.

«Ха-ха! — подумала она. — Вот оно, значит, какое — правильное поведение!»

Гудрун не могла плакать, и вид ее бледного, холодного, бесстрастного лица подействовал на Урсулу отрезвляюще — вскоре она перестала лить слезы. Через некоторое время сестрам не о чем было говорить.

— Наверное, было ужасно возвращаться сюда? — спросила наконец Гудрун.

Урсула с удивлением взглянула на сестру.

— Я об этом как-то не думала.

— Я чувствовала себя чудовищем, что дергаю вас, — сказала Гудрун. — Но я просто не могла видеть чужих людей. Это было выше моих сил.

— Понимаю, — сказала холодно Урсула.

В дверь постучали. Вошел Беркин. Его бледное лицо ничего не выражало. Гудрун поняла, что ему все известно. Он пожал ей руку со словами:

— Это путешествие во всяком случае завершилось.

Гудрун со страхом взглянула на него.

Все трое молчали — говорить было нечего. Наконец Урсула тихо спросила:

— Ты его видел?

Беркин не потрудился ответить — только посмотрел на Урсулу твердым, холодным взглядом.

— Ты его видел? — повторила она.

— Да, — сухо произнес Беркин.

Он перевел взгляд на Гудрун.

— Ты что-нибудь делала? — спросил он.

— Ничего, — ответила она, — ничего.

Мысль о том, чтобы дать по этому поводу объяснения, вызвала у Гудрун холодное отвращение.

— Лерке говорит, что Джеральд подошел к вам, когда вы сидели на санях у горы Руделбан. Там вы поговорили, и Джеральд ушел. О чем вы говорили? Мне лучше это знать, чтобы было что ответить — при необходимости — властям.

Гудрун подняла на него глаза — бледное, по-детски непосредственное, встревоженное лицо.

— Ни о чем мы не говорили, — сказала она. — Он одним ударом сбил Лерке с ног, чуть не задушил меня и потом ушел.

А про себя прибавила: «Прекрасный пример вечного треугольника». — И с иронической улыбкой отвернулась, потому что знала: борьба шла между ней и Джеральдом, а наличие третьего — простая случайность, возможно, неизбежная, но все же случайность. Хотя пусть другие считают, что извечный треугольник существовал. Так будет проще.

Беркин ушел, он по-прежнему держался с ней холодно и отчужденно. Но Гудрун знала: несмотря ни на что, Беркин сделает все, что надо, поможет ей. Она улыбнулась слегка презрительно. Пусть потрудится — раз уж ему так нравится улаживать дела других людей.

Беркин вновь пошел взглянуть на Джеральда. Он любил его. Но к лежащему здесь мертвому телу испытывал отвращение. Какое оно неподвижное, холодное — труп. У Беркина похолодело в животе. Ведь он стоит и смотрит на окоченевший труп — на то, что раньше было Джеральдом.

Застывшее тело мертвого мужчины. Беркину припомнился дохлый кролик, которого он нашел в снегу, — тот был жесткий, как доска. Когда Беркин поднял его, замерзший зверек не гнулся. Теперь таким был Джеральд — негнущимся, жестким, и хотя перед смертью он принял позу засыпающего человека, жуткая окоченелость была очевидна. Беркина охватил ужас. Комнату надо нагреть, тогда тело оттает. Иначе, когда его придется выпрямлять, конечности хрустнут, как стекло.

Беркин протянул руку и коснулся мертвого лица. Резкий ледяной ожог проник до самых кишок. Может, и он замерзает — только изнутри. Под короткими светлыми усиками, под неподвижными ноздрями жизнь застыла, превратившись в кусок льда. И это Джеральд!