Беспощадный. Не русские идут - Василий Головачев

– Не понял шутки. Вы нам мешаете, воевода. Не соблаговолите ли покинуть квартиру? Вы нарушили территориальную целостность частного владения.

По-русски магистр ордена Раздела говорил бегло, хотя и с лёгким акцентом.

– Хозяин тут не вы, – качнул головой Буй-Тур. – Так что предлагаю вам соблаговолить покинуть помещение.

Мандель поиграл бровью.

– Вас всего четверо, и вы не витязи.

– Вас и того меньше, гость незваный, а нас – Рать. Хотите убедиться?

По губам Манделя снова скользнула косая усмешка. По-видимому, скрытый смысл словосочетания «нас – Рать» он понимал.

– Ваша команда не работает на госструктуру. Я могу вызвать милицию…

– Вызывай, мы подождём, – равнодушно сказал Буй-Тур.

Наступило молчание.

Амбалы Манделя очнулись, заворочались на полу, начали вставать. Один сунул лапу под мышку.

Буй-Тур наставил на него палец:

– Не делай лишних телодвижений, малыш, останешься цел. – Перевёл взгляд на Манделя. – Магистр, мы оба понимаем, что происходит. У тебя ровно минута, чтобы уйти самому и увести своих шестёрок. Не уберёшься подобру-поздорову, здесь появится другой спецназ. Устраивает тебя такой вариант?

Мандель перестал излучать иронию. Бросил взгляд на Вишневского, на старика, на Буй-Тура.

– В принципе я выяснил, что хотел. Но тебя я…

– Магистр, – поморщился Гордей, – я же не детским садом заведую. Это моя земля, мой город, моя родина, и защищаю я своих людей. Увижу ещё раз, что ты ходишь за нашими учёными, в Европу тебя увезут в цинковом гробу.

Глаза Манделя сверкнули.

– Ты мне угрожаешь?!

– Предупреждаю.

Несколько мгновений Мандель смотрел на Буй-Тура горящими страшными глазами, потом улыбнулся… и растаял в воздухе, возник уже у выходной двери.

– До встречи, воевода.

Исчез.

Дверь слегка шевельнулась, но осталась закрытой, словно магистр прошёл сквозь неё.

Спутники Манделя трусцой выбежали следом.

Оперативники Гордея переглянулись.

– Ни хрена себе! – пробормотал Влад.

– Они уезжают, – доложил Ник с улицы.

– Пусть. – Буй-Тур повернулся к Вишневскому. – Извините, доктор, что мы опоздали. Чего они от вас добивались?

Вишневский смахнул пот со лба, улыбнулся дрожащими губами.

– Про Опухоли спрашивали, где да что. А вы кто? Из ФСБ?

Буй-Тур дал своим команду выходить.

– Надеюсь, больше они сюда не сунутся. Вот телефон. – Он подал учёному визитку с именем и отчеством «Сан Саныч». – Заметите, что за вами следят, позвоните.

– Да зачем кому-то за мной следить? – неуверенно проговорил Вишневский. – Я к учителю приехал, давно не виделись.

– Этот тип следил за вами тем не менее и хотел узнать об открытии Опухолей детально.

– Попросил бы на конференции, я дал бы ему диск. Кто он?

– Враг! – коротко ответил Буй-Тур. – Будьте осторожнее. До свидания.

Он вышел вслед за оперативниками, унося с собой два растерянных взгляда ничего не понимавших мужчин.

Чукотка

Кожухин

Такого удовольствия, с каким он занимался изучением Опухоли, Мирослав прежде не испытывал никогда.

Первые два дня прошли как во сне, в лихорадочной спешке установки аппаратуры и съёма параметров среды.

Затем ритм работы замедлился, геологи успокоились, Веллер-Махно составил график использования вертолёта каждым из членов экспедиции, и Кожухин мог теперь лишь раз в два дня вылетать к Опухоли, чтобы визуально контролировать изменения геометрии водяной горы и снимать показания ранее установленных на островках вокруг Опухоли датчиков.

Опухоль практически не изменялась, только «дышала»: то слегка приподнималась вверх – на два-три метра, то чуть уменьшалась. Взять пробы воды непосредственно из её глубин по-прежнему не удавалось. Однако с некоторых пор на её поверхности после интерференционного волнения рождались водяные капли размером с голову человека, скатывались к основанию, и Мирославу однажды удалось вовремя подоспеть к этому месту на каяке охотников-эскимосов и добыть драгоценную пробу.

Вода оказалась вполне нормальной по всем показателям, кроме одного: она была поликристаллической. Её молекулы соединялись в гексагональные текучие структуры, которые долго держали эту удивительную форму. Пробовать воду на язык Мирослав не решился, чувствовал, что ни к чему хорошему это не приведёт.

Эскимосы, с которыми он сдружился, перестали относиться к Опухоли как к хищному зверю, хотя и поговаривали о Великом Духе Анирниалуке, о демоне Туурнгаите и водном божестве Аппалувике, за дом которого они и принимали Опухоль. Именно они первыми увидели вторичные эффекты, сопровождавшие жизнь гигантской водяной капли, выдавленной из недр земли какими-то процессами. Оба много раз проплывали с опаской мимо Опухоли к выходу из залива, где охотились на нерп, когда их помощь Мирославу была не нужна, и рассказали ему сначала о «глазе Аппалувика», разгоравшемся внутри горы, а потом о «танцах духов».

«Танцы духов» оказались струйками воздушных пузырьков, поднимавшихся из глубин Опухоли к её вершине. Мирослав впоследствии не раз любовался такими струйками, в принципе ничего особенного собой не представлявшими. Подобные очереди воздушных пузырьков часто можно было наблюдать и в приповерхностном слое обычной морской воды. Единственное, что их отличало от нормальных пузырей, – величина. Они были с кулак человека и больше, всплывали медленно и торжественно и казались шарами из жидкого серебра.

А вот «глаз Аппалувика» Кожухина озадачил.

Под вечер на боку Опухоли появлялось пятно свечения эллиптической формы, с чёрным пятнышком внутри, напоминавшим зрачок. И весь овал действительно сильно смахивал на глаз, угрюмо наблюдавший за морем, скалами и лагерем геологов.

Мирослав даже выпросил у Веллера-Махно вертолёт для близкого знакомства с «глазом».

Наталья, также заинтересованная явлением, подвесила машину в пяти метрах от склона Опухоли, геофизик направил на «глаз Аппалувика» все имевшиеся у него на руках приборы: радиометр, термодинамический анализатор, магнитный сканер и спектрометр, – но пятно тут же погасло, а приборы так ничего и не успели зафиксировать. Причина свечения воды в форме глаза осталась неразгаданной.

Лишь позже, после возвращения, Мирослав вспомнил свои ощущения в момент замера (тогда он был очень занят работой и не отвлекался на собственные переживания) и поёжился: «глаз» смотрел на него! На вертолёт. На небо и море. И ему не нравилось, что люди приближаются к Опухоли вплотную.

Химчук, дежуривший у костра в этот день, заметил его застывший взгляд:

– Что новенького увидел?

Мирослав оглянулся на остывающую глыбу вертолёта. Захотелось спросить у Натальи, чувствовала ли она что-нибудь подобное, но его отвлёк запах варева: проснулся аппетит.

– «Глаз» этот какой-то странный… такое впечатление, что Опухоль смотрит на тебя недовольно.

– Может, она живая? – пошутил геолог.

– Может, и живая, – рассеянно сказал Мирослав. – Что ты варишь?

– Уху, эскимосы рыбы наловили.

– А помидорчик украсть можно?

– Помидорчики здесь в дефиците. Скажи спасибо, что Наталья с собой сумку овощей прихватила. Возьми, раз хочется.

Мирослав отыскал дольку помидора побольше, сунул в рот.

– Люблю жёлтые, они слаще. В Испании в конце августа устраивают на улицах городов битву помидорами. Сумасшедшие люди, столько добра пропадает.

– Каждому свои праздники. Ты в Японии был?

– Нет.

– В третью субботу февраля по всей Японии празднуют Хадаку Мацури. Это самое холодное время на острове, и тысячи японцев в одних набедренных повязках бегают по улицам.

– Зачем?

– Среди них кто-то бегает совсем голый, и если удастся до него дотронуться, будешь целый год счастливый.

Мирослав засмеялся.

– Сказки.

– Не сказки, сам видел, хотя до голого так и не дотронулся.

Подошла Наталья, набрасывая на плечи меховую курточку: вечера и ночи здесь, хотя и относительные, были холодными, несмотря на лето и круглосуточное солнце.

– Что тебя развеселило?

– Японские праздники. Ты в Японии не была?

– В Китае была. – Девушка подсела к костру. – Удивительная страна.

– Если бы не китайцы, – буркнул появившийся Дядька. – С одной стороны, трудоголики, с другой – сильно нечестный народ. Я как-то купил у одного китайца…

Химчук и Веллер-Махно, выглянувший из палатки, засмеялись. К ним присоединился Мирослав.