Черный день - Алексей Доронин

Но однажды, в кошмарный мороз, когда Александр меньше всего ожидал услышать чей-то голос, тень сама заговорила с ним.

— Саша, — тихо прозвучало вдалеке.

Данилова словно током ударило. От неожиданности он споткнулся и в который раз набрал полные валенки снега. Лямка нагруженных санок больно врезалась в поясницу. Он уже успел отвыкнуть от звука человеческого голоса, и сама возможность осмысленной речи казалась ему абсурдом посреди ледяной пустыни.

Путник замер, превратившись в слух. Даже ветер стих, чтобы не мешать ему. Так прошло две минуты. Никого. Тишина. Черное безмолвие. Здесь никто не мог знать его имени, да и людей тут, вдали от населенных пунктов, быть не могло на десятки километров вокруг. Но тогда кто?..

Медленно, словно стараясь оттянуть встречу черт знает с чем, парень обернулся. На секунду ему показалось, что там действительно кто-то стоит, отбрасывая огромную тень. Дерево. Обычная береза. У него медленно отлегло от сердца, но еще долго стучала кровь в висках. Сердце билось о ребра, не давая забыть о пережитом. Только через минуту он смог даже посмеяться над собой, хотя смех прозвучал не очень убедительно.

Ну, разумеется, послышалось. Обычное дело. Нервы, что же с вами делать?.. Неужели он сходит с ума? Да что удивляться, он же не железный. Любой на его месте был бы подвержен этой опасности.

Парень уже собирался навьючить на себя тяжелую поклажу и продолжить путь, но в тот самый момент, когда ему с горем пополам удалось взять себя в руки, его окликнули снова, гораздо громче:

— Саша, слышишь?

Сердце парня сжал стальной обруч. Еще немного, и грудь лопнет, разорвется на куски, как граната. Или, как гранат брызнет красным соком во все стороны.

Наконец, выдох прорвался наружу сдавленным воплем:

— А-а!

Собственный вскрик показался ему неестественным, как реплика актера в старинной оперетке. Но ничего другого он не мог из себя исторгнуть. Тяжелее всего быть естественным, когда сталкиваешься со сверхъестественными вещами. Там, где должен был стоять тот, кто говорил, не было даже деревьев. Ровная поляна без единой кочки и снег, не нарушенный человеческими следами.

Не понимая до конца, что же он делает, парень начал мелко креститься, шепча слова давно позабытой молитвы, сохранившиеся в подкорке. Это действие было инстинктивным — никакой благодати он не ощущал. Только ужас без пяти минут утопленника, который хватается за любую соломинку.

«Отче наш, иже еси на небесех… — вот все, что он мог противопоставить неведомому ужасу. — Да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя…»

В этот момент Александр еще горше пожалел о поступке, который совершил в самые первые минуты после катастрофы. Тогда он сорвал с себя нательный крестик и зашвырнул его в придорожную канаву, сопроводив этот жест проклятьем: «Гребаный старый садист! Я от тебя другого и не ждал». Это было первым побуждением и шло из глубины души.

Теперь тот поступок представлялся ему выходкой капризного ребенка, который не хочет идти в садик. Глупо и слишком театрально. Маленький кусочек серебра, якобы несущий в себе частицу Божественной благодати, ни при чем. Да и Бог, если он есть, тоже. Не Бог нажал на кнопку и не дьявол. Это мы. Единственной ошибкой Всевышнего было то, что Он дал нам свободу воли, явно переоценив нас.

— Саша, — прозвучало в третий раз у него за спиной. — Саша…

«Разве ты не хочешь поговорить со мной?» — казалось, хотела сказать темнота.

В прошлый раз говорящий находился метрах в десяти позади, теперь же он был совсем близко. На расстоянии прыжка.

Александра схватил за горло страх, какого он еще не чувствовал. Сердце переместилось в пятки, легкие стали тяжелыми как гири и ухнули вслед за ним, а желудок, наоборот, подскочил, подарив уже привычную дурноту. Мозг отреагировал последним, с запозданием в несколько секунд. Он откликнулся безумным воплем внутри черепной коробки: «Погибаю!»

Данилов взвыл и закружился на месте. Фонариком, который парень держал в вытянутой руке как фехтовальщик — рапиру, он очертил круг света, словно тот мог отогнать от него все наваждения.

«А может, обращаются не к тебе? — стрелой промелькнула нелепая мысль. — Имя-то не редкое». Но вокруг не было не только других Александров, но и вообще никого, кто мог бы иметь имя. Места, куда он забрел, были безлюдными даже в лучшие времена. Теперь тут можно было скитаться годами и не встретить живой души.

Обращение могло быть адресовано только ему. Значит, надо было отвечать, чтобы не показаться невежливым. Но он медлил.

Тишина. Только снег скрипит под подошвами валенок. Вокруг раскинули свои руки-ветки голые деревья, не спящие в ожидании новой весны, а промерзшие до самой сердцевины. Они напомнили Саше скелеты тех чудовищ, что населяли Землю за сто пятьдесят миллионов лет до его рождения. Гибель этим тварям принес катаклизм, схожий с нынешним. Поделом им, они были безмозглыми, уродливыми и злобными. Неудачные творения Создателя, ничем не лучше людей, разве что слишком глупые, чтобы придумать оружие массового поражения.

Дернувшийся палец попал на кнопку фонарика, и Данилов тут же ослеп от накатившей волны мрака. В темноте он ощутил себя еще беззащитнее. Не вынеся испытания темнотой, парень тут же снова включил свой «динолайт». Он наугад провел лучом слева направо, но тот свободно проходил сквозь глыбы заледенелого воздуха. Кругом не было ни души. Только его тень, которая находилась на прежнем месте. Уж не она ли обращалась к нему?

Александр собрал в кулак остатки самообладания. Глупо бояться собственной тени, даже если она пытается заговорить с тобой. И все же ему хотелось бежать, бежать, пока между ним и этим местом не окажется целый континент.

Но он знал, что это бессмысленно. Она будет преследовать его до самого конца и рано или поздно настигнет. Не проще ли остаться здесь? Это его успокоило. Ничто так не придает сил, как осознание того, что все усилия напрасны.

Он больше не слышал никаких посторонних звуков. Вокруг не было никого, кто мог бы быть их источником. Никого из имеющих тело.

Стоп. Саша еще сохранил остатки трезвого рассудка. Он допускал существование призраков, но не верил в возможность контакта с ними. Поэтому его разум пытался найти всему рациональное объяснение.

На первый взгляд, ответ напрашивался такой — шизофрения. В расщепленном сознании, как в миксере, смешиваются реальность и фантазии, так что грань между ними сначала становится зыбкой, а потом и вовсе исчезает.

У него никогда раньше не было галлюцинаций, но мысль о собственном безумии показалась парню заманчивой, как последний спасательный круг. Может, этот зов только мерещится ему?