Строговы - Георгий Марков

Максим высунул голову из соломы, заговорил вполголоса и тут же оборвал себя.

В стороне от маслобойни раздались крики, ругань. Ребята кинулись прямо по соломе в конец риги. Тут местами жерди обломились, и в стенке образовались дыры, полуприкрытые висящими глыбами снега.

От маслобойни по занесенной дороге солдаты гнали толпу людей.

– Тюрьма у них тут, а я-то думал… – наблюдая за толпой через плечо Максима, проговорил Андрей.

– На расстрел повели. Зачуяли гибель, собаки! – сказал Максим.

Толпа приближалась. Люди шли, взявшись за руки, по четверо в ряд. Изредка раздавались какие-то неясные возгласы, похожие на стон.

Когда конвой свернул с дороги и погнал арестованных по снегу к риге, Андрей чуть не вскрикнул:

– Ты смотри, смотри, кто там идет!

Но Максим был занят своими мыслями:

– Айда скорее прятаться! Их расстреливать тут будут, – проговорил он и, не слушая Андрея, бросился к ворохам соломы.

Андрей отпрянул от дыры, шагнул вслед за Максимом, но вернулся и еще раз посмотрел на арестованных.

Да, теперь он мог поклясться головой, что не ошибался. Впереди, рядом с Кинтельяном Прохоровым, шла та самая женщина, которая помогла Андрею и Максиму на пароходе укрыться от казачьей облавы.

Женщина была в короткой курточке, без платка, и ветер трепал ее волосы. Андрей не мог еще рассмотреть выражения ее лица, но то, что она идет без страха, гордо вскинув голову, он видел отлично.

Задыхаясь от волнения, Андрей сказал об этом Максиму.

– Эх, выручить бы ее! – вздохнул Максим и заглянул Андрею в глаза. Он прочитал в них одобрение и решимость.

В их распоряжении оставались минуты. Они поспешно принялись обсуждать, что им делать.

Совсем близко зафыркала лошадь. Ехал кто-то из офицеров. А еще через минуту послышался хруст снега под ногами людей.

Арестованных остановили возле риги. Теперь ребята хорошо слышали прорывавшиеся стоны и вздохи людей, их надрывный кашель.

Рига была высокой, длинной, рассчитанной на прием сразу целой клади хлеба. Процокали по утрамбованной земле копыта лошади. Офицер проехался по риге, осмотрел ее.

– Послушайте, прапорщик, – растягивая слова, проговорил он. – Поставите вон там, в самом конце, а когда кончите – подожжете солому.

Максим выглянул из-под соломы и сжал крепче винтовку: в седле сидел хорошо знакомый волченорцам офицер-каратель, подручный штабс-капитана Ерунды. Максиму не приходилось раньше видеть поручика, но приметы были его: мрачные, оловянные глаза, костлявое, испитое лицо, сухой, горбатый нос.

Из-за села донесся нарастающий гул стрельбы. Офицеры переглянулись, и поручик сказал:

– Начинайте, прапорщик, и побыстрее, без канители…

Вновь заскрипел снег. Максим приподнял над головой солому. Мелькнуло знакомое лицо Кинтельяна Прохорова, с круглой бородкой, с острым носом, потом синие глаза той женщины. Максим вытянул шею, испытывая желание еще раз взглянуть ей в лицо, но перед глазами замелькали дубленые полушубки, домотканые зипуны, кудлатые папахи и землисто-зеленые лица… Арестованных было втрое больше, чем конвоиров.

– А ну, становись там, живее становись! – раздался визгливый голос прапорщика.

Максим сжался: сейчас закричат, застонут люди, встречая свой страшный смертный час. Но никто не кричал, не плакал.

Выждав еще немного, Максим прицелился и выстрелил. Поручик привскочил в седле от резкого прыжка лошади, взмахнул руками и опрокинулся навзничь. Раздувая ноздри, испуганная лошадь рванулась из риги, ударив о столб головой повисшего в стремени седока.

Максим стрелял раз за разом, почти автоматически. Солдаты не успели еще выстроиться и стояли толпой. Прапорщик бросился к воротам, но пуля, посланная Андреем, догнала его. Не зная, откуда стреляют, солдаты смешались, прячась друг за друга. Зато арестованные не теряли времени. Хилые, обессиленные, истерзанные пытками, только что безразличные ко всему, они вдруг обрели силу и ловкость и с яростью бросились на солдат. Кто-то из солдат успел выстрелить, но его в то же мгновение смяли. Сбитые с толку, охваченные паникой, солдаты пустились наутек. Их косили теперь не только пули Максима и Андрея – несколько винтовок было уже в руках арестованных.

Когда переполох в риге кончился, Максим и Андрей выбрались из соломы.

– Дядя Кинтедьян! – крикнул Максим, направляясь по зыбучей соломе к Кинтельяну Прохорову. Люди бросились навстречу своим спасителям:

– Товарищи! Родимые! – Максима и Андрея обняли сразу десятки рук.

– А где остальные? Кто еще с вами? – окидывая ригу взглядом, спросил Кинтельян.

– Двое нас.

Люди заахали, опять потянулись к Максиму и Андрею.

– Ну, а меня вы узнаете?

Максим поднял глаза. Против него стояла высокая синеглазая женщина, похудевшая, с кровавыми подтеками на лице.

– Сынок-то какой, Ольга Львовна, у Строгова! Весь в отца, – любуясь Максимом, сказал Кинтельян.

Соколовская, морщась от боли и с трудом шевеля губами, сказала:

– Отца давно знаю, а с сыном осенью на пароходе познакомилась.

– Спасибо вам. Выручили вы нас тогда, – смущенно проговорил Максим.

Спасенные от смерти, возбужденные и ликующие люди не замечали в эти минуты, что опасность миновала только наполовину. Но вот ухнула пушка, и исчезли счастливые улыбки с изможденных лиц, затих говор и беспокойство взметнулось в глазах, не остывших еще от горячих слез радости.

– Товарищи, нам надо быть наготове, – сказала Соколовская, и все увидели, что она держит в руках винтовку.

Максим сообщил, что вот-вот с этой стороны должен появиться конный отряд Тимофея Залетного. Соколовская предложила из риги не выходить, вооружиться винтовками, отбитыми у солдат, и ждать партизан.

Винтовок не хватило на всех. Соколовская распределила их среди наиболее здоровых и опытных мужиков и расставила посты. Поеживаясь от холода, она ходила от одного поста к другому. Никто не назначал и не избирал ее командиром, но все беспрекословно слушались ее и выполняли все, что она говорила.

Раненные в схватке с солдатами старики и все, кому не досталось оружия, собрались на соломе, сидели, прижавшись один к другому, и прислушивались к винтовочным выстрелам, которые доносились издалека.

Временами стрельба почти затихала совсем, но потом вновь разгоралась. Воздух содрогался от коротких ударов партизанских пушек. Протяжно свистели снаряды белогвардейских легких полевых орудий. Люди в риге наклоняли головы, вздрагивали от грохота, – казалось, что снаряды летят над ними и рвутся где-то близко.

Максим и Андрей не отходили от Кинтельяна. Они сидели в самом дальнем углу риги, смотрели на поляну, по которой одиноко бродила лошадь поручика, и слушали неторопливый рассказ партизана.

По поручению комиссара Топилкина Кинтельян ездил в город добывать патроны. В городе он попал прямо на квартиру к Соколовской, и дальше уже ни о чем беспокоиться ему не пришлось. Несколько дней он прожил в маленьком домике на окраине у одного деповского рабочего, а накануне отъезда явилась Ольга Львовна и сказала, что сама тоже едет в партизанскую армию на Юксу. Нагрузили возок, выехали, почти весь путь проехали благополучно. А неподалеку от Жирова на проселке опознали Кинтельяна кулаки-односельчане Буяновы и, видать, донесли. Через полчаса подводу нагнали верховые. Так и очутились Кинтельян с Ольгой Львовной в белой контрразведке.

– Солдаты! А-а-а! – раздался в риге чей-то истошный вопль. Сидевшие на соломе вскочили, заметались по риге.

Максим высунулся в дыру. За маслобойней, на бугре, он увидел конников. Они приближались на рысях. Вот они скрылись в ложке, потом вынырнули оттуда и растянулись по взлобку.

Вдруг конники осадили лошадей, постояли на одном месте, повернули и понеслись галопом.

Узнав своих, Максим выбежал из риги. По березнику, на село лавой неслись партизаны Тимофея Залетного. Они мелькали среди оголенных деревьев, на зимнем солнце поблескивали клинки и винтовки, и оттого казалось, что движется их несметное число.

Голубые глаза Максима заискрились, худощавое лицо запылало румянцем.

– Наши идут! – закричал он, потрясая винтовкой.

Опережая друг друга, люди с восторженным ревом бросились из риги.

Отряд Залетного пронесся по березнику, вздымая снежную порошу, и скрылся за домами. Вскоре на улицах Жирова завязался ожесточенный бой.

Соколовская собрала всех, кому достались винтовки, и повела в село.

Максим с удивлением поглядывал на нее. Ольга Львовна была в ботинках. Ноги ее вязли в снегу до колен, юбка заплеталась и мешала двигаться. Но, выставив как-то странно вперед плечо, она не отставала от Кинтельяна и Максима.

Огородами и пустырями отряд выбрался к волостному правлению, где размещался штаб белых.

Офицер, руководивший эвакуацией штаба, испуганно закричал, бритое, морщинистое лицо его перекосилось от страха. Он заметался по двору, потом всунул дуло револьвера в рот и выстрелил.