Строговы - Георгий Марков

– Ординарцы! Передайте сигнал к бою!

Ни Антон, ни Старостенко не ожидали, что командующий, минуту тому назад расстроенный, озабоченный и какой-то растерянный, повернет так круто.

Верховые, как ошалелые, поскакали в разные стороны. Лес ожил, наполнился свистом, говором, треском.

Тускнел свет месяца, гасла голубизна снега, темнело небо, звезды мерцали уже из глубины мягко-бархатной наволочи. Сумрак сгущался, чтобы через час бесследно исчезнуть.

3

Дружины нападения были на середине поляны, когда из-за углов строений дробно застучали пулеметы.

Внезапность нападения, на которую серьезно рассчитывал штаб партизан, из-за выстрелов Никиты Михеева была наполовину утрачена. Буровцы, и без того державшиеся начеку, мгновенно пришли в движение. Теперь от партизан требовалось еще больше смелости и отваги.

Матвей понял все это с первой минуты боя. Он вылетел на своей быстрой серой лошадке из лесу и, приподнявшись на стременах, закричал:

– Ребята! Не робей!.. Во дворы пробивайся!..

Первые цепи партизан были уже далеко и не слышали голоса командующего, но оказавшиеся рядом с ним еще стремительнее побежали вперед.

Жирово лежало окутанное предутренним липким сумраком. Мигавшие в избах огоньки потухли, едва лишь раздались первые выстрелы.

Пулеметы белых татакали взахлеб то поочередно, то все сразу. Пока обстановка для белых оставалась неясной, они заботились только об одном: закрыть доступ в Жирово по проулкам.

Вдогонку дружинам нападения Матвей направил три взвода стрелков, вооруженных самым различным оружием – от винтовки до дробовых и капсюльных ружей.

– В овинах и банях, ребята, оседайте, – наказал им Матвей.

Но стрелки не достигли цели. Белые заметили их, и пулеметы пустили длинные очереди, рассеивая веер пуль широко по фронту. Стрелки залегли, пряча головы в сугробах снега.

Матвей кинулся на левый фланг, куда по времени уже должен был прибыть отряд Архипа Хромкова. В березнике, возле самой поскотины, он наткнулся на партизан, преспокойно сидевших кучками, как на привале.

– Какого черта на месте стоите? Занимайте крайнюю улицу! – закричал Матвей, увидев Архипа.

Матвей резко повернул коня и крикнул строго:

– А ну, мужики, подымись!

Одни узнали командующего по голосу, другие увидели его в лицо, – предутренний сумрак стал совсем уже редким. Партизаны поднялись, опережая друг друга.

– Мужики! Живо стройся. За мной! – крикнул Матвей и ударил свою лошадь плетью.

Партизаны схватились за оружие.

Матвей подскакал к следующей стоянке партизан и остановился. Вновь послышались его горячие, призывные слова. Они поднимали с земли уставших людей.

Ни страха, ни тревоги не было в эти минуты в душе Матвея. Выл лишь трепет. Каждая жилка в теле, каждая частичка его души были охвачены страстью борьбы и словно пели, ведя его самого и увлекая других.

Лошадь будто чувствовала состояние своего седока. Она приплясывала, крутилась колесом, нетерпеливо дергая повод.

Лес тянулся почти до самых жировских огородов.

Матвей вывел партизан из березника и отпустил поводья. Лошадь понеслась по ровной поляне легко, свободно, оставляя позади себя партизан. Вдруг ноги ее подломились, и она упала, подминая под себя Матвея.

Пули засвистели над его головой.

– Отец, поберегся бы! – закричал Артем, подхватывая отца под руки и помогая ему встать.

– Какого коня загубил! – произнес Матвей, глядя на лошадь, содрогавшуюся в предсмертных судорогах. На ее полузакрытых, мученически тоскливых глазах выступили крупные слезы, вмиг застывшие на морозе.

Пули опять засвистели вокруг, взметая снежный дымок. Матвей сгорбился, побежал, размахивая руками, то и дело проваливаясь в снег.

– Вперед, мужики, вперед! До заборов близко! – прокричал он, заметив, что первая цепь партизан остановилась и, несколько секунд постояв на одном месте, попятилась.

До заборов на самом деле было еще далеко, но голос командующего прибавил партизанам уверенности. Они побежали стремительно, с каждой минутой ускоряя бег. Многие из них падали, но тут же вставали и бежали дальше. На поляне там и тут чернели распластанные на снегу человеческие фигуры. Эти уже не могли встать. Но сейчас, в пылу боя, их не замечали.

Впереди всех бежал Калистрат Зотов. И откуда взялось в нем столько резвости! Матвей видел, как он молодецки перемахнул через изгородь. До двора, из которого не переставая строчил пулемет белых, оставалось несколько шагов. Калистрат поднял над головой гранату, видимо намереваясь метнуть ее в пулеметчиков, но сделать этого не успел. Сраженный пулями, он упал навзничь и остался лежать неподвижно, – граната взорвалась возле него.

«Прощай, друг!» – только и успел сказать про себя Матвей. Рядом резко вскрикнул Артем. Матвей обернулся: сын сидел на снегу, корчась от боли. Подбежал отрядный санитар с сумкой, набитой холщовыми бинтами. Взглянув в побелевшее, перекошенное болью лицо сына, Матвей подумал с тоской: «Неужели смертельно?..»

Эта мысль взъярила его. Сунув в кобуру тяжелый маузер, он отстегнул с ремня гранату-«лимонку» и побежал широкими прыжками к пулемету белых.

Но пулемет уже молчал. Партизаны перебили солдат и собрались около трупа Калистрата Зотова.

Матвей кинулся к пулемету. Несколько партизан – за ним.

– Из пулемета умеете стрелять? – задыхаясь, спросил их Матвей.

Мужики переглянулись.

– Не можем, товарищ командующий, ежихинские мы, – проговорил один из партизан.

– Не беда! Выкатывайте пулемет на улицу. Сейчас вам пулеметчика пришлю.

Мужики бережно, словно боясь, что пулемет может рассыпаться, подняли его и понесли на руках. Кстати подвернулся один из ординарцев командующего, бывший фронтовик Сенька Лобастов.

– Командуй, Семен, расчетом, – сказал ему Матвей. Сенька подал командующему поводья и побежал догонять мужиков.

Матвей только успел вскочить в седло – подъехал Архип Хромков.

– Как там? – спросил Матвей.

Архип понял, что тревожит командующего.

– Артема – в правую ногу, а Калистрата – наповал.

– Сколько еще убитых? – спросил Матвей.

– Семерых подобрали, да двое раненых при смерти.

– Дорого обошлось нам, – тяжело вздохнув, проговорил Матвей. – А Калистрат-то каков? Как он шел – ты бы посмотрел!

– Герой! А вспомни-ка, вечно чего-то боялся… – сказал Архип, поглядывая в ту сторону, где лежал на снегу Калистрат.

Матвею сразу вспомнились страдальческие глаза Калистрата, его морщинистое, испитое лицо и робкий, как бы предупреждающий всегда голос: «А не подождать ли, Захарыч?»…

– Трусости в нем не замечал, а осторожности было у него через край, – проговорил Матвей твердо, как давно решенное и взвешенное.

И Матвею и Архипу еще и еще раз хотелось помянуть добрым словом погибшего друга. Но бой разгорался.

Пулеметная стрельба на другом краю Жирова после небольшого затишья началась вновь, и с еще большим ожесточением.

Матвей сказал:

– Белые атаковать вздумают – держитесь, Архип, зубами. Если нам прорваться там не удастся, брошу силы сюда. Теперь мы одной ногой в Жирове.

Он поправил на голове закуржавевшую папаху, смахнул с усов и бороды настывшие сосульки и пустил лошадь с места в карьер. По непрерывному треску пулеметных очередей и взрывам гранат он определил, что на линии главного удара завязался упорный бой.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

Максим и Андрей отстали от Дениски на подходе к Жирову. Когда дозорные белых кинулись догонять Дениску, Максим с Андреем, под прикрытием кустарника, с тревогой наблюдали за тем, как Дениска, кружа по поляне, убегал к заброшенной пасеке. Дозорные белых, по-видимому, были без лыж, и это затрудняло погоню.

Перестрелка встревожила белых. Заметались дозоры. Пробудилось село: скрипели ворота, перекликались люди.

Максим и Андрей легли на лыжи, доползли до риги и в ней спрятались.

Когда за Жировом началась пулеметная и ружейная стрельба, Андрей, не сдержав радости, вскрикнул:

– Дошел он, Максим! Дошел!

– Да не ори ты, дура! – обругал его Максим.

Неподалеку от риги начинались постройки маслобойни: избушка, продолговатый амбар, сарай. Сама маслобойня, с высокой железной трубой, стояла немного подальше, на бугорке, возле речки, и в маленьком оконце ее, обращенном как раз в сторону риги, поблескивал огонек.

Хотя сумрак еще не совсем рассеялся, Максиму и Андрею хорошо было видно, как заметались около маслобойни верховые и пешие.

– Склад тут у них, – прошептал Андрей.

– Как бы не склад! Казарма там, – возразил Максим.

Они запрятали лыжи, забрались на солому и стали наблюдать.

Лежать было мучительно. Там, в Жирове, разыгрывался бой: стрельба становилась ожесточенной и временами сливалась в сплошной гул. Хотелось броситься туда, на помощь своим.