Исландия эпохи викингов - Джесси Байок

Затем они переплыли фьорд и направились к Лиственному обрыву, и высадились рядом с лодкой Хакона, и сразу ее узнали, и прямиком на хутор, и сначала вошли в главные покои, но там никого не было. Тогда они хотели войти в жилые покои, но там было заперто. Тогда они попробовали разворошить крышу и стену вокруг окна.

Тут Бранд проснулся, услышав весь этот шум, и вскочил, и спросил, кто там.

Торгрим узнал его голос, и кликнул своих провожатых, и сказал:

— Они здесь, внутри, эти мерзавцы, сыновья Арнтруд!

Тогда они стали кидать камни в дымник, но тем, кто был внутри, от этого не было никакого вреда.

Хакон спросил, сколько их там собралось.

Торгрим отвечает:

— Нас рать!

Хакон просил разрешить им выйти, но им не позволили.

Тогда Торгрим и его люди взяли огонь и поднесли к дверям жилых покоев и запалили один старый ящичек, который, как только бы им понадобилось, они могли убрать и затоптать огонь.

Те же, что были внутри в жилых покоях, как почуяли дым, так сразу стали просить, чтобы те не сжигали хутор. И Хакон снова просил мира.

А Торгрим пообещал мир Хакону и Хильдибранду.

Затем они сломали стену жилых покоев у окна, и вытащили их всех наружу, и связали, кроме Торстейна, который Стейн с Каменников. Он сказал, что не позволит себя никому вытаскивать, хотя бы весь хутор сгорел дотла.

И как они оказались снаружи, всех их похватали, кроме Хакона. Его не связали, и он стоял там снаружи.

А как наружу вышел Эрп священник, он сказал, что Хакон должен войти в церковь и так спастись.

Хакон сказал:

— Нет мне нужды в этом, ибо мне обещан мир.

Священник отвечает:

— Эти, конечно, если что обещают, исполняют, но только не в том случае, когда обещают доброе.

Хакон сказал:

— Нельзя мне войти в церковь.[684]

Священник отвечает:

— Это пусть будет на моей совести, только бы ты сохранил свою жизнь, войдя туда.

Хакон отвечает:

— И все же я не пойду в церковь, поскольку мне туда нельзя.

А ежели они причинят мне зло, то это их дело.

Тогда священник отпер церковь и оставил дверь открытой.

Трое сыновей Арнтруд соборовались и исповедовались. Тут Бранд заметил, что не очень крепко связан. Он рванулся изо всех сил, и порвал путы, и ринулся в церковь, и укрылся там.

А они бежали за ним чуть не до самой церкви. А братья Торстейн и Снорри подготовились к смерти, вымыли руки и причесались, и вели себя, словно пришли на праздник.

Тогда Снорри сказал:

— Хочу я, чтобы меня убили раньше, чем Торстейна, потому что в нем я больше уверен — он-то вас простит, даже если увидит, как лишают жизни меня.

Тогда люди Торгрима сказали, мол, надо им, что ли, глаза завязать.

А они ответили и сказали, мол, незачем им глаза завязывать, будто они воры или проходимцы какие-то, видали они не раз, как против них выходят с оружием.

И вот первого зарубили Снорри. Это сделал Хамунд сын Энунда. Вигфус же сын Энунда сказал, мол, лучше него никто не подходит для того, чтобы убить Торстейна, и все же ему это не с руки, как-никак он священник. Фальки сын Далька сказал, что найдет нужного человека для такого дела, и его убил Старкад, объявленный вне закона.

Тут стал напирать Сигхват Большой и потребовал, чтобы сыновей Торда убили, потому что, говорил, никто не причинит Торгриму больше зла, чем они.

Тогда Торгрим приказал схватить братьев.

Хильдибранд ринулся к церкви и успел схватиться за притолоку, но они отодрали его от притолоки, и затем Сёльви убил его.

Остался один Хакон. Он просил, чтобы ему отрубили руки и ноги, и таким он уедет из страны, и так покается за себя и за других, и отправится паломником в Рим.

Торгрим сказал, мол, не хочет так с ним обращаться.

Тогда Хакон попросил, чтобы не рубили его, а закололи насмерть копьями.

Торгрим и этого не хотел.

И не нашлось ни одного человека, кто бы согласился убить Хакона. Сёльви не желал этого делать, поскольку дал Хакону клятву до убийства Тородда.

Тогда сказал Сигурд Шутник:

— Да, положение затруднительное. Но я нашел выход. Я убью Хакона.

Хакон отвечает:

— Вот это другой разговор. Тебя-то я и сам хотел выбрать, ведь перед тобой я виноват менее, чем перед всеми другими людьми, что тут собрались. Я принял тебя в своем доме, когда ты вернулся из-за моря без гроша за душой, и кормил тебя, и поил, а еще трижды застал тебя в постели с моей женой Гудрун.[685]

Хакон отдал свое оружие Сёльви сыну Тородда. А затем Сигурд убил Хакона.

После этого отправились они все к двери в жилые покои, и взломали ее, и стали нападать на Торстейна, но он оборонялся, как настоящий воин. Из жилых покоев был ход в кладовку для еды, и Торстейн вышиб дверь туда, и там укрылся, и они не могли его оттуда достать, но все же был так изранен, что едва не валился с ног без сознания.

Тогда вышла из дому женщина и пошла к церкви, а в руках у нее был маленький мальчик, а его отец был Хильдибранд.

Сигхват, как это увидел, потребовал зарубить мальчишку.

Но тут подскочил Торгрим и сказал:

— Никто не посмеет здесь причинять зло женщинам и детям, хотя бы этот парнишка и отправил нас всех потом к праотцам.

И после этого Торгрим и его люди уехали прочь.

А когда домой вернулся Торд, они уже уехали, и увидел, какие дела они совершили, и сказал:

— Однако, я-то думал, тут на хуторе уже забили весь скот на зиму. А тут на тебе, забили еще, убирай за ними теперь.

А затем они похоронили на хуторе сыновей Торда, а Торстейна и Снорри отправили на Поля в Бешеную долину.

А как Торгрим и его люди перебрались через фьорд, добыли себе лошадей и отправились на Гребень к Гудмунду и разграбили там все, что могли, забрали все оружие и броню и увезли прочь. Но самые лучшие щиты, какие были у Гудмунда, они не нашли. А затем они схватили Вальгарда сына Хьёрта, домочадца Гудмунда, и стали его пытать, думая узнать у него, где те спрятаны, и занялся этим Сигхват Большой, и нанес ему удар по руке, так что тот с тех пор стал однорукий. Но они от него ничего не добились, и уехали с тем прочь на Стремнинный остров, и поставили там палатку, полагая, что Гудмунд может скоро приехать с севера, и думали устроить на него там засаду и напасть, когда он сойдет с корабля.

Тогда из Гребня выехали два человека, Сигхват сын Сёксольва и Гицур сын Хёскульда сына Форни. Они переехали через Пустошь Скьяльговой долины в Островной фьорд[686] и оттуда на север, там взяли себе новых лошадей, так как первые падали от усталости, и не останавливались, пока не добрались до Равнины, и нашли там Гудмунда, и рассказали ему, какие новости.

Гудмунд тогда нашел людей и поручил им свою лодку, а сам отправился домой посуху, и с ним трое, и торопились, что только было сил. И Торгрим с его людьми прознали про их поездку не раньше, чем Гудмунд вернулся в Гребень и собрал много народу.

После этого Торгрим и его люди отправились на Землю Горячих источников и собрали там много народу, и им помогали тинговые.[687] И обе стороны сидели на своих хуторах с большими отрядами, но ничего друг другу не делали.

Тогда с запада приехал Бранд епископ и уговаривал их распустить отряды.

Тогда Торгрим и его люди поехали на юг по долине Островного фьорда, и дальше через пустошь[688], и добрались до Полей Кривой реки, до места, которое называется у Разлома. Там жил Эйнар сын Барда, женатый на Гудрун дочери Гисли, сестре Торгрима Домочадца. Там они пробыли некоторое время.

А потом Эйнар проводил их до Междуречного мыска, где их хорошо принял Сэмунд, и там они пробыли с полмесяца.

Оттуда они отправились на Восточный перевал к братьям, Эйольву Гневному и Халлю священнику, сыновьям Торстейна. А Халль священник и Энунд сын Торкеля были двоюродные братья, а из их родителей двое были брат и сестра.

А как они уехали с Междуречного мыска, встретились братья, Сэмунд и Орм, и Орм спросил, какие новости. А Сэмунд рассказал все как есть.

Орм сказал:

— Обещал ли ты, брат, помочь Торгриму в его тяжбе?

Сэмунд отвечает:

— Еще как обещал, а ты-то сам как на это смотришь и какое участие думаешь принять в этом деле?

Орм отвечает:

— Ты сам прекрасно знаешь, я во всем с тобой заодно. Но не найдется другого дела, к которому бы душа у меня лежала меньше, чем к этому.

Сэмунд спросил, отчего это так.

Орм отвечает:

— Я все больше пекусь о том, чтобы люди нас уважали, — говорит он. — А у нас с тобой был такой отец, которого в стране уважали, как никого другого, и не было в стране человека, который не почел бы за большую честь, чтобы его тяжбу решал он. И не знаю я, — говорит он, — найдутся ли случаи, когда решалось более важное дело или же замирялись по более важному поводу, чем тот, по которому он вынес свое последнее решение. И вот теперь они все выплатили, — говорит Орм, — все эти огромные деньги, которые было назначено выплатить, а ведь люди и не чаяли, что по этой тяжбе все будет заплачено сполна, и были уверены, что из-за этого-то мировой и не устоять. А нынче вышло так, что те сперва приняли деньги, все, что им причиталось, а потом взяли да и нарушили мир и растоптали слова, какие говорил наш отец, и поэтому не лежит у меня душа помогать Торгриму и тем самым глумиться над его словами, над ним и над нами, его сыновьями.