История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

Толчком к новому усилению миграции рабочей силы стали общие тяжелые условия жизни и трудности с жильем. Для закрепления результатов денежной реформы 1947 г. Советское правительство, начиная с 1949 г. стало систематически проводить дефляционную политику: весной каждого нового года провозглашалось очередное значительное снижение цен на товары широкого потребления. Особенно значительным, на 20%, было снижение цен в 1950 г. Эти меры были популярны, так как красноречиво подтверждали стремление руководства поднять уровень благосостояния на основе прогрессивного развития экономики, несмотря на множество трудностей. В 1952 г. индекс государственных цен снизился наполовину по сравнению с высоким уровнем 1947 г.[62] Это был весьма существенный успех, который высоко оценил советский народ. Но эта политика не была лишена демагогической подоплеки. В условиях развала сельского хозяйства и отставания легкой промышленности ситуация с предложением и наличием товаров никак не оправдывала политику снижения цен. Страна жила все еще в условиях острого дефицита. Магазины выглядели убого, выставленные товары были скудны, в витринах демонстрировались картонные муляжи сыров и колбас. Постепенно, по мере того как практика косвенного регламентирования /321/ потребления путем установления на продукты недоступных цен отменялась, увеличивались очереди за теми немногими товарами которые были в продаже. Цены на колхозных рынках после реформы были такими же, как и государственные, а с 1950 г. резко взмыли вверх[63].

Средний уровень заработной платы в промышленности поднялся в 1950 г. до 700 рублей. За этой статистической величиной скрывались весьма значительные различия в оплате труда. В угольной промышленности заработная плата была гораздо выше, чем в любой другой отрасли; это было необходимо, чтобы удерживать шахтеров на их крайне тяжелой работе. Существовали резкие различия в оплате в тяжелой и легкой промышленности; преимущество отдавалось первой[64]. Из номинальной величины заработной платы вычитались налоги и изымались средства для приобретения облигаций государственных займов, что носило практически принудительный характер. Хотя достаточно точных и авторитетных исследований, которые бы содержали соответствующие расчеты, нет, можно считать, что в 1950 г. реальная заработная плата вновь достигла уровня 1940 г., после того как было преодолено ее значительное уменьшение периода войны. Но уровень 1940 г. всего лишь равнялся уровню 1928 г., который не слишком-то превосходил соответствующий показатель периода до первой мировой войны. Между этими рубежами лежат бурные исторические события — катастрофа гражданской войны, реализация первого пятилетнего плана, повлекшие тяжелые жертвы, и, наконец, нацистская агрессия. Они перемежались тяжелыми годами депрессий и периодами перенапряжения сил для обеспечения подъема экономики. Все вместе красноречиво показывает, какую цену уплатил советский народ за революционную перестройку своей страны, ее индустриализацию, победу в войне, возрождение могущества и влияния СССР в мире. На протяжении всех 50-х гг. реальная заработная плата постоянно росла; в 1954 г, она на 40–50% превосходила самый высокий уровень предшествующих лет[65].

Безусловно, существовали и другие факторы помимо заработной платы, которые улучшали материальное положение советских людей, но учет всех их не может изменить общей оценки, сводящейся к тому, что жить им приходилось в большой нужде. Так, например, плата за квартиру была мизерной. Но одновременно жилищный кризис, который продолжался в течение ряда десятилетий, в результате военных разрушений приобрел невообразимые масштабы. Новая вспышка процесса урбанизации создала еще большие трудности. В Москве или в Ленинграде обычная семья имела одну комнату в коммунальной квартире, люди были вынуждены жить в полуподвалах или лачугах. В более благоприятных жилищных условиях находилась лишь крайне незначительная привилегированная часть населения. В других городах ситуация была не лучше, особенно если они подверглись военным разрушениям. Холостяки жили, как /322/ в казармах, в переполненных, тесных общежитиях, расположенных неподалеку от мест работы или учебы.

Существовали социальные достижения, история которых восходит к периоду 20-х гг. и более поздних лет: пенсии, бесплатное медицинское обслуживание, оплачиваемые декретные отпуска, пособия многодетным семьям, к их числу добавилась помощь семьям погибших и инвалидам войны; однако все это составляло лишь необходимый минимум социального обеспечения; уровень пособий и других денежных выплат был крайне низок; в общем он соответствовал состоянию крайней нищеты в стране.

Более заметные успехи были достигнуты в других областях социальной политики. Несмотря на огромную нехватку средств, система образования начала расширяться более быстрыми темпами, чем промышленность. Неграмотность, которая вновь появилась в стране в годы войны, преодолевалась[66]. Количество школ превысило довоенный уровень, особенно быстро оно росло в начале 50-х гг., когда в городах стало вводиться обязательное семилетнее образование. В 1950 г. студентов было на 50% больше, чем 1940 г.[67]: после победы студенческие скамьи заполнили те, кто вернулся с войны. Численность научных работников возросла с 98 тыс. человек в 1940 г. до 192 тыс. в 1953 г.[68]

Хотя в общем и целом страна возрождалась, сохранялось состояние перенапряженности, сохранялись трудности, вызванные потрясением, надолго перевернувшим весь ход жизни людей. Эти процессы захватили даже самые отдаленные районы страны, заставляя сосредоточить усилия на сохранении жизненности общества, на поддержании пусть минимальных, но все же достаточных условий для повседневной жизни людей. Но такой тип развития общества, в основе которого лежало молчаливое согласие на деградацию деревни, все более отчетливо обнаруживал признаки нарастающего кризиса. Общая нищета подрывала возможность поощрения инициативы. Упор, сделанный на моральные стимулы труда, не компенсировал в достаточной степени отсутствие материальной заинтересованности. Для повышения интереса к работе было начато широкое социалистическое соревнование, организованное по модели стахановского движения 30-х гг. Суть его заключается в том, что партийное и профсоюзное руководство обращается к какой-то группе рабочих и предлагает им осуществить внедрение каких-либо новых методов труда или технологических средств. Эти новшества направлены на разрешение какой-то острой задачи, вставшей перед страной. Затем организуется мощная пропагандистская кампания, призывающая всех остальных трудящихся поддержать инициативу и перенять прогрессивное начинание[69]. Но проблемы развития становились все более многочисленными и сложными, а достигнутые результаты — все более скромными. На бумаге, в статистических выкладках движение соревнования продолжало расширяться, но его влияние на рост производительности труда было весьма ограниченным. Пропагандистская /323/ риторика явно преобладала над реальным делом. Формализм, который еще в 30-х гг. сопровождал зарождение стахановского движения, принял гигантские размеры.

Это явление было типично не только для социалистического соревнования. Пропагандистская трескотня по поводу очередных триумфов скрывала подлинные проблемы экономической и общественной жизни. Риторика сопровождала любую государственную деятельность. Начало осуществления весьма скромного проекта создания лесозащитных насаждений в степных районах преподносилось как титаническая программа «преобразования природы»[70]. Культ вождя принял безудержный характер: по всей стране воздвигались его статуи и монументы. На выплавку гигантской бронзовой фигуры Сталина, установленной при входе в канал Волга — Дон, было израсходовано 33 т меди. В Москве и в других городах, где так остро чувствовалась нехватка жилья, возводились дорогостоящие здания, представлявшие собой безвкусные подражания роскошным кафедральным соборам. Новые станции метрополитена украшались мраморными статуями, дорогостоящими отделочными материалами, загромождались архитектурными украшениями в псевдобарочном стиле. Все это никак не было связано с подлинными экономическими потребностями, но несло прежде всего идеологическую нагрузку, отражая идейную суть последнего этапа сталинского правления[71]. /324/

Примечания

1. Эти шаги были признаны даже Молотовым в его выступлении на Парижской конференции: V. Molotov. Op. cit., p. 473. О дискуссии с Варгой, помимо уже цитированных текстов, см. также: Вопросы экономики, 1948, № 8 и 9.

2. Ю.А. Приходько. Восстановление индустрии, 1942–1950. М., 1973, с. 161.

3. Большевик, 1946, № 6, с. 73.

4. Правда, 22 августа 1943 г.; Директивы ЦК КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам, т. 2, с. 765–802. Обобщенная оценка усилий, предпринятых в период войны: Ю.А. Приходько. Указ. соч., с. 132– 136.