Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг

— Телефон!

Я был так сосредоточен на поисках источника света, что не понял, чего она от меня хочет. Казалось, сознание сузилось до крохотной яркой точки в темноте, которая может вместить только одну мысль за раз.

— Блин, мобильник, Медведь! — Маша принялась обшаривать мою куртку. — Где он?!

Теперь до меня дошло, и я перехватил ее руку на пути к нужному карману.

— Еще рано! — крикнул я, глотнув солоноватого на вкус ветра. — Мартин сказал считать до ста!

— Да пошел он! — Мария попыталась вырваться, но я не пускал. — Ты вот считал, когда мы побежали? И я не считала. Значит, уже можно! — Она дергала руку, пытаясь нащупать мобильник второй, свободной.

— Нет! — Почему-то мне казалось, что с тех пор, как мы выскочили из дома, прошло всего секунд десять, не больше. — Надо подождать.

Маша рванула меня за рюкзак. Я потерял равновесие, выпустил ее руку, и она выцепила из кармана мой старенький мобильник.

Я сдался: не драться же теперь с ней? Нашарил фонарь в рюкзаке и посветил на дорогу. Голубоватый луч побежал по грунтовке, мазнул по машущим ветками кустам, по черному частоколу стволов. Поворот. Значит, скоро уже и дорога в Свенструп. Та, где ходит автобус.

До меня донеслись приглушенные ругательства Маши:

— Да чё за агрегат-то такой антикварный! Я их слышу, а они меня нет. Хелло?! Эй, хелло? — Слабо подсвеченный зеленым экран мобильника светлячком заплясал в темноте.

— Трясти его не поможет, — заметил я, но тут меня отвлек совсем другой свет.

Синий. Пронзительный. Мигающий. Просовывающий длинные мертвые пальцы между стволами, пытаясь дотянуться до нас.

За светом последовал звук. Наверное, этот истошный вой уже давно доносился сюда, в лес, но сливался со стонами ветра и скрипом ветвей.

«Полицейские колокола и церковные сирены…» — неуместно завертелась в голове строчка из песни «Нэфью» [69].

— Панцири! — заорала Маша. — Блин, откуда?! Это точно не я!

— Бежим! — Я схватил ее за руку и потащил прочь от дороги.

Выстрел заставил меня пригнуться и присесть. Маша, взвизгнув, наскочила сзади. Фонарь, выбитый из руки, полетел в кусты. Я рухнул на обочину, мордой в песок. Маша повалилась сверху, поливая меня матом.

Отплевываясь и протирая глаза, я сообразил, что стреляли не в нас — слишком глухо и далеко грохнуло. «Это все понарошку», — наполнил уши шепот Мартина. Его сменили крики. Громкие мужские голоса — низкие и полные угрозы:

— Полиция!

— Лежать! Лицом в землю!

— Руки за голову!

Происходящее казалось настолько нереальным, что я приподнялся на локтях и ослеп: кто-то светил фонарем мне прямо в глаза.

Рядом послышались возня и возмущенный голос Маши:

— Эй, дедуля, я ничё не сделала! Реально, наручники?! А ничё, что я несовершеннолетняя? Вы мои права нарушаете! Слышь, Борода, а это настоящая пушка или муляж? Блин, да щекотно же!

Мою голову немилосердно вмяли обратно в землю — я только успел повернуть ее, чтобы снова не нажраться песка. Руки грубо завели за спину, так что щелкнуло и болезненно заныло плечо, но всем было плевать. Я чувствовал чужие руки в перчатках поверх куртки и под ней. Я совершенно потерял ориентацию.

Что происходит? Разве полицейские не должны нам помогать? Почему они обращаются с нами, как те «Бандидос»?

От страха я задергался, начал сопротивляться, особенно когда почувствовал голой кожей металл наручников.

— Лежать, кому сказано!

На меня навалились уже двое, колено одного уперлось прямо в хребет. Я все время слышал рядом голос Маши, но мало что видел из-за цветных кругов в глазах. Она на чем свет стоит кляла копов:

— Ты, Халк! Мозг в тачке оставил вместе с рацией? Мы тут ваще ни при чем! Там в доме какой-то чувак стреляет. Вот его и вяжите! Чё, блин, легли на моего друга?! Да, вы двое — Кен и Барби! Вы с ним трахаться собрались или плохого парня ловить будете?

Ей посоветовали заткнуться — болтает слишком много.

— Конечно, болтаю! — возмутилась она. — Я ж нервничаю. А чё теперь с нами будет, а? А мы прокатимся на бэтмобиле? С дискотекой и всем таким? Я ж, блин, всю жизнь мечтала! Медведь, ау! Ты там жив?

— Жив, — просипел я, сплюнув песком.

Меня вздернули на ноги. В лесу, по крайней мере той его части, что примыкала к дороге, было светло как днем. Рядом стояли две полицейские машины с сине-желтыми полосками и режущими глаза мигалками. Я обнаружил, что один из полицейских, которые меня скрутили, был блондинкой со стянутыми в хвост волосами. Барби. А у копа, стоявшего рядом с Машей, лежала поверх бронежилета пышная темная борода. Он сломал мне шаблон. Я всегда думал, что все полицейские — бритые.

— Кто стрелял? Сколько их? Сколько человек в доме? — сыпались на меня вопросы.

Машу, наверное, спрашивали о том же, но в отличие от меня она была в состоянии внятно отвечать.

— Там двое: хозяин, вот его отец, и тот псих с пушкой. Да хэзэ, кто он. Он не представился, а на роже — маска. Ну типа такой спортивный шарф. Черный. Этот мудак в хозяина стрелял, а нас отпустил. Да, Медведь?

Я тупо промычал что-то утвердительное. Маска? Мартин действительно не представился, но…

Вокруг трещали полицейские рации. Взвыли сирены — подъехали еще машины. Нас отвели в сторону. Машу стали усаживать в ближайший «форд». Голубые блики в темноте двинулись дальше по дороге — к дому. Все-таки копы поверили Машиным словам. Или сами поняли, откуда донесся последний выстрел, просто дожидались подкрепления.

Я думал, меня посадят к Маше, но меня подтолкнули к другой машине. Внезапно порыв ветра донес со стороны дома крики. Я споткнулся. Меня охватил страх за брата. Вдруг его застрелят, если он откажется сдаваться? Как там это называется? При попытке к бегству?

Взревел мотор мотоцикла — мощный, словно взмывающий к небу звук. Откуда в лесу байк? Снова панцири или…

Я обернулся и увидел голубоватое в свете мигалок лицо Маши за стеклом полицейской машины. Наши взгляды встретились. Она подмигнула мне, улыбнулась через силу и произнесла одними губами — беззвучно, но так, что я понял: «Все будет хорошо».

«Не будет, — ударило меня осознание, — если я больше ее не увижу. Двадцать четыре часа. Она же сказала…»

— Маша!

Я снова споткнулся — уже нарочно. Рванул к «форду». Плечо опять хрустнуло — Барби с Кеном заломили мне руки, пригибая к земле.

— Пустите меня! — Голос вернулся ко мне. — Посадите меня с ней! Я должен быть с ней!