Кухонный бог и его жена - Эми Тан

Вряд ли он таким образом говорил, что любит меня. Скорее, хотел сказать, что если я оставлю этого ужасного человека, то этот ужасный человек оставит его дом. И тогда ни ему, ни его женам больше не придется страдать. Мой уход был его единственным шансом. Но, возможно, в его жесте все-таки заключалась и крупица любви.

Следующее утро было очень странным для меня. Все спустились к завтраку: Вэнь Фу, Данру, свекр и свекровь, Сань Ма и У Ма. Служанка подала миску супа, испускавшего пар.

Со стороны могло показаться, что ничего не изменилось. Отец по-прежнему меня не узнавал, и его разум снова был затуманен, как большая дымящаяся супница, на которую он смотрел. Мать Вэнь Фу, разумеется, придиралась: суп, дескать, недостаточно горяч и пересолен. Сам Вэнь Фу ел в полном молчании. Я начала думать, не приснилось ли мне все, что произошло накануне, не померещились ли золотые слитки. Я нервничала, но поклялась себе не отступать от плана, который составила накануне вечером.

Налив свекрови еще супа, я сказала:

— Мама, скушайте еще, берегите здоровье.

И, пока она ела, продолжила разговор:

— Бедная Старая тетушка! Она неважно себя чувствует. Вчера я получила от нее письмо.

Это было правдой. Я действительно получила письмо, и как обычно, в нем Старая тетушка жаловалась на здоровье. В этом на нее можно было рассчитывать.

— Что с ней случилось? — спросила У Ма, которая очень беспокоилась о собственном здоровье.

— Холод в костях, нехватка сил и тяжесть дыхания. Она боится, что может умереть в любой день.

— Эта старуха никогда не бывает здорова, — недобро бросила мать Вэнь Фу. — У нее есть притирки из всех трав, что растут на этой земле.

Вэнь Фу довольно захохотал.

— На этот раз я думаю, что она действительно больна, — сказала я и тихо добавила: — Она и правда неважно выглядела, когда я последний раз ее видела. Сил совсем мало. А теперь она говорит, что стало еще хуже.

— Тогда тебе стоит ее навестить, — сказала Сань Ма.

— Хм-м-м… — протянула я, словно эта мысль не приходила мне в голову. — Возможно, вы правы.

— Но она только что вернулась! — воскликнула мать Вэнь Фу.

— Может, мне стоит съездить туда ненадолго. Если она не всерьез разболелась, то я вернусь через день или два.

Свекровь только фыркнула:

— Пф!

— Конечно, если она совсем плоха, то мне придется там задержаться.

В этот момент кухарка принесла приготовленные на пару пельмени, и мать Вэнь Фу занялась тем, что стала пробовать и бранить это блюдо. Ей было не до меня.

Так и вышло, что она не одобрила, но и не запретила мою поездку. Я знала, что если выйду из дома, держа чемодан в одной руке и руку Данру в другой, никто ничего не заподозрит. И если я не вернусь домой спустя трое или четверо суток, никто не бросится меня искать. Скажут лишь: «Бедная Старая тетушка, видать, совсем разболелась».

В тот день я быстро вошла в отцовский кабинет и заперла за собой дверь. Подойдя к картине, изображавшей весну, я открыла и потрясла трость: ее увесистое содержимое скользнуло из стороны в сторону, а потом яркие брусочки выпали мне в ладонь. Вот тогда я убедилась, что все, что произошло между мной и моим отцом, было реальностью, а не игрой воображения.

23. ИСКРЕННЕ И С УВАЖЕНИЕМ

У меня нет моих фотографий времен брака с Вэнь Фу. Я их выбросила. Но твой отец, фотографировавший меня очень часто, сохранил вот этот альбом. Чувствуешь, какой он тяжелый?

На снимках — начало нашей жизни. Видишь этих американских пилотов? А эти женщины — не подружки Джимми Лю. Наверное, просто знакомые. Не знаю, зачем твой отец поместил их фотографии сюда, никогда не спрашивала. Может, он дал этим девушкам американские имена, а они подарили ему свои портреты. Вот как эта, например: «Искренне и с уважением, ваша Педди». Что это за имя такое — Педди? Она даже написать правильно его не сумела. И, хотя у меня самой английский не идеален, мне известно, что можно писать только «искренне ваша» или «с уважением», а не и то и другое сразу. К тому же ее даже хорошенькой не назовешь.

Переверни страницу. Вот тут начинаюсь я. Иногда мне кажется, что тут начинается вся моя жизнь.

Посмотри на эти фотографии, эту и эту. Что, не думала, что и твоя мать когда-то была молодой? А твой отец всегда видел меня такой: молодой и прекрасной, он сам так говорил. Даже когда у меня стали появляться седые волосы, он уверял, что я ничуть не изменилась. Я даже снюсь себе такой, как на этих снимках. Снилась, до недавнего времени.

В ночь на мой последний день рождения мне приснилось, что твой отец на самом деле не умер. Он живет недалеко от меня, за углом, он просто забыл мне об этом сказать. Сначала я ужасно рассердилась. Как он мог заставить меня так горевать напрасно? Но потом я забыла о гневе и очень обрадовалась. Перед тем как встретиться с ним, я подошла к зеркалу. «Ай-ай-ай! — сказала я зеркалу. — Что случилось? Когда ты успела так состариться?» А отражение взглянуло на меня и сказало: «Ты сама во всем виновата. Ты забыла, сколько тебе лет». И внезапно я ощутила себя очень старой. Я поняла, что все видят меня старухой, гораздо старше, чем я думала, — семидесятипятилетней. Но в 1946 году я была молодой. И хорошенькой.

Видишь, здесь я улыбаюсь, но у меня припухшие глаза. Это не очень хорошая, но особенная фотография. Твой отец сделал ее примерно через месяц после того, как я сбежала от Вэнь Фу. В тот день мы гуляли в парке и спорили. А спорили потому, что мать Крошки Ю хотела отправить меня и Данру подальше от Шанхая. У нее были знакомые в Тяньцзине, хорошие люди, которые могли дать нам убежище, пока я не получу развод.

А твой отец просил:

— Не уезжай! Не уезжай!

— Но куда же нам деться, если мы не уедем?

— Живите у меня.

Я очень надеялась, что он это предложит. Жить в том доме вместе с Пинат и всеми этими женщинами оказалось непросто. Думаешь, раз они все были коммунистками, то никогда не ссорились? Ничего подобного! Однако я не говорила об этом Джимми.

И все же в ответ на приглашение переехать к нему я спросила:

— Разве это возможно?

Часа два я позволяла ему уговаривать меня. Если