Красный сфинкс - Александр Дюма

«Государь, я в отчаянии, но, чтобы оказать услугу г-ну де Ришелье, я опустошал мою кассу до последнего экю и при всем желании сделать приятное Вашему Величеству не могу сказать, когда буду в состоянии дать ему просимые пятьдесят тысяч ливров.

С искренним сожалением и глубочайшим почтением, государь, имею честь назвать себя нижайшим, вернейшим и покорнейшим подданным Вашего Величества.

Людовик прикусил усы. Письмо Густава Адольфа показало ему, как далеко простирается его политический кредит, письмо де Бюльона показало, как далеко простирается его кредит финансовый.

В эту минуту вошел де Ла Салюди в сопровождении четырех человек; каждый из них сгибался под тяжестью мешка.

— Что это? — спросил король.

— Государь, — ответил де Ла Салюди, — это полтора миллиона ливров, посылаемые господином де Бюльоном господину кардиналу.

— Господином де Бюльоном? — переспросил король. — Значит, у него есть деньги?

— Конечно! Это сразу видно, государь, — ответил де Ла Салюди.

— И на чье имя он дал вексель? На имя Фьёбе?

— Нет, государь. Он вначале думал так сделать, а потом сказал, что не стоит все усложнять из-за небольшой суммы, и просто дал мне ордер на имя своего старшего служащего господина Ламбера.

— Наглец! — прошептал король. — У него нет денег, чтобы одолжить мне пятьдесят тысяч ливров, и тут же он находит полтора миллиона, чтобы учесть для господина де Ришелье векселя из Мантуи, Венеции и Рима.

Он упал в кресло, изнемогая под грузом моральной борьбы, которую вел со вчерашнего дня; она начинала ему показывать его собственный облик в неумолимом зеркале истины.

— Господа, — сказал он де Шарнасе и де Ла Салюди, — благодарю вас. Вы хорошие и верные слуги. Через несколько дней я приглашу вас, чтобы сообщить о моей воле.

И он жестом сделал им знак удалиться.

Оба, поклонившись, вышли.

Четверо носильщиков, поставив мешки на пол, ждали.

Людовик расслабленно протянул руку к звонку и позвонил два раза.

Вошел Шарпантье.

— Господин Шарпантье, — сказал король, — присоедините эти полтора миллиона ливров к остальным и прежде всего расплатитесь с этими людьми.

Шарпантье дал каждому носильщику по серебряному луи.

Они ушли.

— Господин Шарпантье, — сказал король, — не знаю, приду ли я завтра. Я чувствую себя ужасно усталым.

— Будет досадно, если ваше величество не придет, — ответил на это Шарпантье. — Завтра день отчетов.

— Каких отчетов?

— Отчетов полиции господина кардинала.

— Кто его главные агенты?

— Отец Жозеф; вы разрешили ему вернуться в свой монастырь, поэтому он, видимо, завтра не придет; господин Лопес-испанец; господин Сукарьер.

— Эти отчеты делаются письменно или лично?

— Поскольку агенты господина кардинала знают, что завтра будут иметь дело с королем, они, вероятно, захотят представить свои отчеты устно.

— Я приду, — сказал король, с усилием поднимаясь.

— Так что, если агенты явятся лично?..

— Я их приму.

— Но я должен предупредить ваше величество об одном агенте, про которого еще ничего вам не говорил.

— Значит, четвертый агент?

— И более секретный, чем остальные.

— Что же это за агент?

— Женщина, государь.

— Госпожа де Комбале?

— Простите, государь, госпожа де Комбале вовсе не агент его высокопреосвященства, она его племянница.

— Как зовут эту женщину? Это какое-нибудь известное имя?

— Очень известное, государь.

— И ее зовут?..

— Марион Делорм.

— Господин кардинал принимает эту куртизанку?

— И очень ею доволен; именно она позавчера вечером предупредила его, что, вероятно, утром он окажется в немилости.

— Она? — переспросил король вне себя от изумления.

— Когда господин кардинал хочет узнать какие-то придворные новости, он обычно обращается к ней. Возможно, узнав, что в этом кабинете вместо кардинала находится ваше величество, она сообщит вам, государь, что-либо важное.

— Но она, я полагаю, не является сюда открыто?

— Нет, государь. Ее дом примыкает к этому, и кардинал велел пробить стену и устроить дверь для связи между двумя жилищами.

— Вы уверены, господин Шарпантье, что не вызовете неудовольствия его высокопреосвященства, сообщая мне такие подробности?

— Напротив, я именно по его приказу сообщаю их вашему величеству.

— И где же дверь?

— В этой панели, государь. Если во время завтрашней работы король, оставшись один, услышит легкий стук в эту дверь и пожелает оказать мадемуазель Делорм честь принять ее, надо нажать на эту кнопку и дверь отворится. Если ваше величество не пожелает оказать этой чести, пусть ответит тремя ударами через равные промежутки. Через десять минут прозвучит звонок. В пустом промежутке между дверьми на полу будет лежать письменный отчет.

Людовик XIII на миг задумался. Видно было, что любопытство отчаянно борется в нем с отвращением, какое он испытывал ко всем женщинам, а особенно к женщинам такого общественного положения, как у Марион Делорм.

Наконец любопытство победило.

— Поскольку господин кардинал, человек Церкви, освященный и переосвященный, принимает мадемуазель Делорм, — сказал он, — полагаю, что я могу ее принять. К тому же если это грех, то я исповедуюсь. До завтра, господин Шарпантье.

И король, шатаясь, вышел — более бледный и уставший, чем накануне, но с более ясным представлением о том, как трудно быть великим министром и как легко быть посредственным королем.

XIV

АНТРАКТЫ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ

В Лувре царило большое беспокойство: со времени своих занятий на Королевской площади король не виделся ни с королевой-матерью, ни с королевой, ни с герцогом Орлеанским, ни с кем-либо еще из своей семьи, так что никто не получил от него ни выпрошенных сумм, ни ордеров с оплатой по предъявлении, без которых эти суммы нельзя было получить.

К тому же новое министерство Берюля и Марийяка Шпаги, с воодушевлением созданное в результате отставки кардинала, не получало еще приказа собраться и, следовательно, ничего еще не решило.

В довершение всего Беренген — он видел короля при отъезде и при возвращении, одевал его утром и раздевал вечером — неизменно говорил, что его величество возвратился более грустным, чем уезжал, и вечером был молчаливее, чем утром.

Доступ к нему в комнату имели лишь его шут л’Анжели и его паж Барада.

Из всех хищных птиц только Барада запустил клюв и когти в сокровищницу кардинала: он единственный получил адресованный Шарпантье ордер на три тысячи пистолей. Надо сказать правду: он не раскрывал клюва и не вытягивал когтей, награда досталась ему без всякой просьбы. У него были и недостатки молодости, и ее достоинства. Он был расточителен, когда появлялись деньги, но неспособен использовать свое влияние на короля, чтобы питать эту расточительность. Когда источник пересыхал, он спокойно ждал, утешаясь прекрасной одеждой, прекрасными лошадьми, прекрасным оружием; когда источник снова наполнялся, он опустошал его с такой же беззаботностью и такой же быстротой.