Река надежды - Мармен Соня

– Не будь вульгарной, Изабель! Тебе это не к лицу!

– Так ты спал с ней? Это правда, что благосклонность любой индианки можно купить за нитку бус или красивую погремушку?

Терпение Александера лопнуло.

– Да, я спал с Микваникве! Но я запрещаю тебе говорить о ней дурно!

Изабель в изумлении открыла рот, глаза ее расширились. Она предполагала, что это может быть правдой, но чтобы он вот так, в открытую, признался… это было хуже, чем получить удар ножом в сердце. Прошло немало времени, прежде чем к ней вернулся дар речи.

– Чертов извращенец! Ты водишь шашни с женой своего кузена, да еще у меня под носом! А потом смеешь спрашивать, что я чувствую к Пьеру, который, напомню тебе, мертв! Ты… Ты… У меня слов нет!

Дыхание с шумом вырывалось из ее груди. Уже в следующее мгновение волна гнева накрыла ее и она стала колотить Александера и ругать его на чем свет стоит. Один удар пришелся в челюсть и оказался таким сильным, что они оба удивились. Воспользовавшись моментом замешательства, Изабель, которой казалось, что сердце ее разбилось на кусочки, бросилась в темноту и побежала вслепую, спотыкаясь и падая.

– Nighean an diabhail![158]

Надо было как-то со всем этим покончить. Придерживая рукой ушибленную челюсть, шотландец схватил ружье и бросился вдогонку. Ночная рубашка Изабель парила, развевалась в чернильном мраке, словно белоснежное знамя. И вдруг это знамя пропало. Задыхаясь и недоумевая, он огляделся, прислушался. Так легко от опытного охотника ей не спрятаться! Хруст веток… Сердце дрогнуло от страха, и он бросился к каналу. Воды в нем было много, и если она туда свалится…

– Изабель!

Молодая женщина выскочила из-за куста и побежала к фруктовому саду. Он без особого труда настиг ее и схватил за рубашку сзади. Горловина натянулась, Изабель охнула от боли. Не давая ей времени опомниться и снова начать отбиваться, он толкнул ее и придавил к земле. Она стала пинать его, осыпать ругательствами. В конце концов он прижал ее своими ногами так, чтобы она не могла двигаться. Изабель уставилась на него, и в ее блестящих глазах полыхнул такой убийственный огонь, что даже рекам слез не под силу было его затушить.

– Sguir dheth![159] Dinna bed Mikwa…[160] Och!

Он набрал в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться, и заговорил снова:

– Это случилось задолго до бракосочетания Микваникве и Мунро. И после этого я больше с ней не спал. Ты плохо меня знаешь.

– Вот именно! Я совсем тебя не знаю, Александер Макдональд! Отпусти меня! Я устала и хочу вернуться…

Она попыталась высвободиться, но мужчина грубо толкнул ее обратно.

– Никуда ты не пойдешь! Сегодня ты дослушаешь меня до конца!

Внезапно она перестала извиваться. Через минуту Александер отодвинулся, готовый тем не менее поймать ее снова, если понадобится, потом лег с ней рядом. С силой потер руками лицо и начал свой рассказ:

– Мы с Микваникве познакомились в фактории Гран-Портаж. Родной брат обменял ее на бочонок водки.

Он стал рассказывать о своей жизни вояжера, опуская, правда, подробности, которые могли задеть ее чувства. Упомянул он и о нападении на отряд, которое организовал Этьен, правда, имени его он не назвал.

Слушая это жуткое повествование, Изабель представляла, как брат приставляет нож к шее Александера, и кусала губы. Ей хотелось сказать, что она знает всю правду, и все же она предпочла промолчать. Скорее всего, Александер думает, что Этьен хотел похитить меха, которые везли в город вояжеры. Если так, нет надобности объяснять ему, что монреальские торговцы организовали эту засаду, чтобы узнать, где спрятано золото. Пьер умер, восстание Понтиака подавлено, торговля мехами продолжается. История закончена. О ней больше никто не вспомнит.

Когда Александер стал описывать лишения, которые ему пришлось пережить после нападения ирокезов – пленение, лишение свободы, все пытки, которым подвергли его товарища по несчастью и его самого, – Изабель залилась слезами. Слушая, откуда у него на ногах эти жуткие шрамы от ожогов, она уже плакала навзрыд. Невозможно было поверить, что человек способен пережить такое и не сойти с ума! Изабель повернулась к нему лицом, положила руку на покрытое татуировками плечо и задумалась. Так вот почему Этьен с полной уверенностью сообщил Пьеру, что Александер умер! Он отдал шотландца ирокезам и не сомневался, что тот умрет под пытками.

Александер читал эмоции Изабель по ее лицу. Взгляд ее между тем остановился на изображенной у него на плече голове волка.

– Этот рисунок, да и все остальные, сделала одна индианка.

– И что они означают?

– Когда племя принимает чужака, его тело украшают символом клана. Это означает, что он теперь – свой и все другие племена, дружественные его клану, тоже будут принимать его за своего. Символ клана на теле – это своего рода охранный знак. Черепаха – символ тсоннонтуанов, у которых я жил.

– А волк?

– Это мой тотем.

И он рассказал о своем приключении со стаей волков.

– Почему же ты сбежал из деревни, если племя тебя приняло?

– Мое место не с ними… Тсорихиа тоже было там плохо. Она не родная, а приемная дочка той женщины… которая решила меня пощадить.

Пальчик, который медленно обводил рисунок по контуру, тут же убрался восвояси.

– Тсорихиа? Это она сделала все эти татуировки?

– Да, Изабель.

Александер вздохнул. Он произнес-таки имя своей бывшей возлюбленной. Что ж, он знал, что о ней придется рассказать, – слишком важную роль сыграла в его судьбе эта молодая индианка. Поэтому он поведал и об их бегстве, и о странствиях в регионе Великих озер. Не стесняясь, повторял снова и снова, что, не окажись Тсорихиа рядом, он умер бы либо еще в деревне тсоннонтуанов, либо в лесах.

– Она научила меня всему, Изабель, а главное – научила выживать.

Можно было еще добавить «и жить без тебя», однако он не стал. Изабель не пыталась скрывать, что ей неприятно все это слышать.

– Ты ее любил?

Пойманный в ловушку, он смежил веки. Теперь он понял, почему она так рассердилась, когда он задал ей тот же вопрос о Пьере. Надо же быть таким болваном!

– Думаю, мои чувства к ней похожи на те, что ты испытывала к своему мужу.

Она ответила не сразу. Довольно долго тишину нарушало лишь стрекотание сверчков.

– Да, наверное…

Ритм их дыхания гармонизировался, взгляды устремились в небесную высь. Падая, звезда начертила светящуюся дорожку, которая тут же исчезла. Изабель улыбнулась. В детстве они с Мадлен любили считать падающие звезды. Кузины выдумывали чудесные истории – представляли, как мчатся на огненных скакунах к морю из варенья с островами из взбитых сливок…

– Изабель, я не могу отрицать, что в моей постели не было других женщин. Но ни одна не смогла занять твое место у меня в душе. Mo chreach! Ты навечно в моем сердце и в мыслях. Господь свидетель, я не вру!

Вместо ответа она понурила голову и всхлипнула. Прошла еще минута, прежде чем послышался ее срывающийся голос:

– Ты был с ней, когда приехал в Монреаль прошлой весной?

– Да.

– Понятно… И ты расстался с ней, когда вернулся забрать меня, хотя не знал, какое решение я приняла?

– Да, это так.

Воспоминания о красавице виандотке навевали грусть. Он ни о чем не жалел – разве только о том, что не мог поступить иначе и причинил ей страдания.

– Ты скучаешь по той своей жизни, Алекс?

Она посмотрела ему в глаза.

– Мне нравилось путешествовать по незнакомым местам. Я люблю дикую природу, она успокаивает душу. Но… – Он нахмурился и посмотрел на нее внимательнее: – Я никогда не ощущал себя полностью свободным. Было нечто, что связывало меня с цивилизацией.

– Нечто?

Александер перевернулся на бок, и их лица оказались друг напротив друга. Он смотрел на нее долго, не отводя глаз, и под его пристальным взглядом Изабель потупилась. Он взял ее за подбородок.