SoSущее - Альберт Егазаров

— Да, знаю, ммм….

— Мессир, пожалуйста. Вся коллегия для вас до помазания — мессиры и мисстрессы.

— Знаю, мессир. Она умерла от рака.

— От рака чего, обвиняемый?

— От рака груди, мессир.

— А вы помните, когда она заболела этой страшной болезнью, кандидат?

— Да, помню, мессир, это случилось, когда она на фабрике работала. Так врачи говорили.

— А что случилось с нею в то время, кандидат? Она упала, получила травму или долго работала с вредными препаратами?

— Нет, мессир, она работала с нитками. Это не вредно.

— Тогда что же?

— Ее отчим ударил, мессир, в грудь.

— Не припомните почему, кандидат?

— Однажды он застал ее со мной, мессир. Она мне грудь давала пососать. А он раньше с работы пришел. Мне тогда уже шесть почти было… — голос Деримовича задрожал, он сделал паузу и продолжил со значительной артикуляцией: — Он и меня ударил, прямо в лицо… И сказал, что если «этого змееныша» рядом с нею увидит — губы оборвет слизняку.

— Не оборвал, кандидат?

— Нет, мессир, как видите. Только после этого перестала мамка мне грудь давать. Испугалась, наверное… За меня. — Ромка проглотил ком и глубоко вздохнул: — Наверное, и заболела после этого.

— И не она одна, кандидат, — резко сказал обвинитель. — У всех, к чьей груди сосало ваше прикладывалось, у всех, обвиняемый, жизнь после того не складывалась. Вы знали об этом, кандидат?

— Нет, мессир. Не знал.

— Не складывалась, кандидат, это не метафора. Их жизнь разрушалась до основания. И к настоящему моменту они все исчезли за горизонтом жизни. Не все умерли от рака, конечно. Половина. Остальные кто спился, кого муж зарезал, кто упорхнул «бабочкой ночной» — вначале на обочину, потом в канаву.

— Я должен их жалеть, мессир? — повышая голос, спросил Деримович.

— О нет, кандидат, — почему-то стал оправдываться обвинитель. — Вам следует ликовать при такой демонстрации мощи вашего рудимента. Ведь они всю свою оставшуюся жизнь искали вам замену и не могли ее найти.

— Но я вспомнил, мессир, не все ушли. Капитолина Волкова — о ней даже в газетах писали. Лоховских, правда, но одно неоспоримо — она жива, более того, процветает.

— Процветает действительно и даже числится у нас «на подступах». Вы знаете, чем полезна Братству ваша давняя знакомая, кандидат?

— Нет, мессир.

— Кормлением, обвиняемый. Капитолина Волкова — кормилица Братства. В нашем детском саду брошенных недососков и сирот-овулякров.

* * *

Влажные дельты богинь источали такой аромат под его ладонями, что Деримовичу стоило больших трудов загипнотизировать свой уд от невольного вздымания. Он чувствовал, что еще немного, и он будет не в силах сдержать рвущуюся плоть. Кто, скажите, устоит, даже на краю гибели, перед этим всепоглощающим соблазном божественной близости, перед вожделением, вышедшим далеко за пределы мужской похоти в космические таинство универсального сродства. Да и на Земле, сколь бы ни была разнообразной любовная игра Деримовича, никогда еще не касался он таких тел, и, главное, не просто больших, но при этом совершенных, бархатных, обладающих такой грацией, пластикой и утонченностью, какую не могла продемонстрировать ни одна из уменьшенных копий земных. И эти губы, как будто покрытые тонким слоем светящегося кармина, эти сосцы на полных грудях, в маслянисто-мраморной глубине которых можно было увидеть тончайшие жилки, сетку едва розовеющих сосудов, белесые протоки желез. О, нет, титьки божественной Сиси не выглядели анатомическим пособием для маммологов и пластических хирургов, которые, сколько ни бились, не могли повторить это созданное Дающей совершенство. Наоборот, перси златовласой богини своей тончайшей структурой, скрытой полупрозрачной нежной кожей, были полной противоположностью моделям и силиконовым подделкам и утверждали они как раз то, что так радовало первых падших вестников Богга — бесконечно цветущую, неумолимо влекущую и бесповоротно пленяющую сложность мира Мамайи. Роман сглотнул свой собственный, щедро источаемый сосалом эликсир и перевел взгляд на темную сестрицу Сиси, похожую на выточенную из черного оникса Нефти. Те же совершенные холмы, но уже не мраморно-масляные — агатово-шоколадные, но с тою же, только темной, восхитительно-таинственной глубиной. А золотая пектораль на фоне темной бархатной ложбины подчеркивала идеальные формы еще более экспрессивно, чем в янтарном ущелье Сиси.

Ромка попытался представить всю строгость наказания за харрасмент богинь, но кары в голову совершенно не шли. Он даже застонал от своего бессилия противодействовать чарам и постарался найти перед собой нейтральный участок пространства, чтобы хоть немного утихомирить разбушевавшуюся плоть. Но впереди, и слева, и справа с поднятыми крыльями-руками стояли Исидоры-хранительницы, как будто скопированные в меньшем масштабе со своих божественных сестер.

Богини, по-видимому, заметили волнение кандидата и, качнув бедрами, плотно зажали его между своих тел. Ромка не удержал сладострастного стона, с ужасом отмечая, как быстро наливается желанием его запуганный, но не покоренный уд. Сестрицы разом повернулись к нему со сносящими остатки крыши улыбками и прижали золотые ключи-анхи к своим ртам. Деримович замер, думая о том, что последует дальше. А дальше сестрица Нефти отняла анх от своих губ и, поменяв хват с кольца на ручку, поднесла его к Ромкиному богатству. Кандидат замер, думая, как выпутаться из опасного положения. «Кастрируют, кастрируют!» — крутилась в его голове одна-единственная ужасная мысль.

Он ощутил на своем плече тепло и тяжесть. Это Сиси приобняла его, повернув к нему голову, в то время как Нефти, коснувшись холодным металлом уже порядком разогретой плоти, стала… да, Ромка взглянул вниз и похолодел от ужаса — Нефти надевала покрытую изумрудами петлю анха на его жизненный корень. Пока владелец воспаленного достоинства пребывал в тупой медлительности, само достоинство соображало куда быстрее — в один миг умалившись так, что смогло бы пройти в игольное ушко.

Деримович поднял голову и повернул ее направо. Заметив его взгляд, Сиси собрала губы в тугой бутон, а затем распустила их в воздушном поцелуе, обнажая ряд крупных белоснежных зубов.

Теперь к Нефти: темная сестрица уже отняла анх от чресл Деримовича и, поднеся его к глазам, глядела на кандидата через петлеобразную дырку магического фетиша. Она что-то прошептала ему и указала анхом на центр завесы, на которой, оказывается, уже целую минуту вращалось разгневанное око Высочайшего.

— Мальчик, — шепотом произнесла Нефти, но Деримовичу показалось, что она пела. — Навигатора, мальчик, слушайте.

— Да-да, — непонятно к кому обращаясь, сказал Роман, впервые удовлетворенно отмечая покорную мизерность непослушного уда.

* * *

— Покрова снимите со стоящего на входе, — раздался повелительный голос, и только теперь Роман смог оценить, но пока еще не увидеть, глубину пространства, отозвавшегося мягким эхо. Он обвел взглядом траекторию пролетевшего возгласа, но все, что он смог разглядеть, — это матерчатый куб, натянутый на четырех Исидор в углах. Правда, верх его камеры сейчас был не просто