Обнаженная натура - Лорел Гамильтон

Он целовал меня, сильно и долго, пока наконец из его губ не послышались тихие протестующие звуки, и он поднялся с меня, слишком высокий, чтобы одновременно и целовать, и любить. Всей силой рук он развел мне бедра, я увидела на миг эту твердую толстую длину, и руку Нечестивца, протягивающую презерватив.

Истина хмыкнул, но взял его и надел. К концу одевания он уже почти рычал от нетерпения, и слова «нетерпение» еще было мало, чтобы описать это рычание. Всю эту безопасно зачехленную длину он приставил ко мне, и я смотрела, как он втискивается дюйм за дюймом. От одного только зрелища у меня голова закинулась назад и крик вырвался из губ. Передо мной переливались миллионы звезд ночного неба, и Истина вдвигался в меня.

Он стоял на коленях, упираясь руками, и почти единственное, чем он касался меня, был этот длинный стержень плоти, входящий внутрь и выходящий наружу.

Я выкрикнула звездам его имя, и он стал вбиваться сильнее, быстрее, дыхание участилось и стало прерывистым, он начал терять ритм. Я смотрела на его тело, нависшее надо мной, и глаза его смотрели в ночь, не на меня. Я хотела ему сказать, чтобы обратил на меня внимание, и тут неожиданный оргазм скрутил меня, я захлебнулась криком, визгом, протягивая руки, чтобы ухватиться за него, где попало, втереть свое наслаждение в эту кожу. Он обнял меня за талию, оторвал от земли нижнюю половину тела, и последний раз вдвинулся, уже содрогаясь, зарылся в меня, и пролился там, и ardeur пировал.

И я пировала не только на сексе, на этом сладком поту, но и на страхе в нем. Он боялся ardeur,'а еще с тех времен, как Белль Морт много сотен лет назад дала Истине ощутить его вкус. И как боялся, но ardeur вновь настиг его, настиг в пустыне под сияющими звездами, в сладком запахе обнаженных тел. Он свалился вперед, все еще на коленях, сомкнув руки вокруг меня, и голова его упала мне на грудь. Я сумела тронуть его волосы: они были тоньше, чем у Нечестивца, шелковистые на ощупь.

И я гладила его по волосам, чувствуя, как возвращается дыхание, и пульс снова поднялся к горлу, и чистый воздух пустыни пьянил как шампанское.

Истина весь затрясся, и я поняла, что он плачет, и стала гладить его по волосам, приговаривая:

— Истина, Истина, что с тобой?

Он поднял голову, на лице в суровом свете звезд поблескивали слезы.

— Я хотел отказаться, но не мог. Увидев тебя голую при луне, не мог сопротивляться.

— Истина, прости, мне очень жаль.

Я говорила искренне. Сама знаю, что это такое — не иметь выбора.

К нам подошел Нечестивец, обнял брата за плечи.

— Да все в порядке, она не такая, как Белль.

Истина отодвинулся от нас обоих:

— Но в конечном счете ardeur всех превращает в чудовищ.

Я села и очень осторожно, очень бережно подвинулась к нему. Он и в правду был напуган, и я стала вытирать ему слезы пальцами. Он не мешал, но глаза у него были слишком широко открыты, белки виднелись, как у лошади, готовой понести.

— Помоги мне не стать чудовищем, Истина.

Он посмотрел на меня, нахмурив лоб — не так, будто я предмет, подлежащий оттрахиванию, или же которого надо бояться, — а так, будто видит меня. Что бы это ни значило.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил он хриплым от плача голосом.

— Что ты мне должен будешь сказать, если я начну превращаться в чудовище. Ты мне скажешь, если эта сила меня обратит во что-то иное.

— Жан-Клод скажет.

— Он мне однажды сказал, что доверяет мне убить его, если он станет бессердечным, как Белль Морт. Он рассчитывает на меня, что я не дам ему стать монстром.

— И ты мне говоришь, чтобы я убил тебя, если ты потеряешь над собой контроль? — спросил он, медленно выговаривая слова.

Я подумала и ответила:

— Еще нет. Но если Тьма мною завладеет и ничего от меня не останется, то да.

— Ты не знаешь, о чем просишь, — сказал Нечестивец.

— Я знаю, что все остальные слишком меня любят, но если от меня останется один только ardeur, то меня все равно уже не будет.

Братья переглянулись, потом посмотрели на меня одинаковыми взглядами.

— Как нам узнать, что тебя уже нет? — спросил Истина.

Я снова подумала.

— Не знаю.

Истина коснулся мизинцем моей щеки, отнял палец, на котором дрожала одинокая слеза.

— Ты говоришь серьезно.

Я кивнула, охватила руками колени, прижала их к груди.

— Я думала, что дело в мужчинах. Что я живу с Жан-Клодом и всеми прочими и потому собой не владею, но здесь их нет. Здесь только я, понимаешь, Истина? Дело во мне. Я не знаю, что со мной происходит, и не знаю, как этим управлять.

Уронив голову на колени, я зарыдала. Да, я знала, что надо одеваться, что меня ждет демон, что я не знаю, где сейчас Эдуард, но только одна мысль была у меня сейчас: что я больше не могу на себя полагаться.

Истина обнял меня, и Нечестивец тоже, с другой стороны, и они держали меня между собой, обнимали, и я рыдала. Они меня обнимали, а я говорила им то, что вряд ли могла бы сказать Эдуарду или любому из мужчин, которых люблю. Как можно кого-то попросить тебя убить, если наберешь слишком много силы и слишком много зла? Жан-Клод однажды попросил меня об этом, и я его за это прокляла, А сейчас братья меня обнимали, а я открыла им самый темный свой страх.

Истина шепнул мне в ухо:

— Если ardeur тобой завладеет и ты станешь таким же воплощением зла, как Белль Морт, я обещаю…

— Мы обещаем, — перебил его Нечестивец. — Обещаем, что не дадим тебе стать злом.

— Вы убьете меня, — сказала я тихо.

Они помолчали несколько мгновений, потом руки их сильнее меня обняли, и братья ответили в один голос:

— Мы тебя убьем.

И это было лучшее, что я могла услышать. Если ardeur или Тьма подчинят меня себе, то Истина и Нечестивец меня убьют прежде, чем я сделаю то, что любая из злых волшебниц Запада от меня захочет. И не важно, что они при этом убьют тех, кто метафизически со мной связан, потому что если Марми Нуар овладеет мной или я превращусь всего лишь в сосуд для ardeur'а, та дрянь, что поселится во мне, захватит в конце концов всех. И мысль о том, что мы можем натворить, если станем орудиями зла, воистину утратим жалость, была так ужасна, что я даже не могла ее осмыслить. Мы сможем тогда править вампирами и подавляющим большинством оборотней этой страны, потом можем захватить и Европу. Если Марми Нуар завладеет мною и получит все, что принадлежит Жан-Клоду и мне, то ничто не сможет остановить нас, кроме тех двух вампиров, что обнимают меня сейчас. Они смогут — ценой моей жизни.

Я сидела в звездной ночи, меня обнимали руки тех единственных двух, у кого хватит доброты, чести и беспощадности, убьют меня по моей просьбе. Когда-то я думала, что это сделает Эдуард, если нужно, но сейчас я знаю, что даже он заколебался бы — слишком он меня любит. Но Истина и Нечестивец не любят меня так, пока что — не любят, и если мы за этим проследим, то и не будут. Потому что мне нужно, чтобы они сдержали слово. Я должна знать, что на случай полного моего крушения, полного и окончательного, у меня есть страховка. Страховка из клинков, пуль и двух лучших воинов, топтавших когда-либо нашу планету.