Наша Светлость - Карина Демина

   Кричать?

   Не дождется!

   - Сколько выкурила?

   И отвечать не станет.

   - Сколько?

   Шлепок был звонким и болезненным. Он ее бьет? Он ее... бьет?!

   - Вон! - это было сказано не Меррон, хотя и она бы убралась. - Сколько?

   - Одну! И то... я попробовала.

   - Где взяла?

   Сержант не стал повторять вопрос. Сволочь! Гад! Тварь... да Меррон и в детстве не пороли! А он... при Летти! Она терпела, стиснув зубы, считая удары, чтобы за каждый расплатиться.

   И слезы - это от злости.

   - Упрямая, значит, - сдался он первым. И хватку ослабил, позволяя Меррон сползти с колен.

   Руки, значит, нежные... палач. Как есть палач.

   Она поднялась, кое-как разгладила юбку, дурацкую, с лентами и бантами.

   - Две-три сигареты, - Сержант и не подумал помочь, хотя Меррон не приняла бы помощи. - И ты уже не можешь без них обходиться. Десять-двадцать и теряешь способность рассуждать здраво. Ты становишься куклой. А куклы долго не живут. Кто дал тебе эту гадость?

   Лжет. Понял, что силой Меррон не сломить. Но она не дура... и не предаст тех, кто ей доверился.

   Сержант поднялся. И Меррон отпрянула. Она не хотела на него смотреть, но смотрела, почему-то только на руку. А где ремень?

   Должен быть ремень. Он всегда был. И так еще покачивался при каждом шаге.

   Дохлая змея.

   Меррон с детства ненавидела змей...

   ...и что-то еще, чего не должна вспоминать...

   Но несуществующий ремень качается и... и колени сами подогнулись. Кто-то другой внутри Меррон заставил ее сесть, сжаться в комок и прикрыть голову руками. Она знала, что так - безопасней.

   Если по рукам... и только бы не пряжкой. От пряжки дольше болит.

   - Меррон...

   Голос издалека. Если сидеть тихо-тихо, то ее не найдут.

   Всегда находил. Но вдруг повезет.

   - Меррон, вставай... это я. Я больше тебя не трону, слышишь?

   Ложь. Но подняться заставляют. Держат крепко. Гладят. Слезы вытирают. Откуда? Меррон никогда не плакала... и не будет. Что он с ней сделал? Или это из-за сигареты?

   Меррон не будет курить.

   - И правильно. Умница. А теперь скажи мне, кто тебя обидел?

   Нельзя. Никому нельзя ничего говорить. Будет хуже. Этому - особенно. Он палач. И предатель. Меррон ему верить начала, а он - предатель...

   И просто сволочь.

   - Конечно. И еще какая. Но со временем привыкнешь. Где твоя комната? Сейчас ты ляжешь спать и...

   Нельзя! Нельзя спать в кровати! Только когда он уезжает, а в другое время - прятаться. В шкафу вот хорошо. А лучше - на чердаке. Конюшня - безопаснее всего. Лошади предупреждают, когда он идет. Лошади умные.

   - Конечно, - соглашается Сержант. - Умнее некоторых женщин будут. Закрывай глаза. Я здесь.

   - А он?

   - А его нет.

   - Он придет.

   - Тогда я его убью.

   Меррон ему не поверила, но появилась тетя, и все стало хорошо. Тетя никому не позволит тронуть Меррон, она ведь обещала.

   Очнулась Меррон в постели. Было утро и пахло горячим шоколадом. Ворковала Бетти, как-то очень жизнерадостно, но взгляд упорно отводила. Это что, выходит, Меррон вчера в обморок грохнулась?

   - Тебе стоит отдохнуть, дорогая, - сказала Бетти.

   Ну уж нет, целого дня в постели Меррон не выдержит! И вообще чувствует она себя превосходно. Тетя, конечно, не поверила, но отговаривать не стала. И платье самой позволила выбрать.

   Странно как...

   А Сержант, конечно, гад. Меррон ему каждый шлепок припомнит, нечего с ней, как с ребенком... впрочем, когда в клубе предложили сигарету, Меррон посмотрела на сестер и отказалась.

   Дело не в Сержанте, просто свободный человек свободен оставаться в своем уме.

Глава 31. Точка невозврата

   Со временем все будет хорошо. А вот с нами всякое может случиться.

   Жизненное наблюдение

   Тисса знала, каким будет приговор, но все равно, услышав его, произнесенный спокойным, равнодушным голосом - будто и не человек говорил - упала бы. Урфин не позволил.

   - Верь мне, - этот шепот потонул в гуле голосов. Люди, позабыв о том, где находятся, спешили обсудить новость.

   Тиссу Дохерти казнят.

   Она виновна в убийстве. И несмотря на смягчающие обстоятельства, должна умереть.

   Закон суров.

   Жалеют ее? Тисса не знала. Вряд ли. Она ведь убийца. И пыталась очернить память де Монфора, которого многие любили. Урфин сказал, что похороны были многолюдными. И саван укрыли лепестки роз. Кажется, кто-то сочинил балладу о несчастном рыцаре и коварной возлюбленной...

   В балладах нет ни слова правды.

   - Родная, ты идти можешь?

   Может.

   - Давай лучше я? - Урфин готов в очередной раз бросить вызов им всем, не понимая, что именно этого и ждут.

   - Я сама. Пожалуйста.

   Его рука - надежная опора, которой достаточно, чтобы Тисса прошла мимо лорда-канцлера. Он кланяется, глядя с такой ненавистью, словно Тисса не оправдала каких-то скрытых его надежд. О да, ей следовало плакать и молить о пощаде.

   Не дождутся!

   Она найдет силы улыбаться.

   Леди Лоу в черном наряде - строгий траур ей к лицу.

   Леди Амелии, которая смотрит свысока, думая, что доказала собственное превосходство. А возможно, расчистила себе путь к цели. Ее взгляд легко прочесть, и Тисса удивляется, почему не делала этого раньше.

   Людям, которые подаются вперед, желая разглядеть ее.

   Казнь будет закрытой к вящему их огорчению. И значит сегодня - последний шанс увидеть преступницу. Они вернутся домой и будут рассказывать о том, как Тисса улыбалась. Значит, не раскаивалась. Не сожалела.

   А может, просто обезумела?

   Наверное, она близка к сумасшествию, но что с того?

   Еще будут говорить, что Тисса сделалась ужасна, про ее лицо и руки, покрытые сыпью, про красную коросту на щеках и шее, про набрякшие ставшие неподъемными веки...

Урфин убрал все зеркала, но Тисса и без них знала, что она выглядит ужасно.

   Его хватило до подъемника, там, в тесноте - четыре человека в серых плащах ни на шаг не отходили от Тиссы, не то стерегли, не то охраняли, - Урфин подхватил ее на руки.

   - Храбрая моя девочка... и не плачешь.