Порт-Артур. Том 1 - Александр Степанов

С таким артиллерийским вооружением думать о серьезной обороне позиции было трудно.

Если против полевой армии позиция и смогла бы держаться некоторое время, то против осадных и морских орудий она была совершенно беззащитна.

Только к ночи наконец на батареях все кое-как утряслось, и Звонарев мог заняться прожекторами.

Лебедкин со своим помощником за день успел детально ознакомиться со всем прожекторным хозяйством. Оно было сильно запущено и находилось в очень неумелых руках.

– Через часик засветим, – успокаивал Лебедкин волнующегося прапорщика. – Осмотрим бухту, город и горы, что перед нами. На суше, правда, гораздо хуже видно при свете прожекторов, чем на море. Можно заметить только целую толпу японцев, а поодиночке или небольшими группами никогда их не увидим, – уверял солдат.

Глава вторая

В тот же день, около десяти часов вечера, по телефону из города передали приказание обстрелять расположенную невдалеке китайскую деревню Чализон, где было замечено скопление японских разведчиков.

– К орудиям! – скомандовал Родионов.

Артиллеристы бросились к своим пушкам. На батарее замелькали фонари. Из пороховых погребов начали подавать снаряды и зарядные картузы. Наводчики суетились около прицелов и уровней.

– Куда наводить-то, Софрон Тимофеич? – спросил Купин.

– На деревню, что с кумирней наверху.

– Так в темноте-то ничего не видать, ни деревни, ни кумирни!

– Наводи в тот пень, что впереди орудия видишь, – указал Булкин.

– Прицел сто восемьдесят, гранатой!

– Первое готово!

– Залпом!

– Да залпом на суше не стреляют, а орудиями, – поправил Блохин.

– Ладно! Орудиями, правое – огонь!

Пушка грохнула и отскочила назад. Кто-то застонал.

– Зашибла, чертова! – выругался Гайдай.

– Ты поменьше рот разевай, тогда и не зашибет! – прикрикнул Родионов.

Поверху блеснул луч прожектора и остановился.

– Лебедкин старается! Посветил бы нам, может, что и увидели бы, – проговорил Булкин.

Луч прожектора метнулся и осветил гаолян перед деревней.

– Наводи, куда прожектор светит! – приказал Родионов.

Дав еще несколько выстрелов, батарея замолчала. По телефону передали благодарность от стрелков.

– В самую, говорят, морду японцу залепили, – улыбаясь, передал Гайдай, после ушиба севший около телефона. – Так во все стороны и посыпались!

В одном из блиндажей прапорщику поставили походную кровать, стол и табуретку.

В Артуре у Звонарева не было своего денщика. Родионов порекомендовал ему тихого, смирного, малозаметного солдатика из своего взвода – Грунина. Белесый, голубоглазый, с тонким голосом, Семен, как звали Грунина, ретиво взялся за исполнение своих обязанностей. Прапорщика ожидала уже приготовленная постель, на столе стояла большая кружка с водой. Пол был подметен, и все было прибрано.

– Я, ваше благородие, помещусь в соседнем блиндаже, ежели что надо – кликните, – с улыбкой на круглом лице проговорил уходя солдат.

Звонареву не спалось, и он вышел из блиндажа. Утомленные работой, солдаты быстро заснули, только дневальные, перемогая сон, громко зевали и отплевывались от махорки. Прожекторы то загорались, обходя своими лучами горизонт впереди батареи, то опять гасли. Из офицерского собрания Пятого полка доносились звуки музыки, в траве трещали цикады, слева чуть светлел Цзинджоуский залив, на небе, сильно мигая, горели многочисленные звезды. Где-то впереди раздавались одиночные ружейные выстрелы. Внизу, под позицией, чуть проступали темные стены Цзинджоу. Окопы впереди заняты не были, и в случае атаки японцы легко могли бы их захватить, а за ними и батареи. В первые дни Звонарева беспокоило это легкомыслие, но никто не обращал внимания на его опасения, и он вскоре сам привык к такому положению вещей.

Около блиндажа одной из батарей, занятых солдатами, прапорщик остановился. Его внимание привлекли громкие разговоры. Видимо, двое о чем-то спорили.

– Куда нам супротив японца воевать! У него все, а у нас голые руки, – с жаром говорил один.

– Это неверно! Есть у нас и пушки и ружья, а самое главное, есть русский солдат. Ни в коем царстве-государстве нет таких солдат, как у нас, в Расее. Не победить японцу нас никогда, – возражал другой.

– Русский солдат – не плохой солдат! Но офицеры, и особливо генералы, один другого дурнее. Одни говорит одно, другой приказывает другое, а третий только всех за все матерно ругает. Тут тебе и вся команда! Почему так происходит? Раскинь умом: тебе и мне эта китайская земля совсем даже ни к чему, а генералу, как война кончится, большую прирезку сделают, по тыще десятин, а то и поболе дадут… Выходит, есть генералу за что воевать. А нашему брату, крестьянину, кроме трех аршин да деревянного креста, ничего не причитается. А цел домой вернешься, с чем был, при том и останешься, ежели за налоги да долги помещику не заберут последнюю скотину и избу не опишут. За что же, спрашивается, солдату воевать? – продолжал первый голос.

– Неужто солдатам так ничего здесь и не дадут? – вмешался еще голос.

– Чтобы тебе дать, надо отнять у китайца, а их здесь, сам видел, – тьма-тьмущая. Ему самому тесно, а ты еще собираешься здесь поселиться. А за что ж китайца сгонять с земли? Он вроде наших мужиков; горб гнет, а доли не знает. Не тут солдату надо искать земли, а дома, у соседа помещика. У нас в деревне три сотни крестьян имеют пять сотен десятин земли, а один помещик – пять тысяч. У кого много, а у кого и ничего нет! Чем за тридевять земель отбирать пашню у китайца, проще по соседству забрать у помещика, – продолжал первый солдат.

– Смотри, как бы за такие слова тебе крепко не попало! – предостерег его кто-то.

– Все равно солдат до этого додумается. Не сейчас, так потом. Помещицкую землю крестьяне должны делить между собой, а не завоевывать своей кровью землю генералам да полковникам. Так-то, браток! – закончил первый солдат.

– Пора и спать, а то завтра чуть свет подымут, ежели только японец даст спокойно поспать, – отозвался второй солдат, и разговоры смолкли.

«Просыпается сознание народа, даром для него эта война не пройдет», – подумал Звонарев.

Двенадцатого мая, на рассвете, японцы открыли по Цзинджоу артиллерийский огонь. При первых же выстрелах Звонарева разбудили. Накинув на плечи шинель, прапорщик вышел из блиндажа, В предрассветной мгле внизу, около города, видны были взблески частой артиллерийской стрельбы. Над темными стенами города то и дело вспыхивали разрывы шрапнелей. Разбуженные стрельбой, солдаты взобрались на бруствер и с тревогой наблюдали за происходящим.

Впереди в окопах по-прежнему было пусто.