Очерки Крыма - Евгений Марков

Несколько молодых цыган в татарском наряде (здешние цыгане все магометанского исповедания) охраняли арбу от неистового напора разнохарактерной толпы татар и цыган. Провожатые делали неимоверные усилия, чтобы просунуться хоть на один шаг вперед.

Верховые и пешие дети и большие, мужчины и женщины, наперерыв друг перед другом, силились остановить арбу, ухватываясь за колеса, за грядки, за упряжь лошадей. Крик и суматоха стояли невообразимые.

Давили, падали, взвизгивали, ругались.

Один сердитый седой старик, из провожатых, колотил народ, направо и налево, толстою палкою, не разбирая по чем, злобно сверкая глазами и оскаливая свои старые зубы. От него увертывались, вопили, Охали, но все-таки продолжали лезть и давить. Другой татарин стоял на арбе во весь рост и изредка бросал в народ цветные платки. Что было внутри, не было видно: арба была завешена наглухо. Впереди арбы ехал татарский мальчик, держа высоко над головою книгу алькорана, а за ним важно шли усатые музыканты, кто с зурною, кто с турецким барабаном. Это была настоящая татарская свадьба, — похищение жены.

Обычай дозволяет останавливать молодых всякому встречному, особенно же жителям тех сел, через которые двигается поезд. От нападающих нужно откупаться платками, лентами и т. д., а слобода Солончук сплошь населена бедняками-цыганами.

Охотников до платков было здесь особенно много, а платков у жениха особенно мало. Оттого-то давка и дошла до таких размеров. Маленькую арбу перекидывали раза два набок и несколько раз отталкивали назад. Отряд провожатых дружков жениха совсем выбился из сил в неравной и непрерывной борьбе. Музыка визжала и стучала, народ кричал и бушевал. Когда арба повернула в боковой проулок села и стала карабкаться на крутую, скалистую гору, мы думали, что ей пришел конец. В тесном проулке толпа еще более сплотилась, и из всех хат прибывали новые атакующие.

Наконец арба остановилась недалеко от хаты жениха, к которой подъехать было невозможно — на такой крутизне стояла она. Жених закутал похищенную невесту совсем с головою в яркое шелковое одеяло с золотыми цветами и, крепко держа в руках свою ношу, почти бегом бросился с нею по крутизне к дверям хаты. Дружный взрыв одобрительных криков, зурны и турецких барабанов, приветствовал удалого жениха. Там уже собрались гости, и туда входили музыканты.

Между тем и мы подвинулись далее. Живописное ущелье Успенского скита благоухало садами. В эту узкую и глубокую теснину уже забрались зеленые тени и прохлада вечера, хотя солнце было высоко над степью.

Чем-то непонятным и чуждым нам глядели эти окошечки келий, черневшие высоко над землею, в белых толщах известняка. Переходцы, лесенки, балкончики прилеплены над отвесною пропастью, как гнезда ласточек, словно жить в нем не людям, а пернатым.

Византийские фигуры святых мучеников, в золотых венчиках и цветных одеждах, в наивно-благочестивых позах, писанные прямо по сырцу скалы, окружают входы пещерных церквей и сообщают характер глубокой средневековой древности этому полувоздушному, полуподземном скиту. На верху столообразной скалы, в которой высечены пещеры скита, огромный крест венчает всю западную стену ущелья; как будто и ущелья, окружающие его, и горы, составляют один титанический храм. К этому кресту ведет чрезвычайно крутая лестница, с бесчисленным множеством ступеней, высеченная в толще скалы. Мы поднялись по ней и, с плоской вершины горы, уже обращаемой монахами в плодовый сад, могли свободно обозреть окрестность; только отсюда можно убедиться в естественной принадлежности Успенского скита и Чуфут-кале к Бахчисараю, предместьями которого они всегда считались. И до Бахчисарая, и до Чуфута отсюда рукой подать, а снизу, проезжая по окольным дорогам, среди скалистых стен, даже не подозреваешь этой близости.

Долина, над которою мы стояли, полная теперь монастырскими садами, недавно еще носила название Марианполя, города св. Марии. Это был религиозный центр крымских греков, местопребывание их митрополита; русское правительство. незадолго до присоединения Крыма, намеренно переселило отсюда греков на берега Азовского моря. Новый Марианполь или Мариуполь, в пределах единоплеменной России, должен был привлечь к себе помыслы промышленных крымских греков и нанести сильный удар умирающему ханству.

До сих пор сохранилась старинная привычка чествовать древнюю святыню Крыма, святыню Крыма, и 15-го августа, в день Успения св. Девы Марии, старый Марианполь или Успенский скит наполняется толпами богомольцев, особенно греков. Игумен показывал нам все уголки своего горного хозяйства, и, несмотря на свои лета, бодрее всех нас под¬нялся по крутым ступеням к подножию креста. Но мы спешили в Чуфут и должны были отказаться от любезного приглашения выпить чашку чаю под тенью монастырских персиков.

Чуфут-Кале — жидовская крепость, по переводу на русский язык — лежит на такой же, совершенно отдельной, столовой горе, как и Мангуп, только высота и объем ее значительно меньше. Как и Мангуп, Чуфут-Кале был в одно и то же время внутренним, пещерным городом и нагорным, наружным, окруженным стенами с башнями.

Южный обрыв скалы, по неприступности своей, был, по-видимому, без стен, так что развалины старинных домов-бойниц высятся теперь прямо над пропастью, по которой ползет дорога.

Под некоторыми из них почва местами осыпалась, и они нависли над пропастью. Эти мрачные жилища, приноровленные больше к защите, чем к удобствам жизни, крайне типичны и просятся в альбом любопытного туриста.

Время основания Чуфут-кале неизвестно. Предание, сохранившееся у местных жителей, а также некоторые писатели приписывают построение Чуфут-Кале каким-то сорока мужам, сорока разбойникам, основываясь, может быть, именно на татарском значении слова кырк (сорок).

Почти единственный письменный памятник, уцелевший здесь, — это мавзолей Ненекеджан-ханым, дочери Тохтамыш-хана, но он отно¬сится только к 1437 г., стало быть, уже ко времени владения татар.

Тунманн, правда, уверяет, что Чуфут-Кале есть древняя Фулла, существовавшая уже в VI веке, но оснований такому мнению не приводит. Точно так же бездоказательны слова Кларке, который в своем "Путешествии…" описывает Чуфут-Кале, "как древний замок, первоначально построенный генуэзцами, над глубочайшею пропастью".

Старинные писатели начинают говорить о Чуфут-Кале только с первой четверти XIV века. Тогда этот город известен был под именем Кыркора; до сих пор караимские раввины, составляя брачные записи бахчисарайских караимов, именуют их в этих актах старинным име¬нем "граждан Кыркора". Имя Кыркора в разных искажениях — Кыркор, Коркери, Киркиель — упоминается очень часто у польских и других писателей XIV, XV и позднейших столетий.