Фантастика 2002. Выпуск 3 - Андреи Синицын

— Спасибо! — решительно повторил Ропшин и стиснул мне руку — крепко, со значением приязни. Я неуклюже поклонился, улыбаясь.

Боярышников отвлекся от проволоки, вполоборота через плечо кивнул мне, в ответ я еще раз нырнул головой вперед и раздвинул улыбку пошире.

Оставив им ключи от обеих дверей, я пошел к себе и, не дойдя до второго этажа, услыхал, как дважды щелкнул замок — исследователи заперлись. Сложные, противоречивые впечатления расшевеливали меня. Доброжелательная открытость Ропшина, сухость, почти высокомерие Боярышникова… И какая-то непонятинка тяготила меня, точила душу… Какая-то в этом сюжете была недосказанность, затаенная напряженность. Что-то было тут не так, а что — я не мог понять.

Тут я вспомнил, что забыл их предупредить, как они могут вызвать горничную звонком, и остановился на втором этаже, заколебавшись: сказать, не сказать… В глубине коридора негромко переговаривались мужской и женский голоса. Я помялся, помялся и, решив сказать, поднялся обратно.

Неслышимый в своих лаптеобразных ботинках, я приблизился к двери. Из-за нее до меня донесся неразборчивый говор Боярышникова, и в ответ ему засмеялся Ропшин — за самой дверью.

— Занятный малый, — сказал он. — Глуп, конечно, зато искренен. Самая лучшая категория! Умные честными не бывают, а жуликоватый дурак — нет уж, увольте от таких!

Боярышников снова буркнул что-то неясное, Ропшин засмеялся, и я услышал его удаляющиеся шаги. Скрипнула половица.

Я повернулся и на цыпочках, высоко поднимая ноги, пошел прочь. Таким же журавлиным ходом беззвучно спустился на второй этаж и там только малость опомнился. Постоял немного. Уши мои горели так, что о них, наверное, можно было воспламенять спички. Я был как огаженный. Ослабел в коленях, отупел и почти оглох. Постояв столбом секунд десять, я стал слышать, как продолжают бубнить в отдалении голоса, усилием вернул себе некоторое душевное равновесие и сошел в вестибюль.

Здесь все было тихо-мирно. Вкусно пахло из буфета. Федор, блуждавший по ковру, встретил меня обычным своим взглядом с некоторой приправой вопросительности.

— Поселил, — ответил я на этот немой вопрос и заговорил притворно хозяйственным голосом: — Что тут? Никаких новостей? Никто не звонил? Не заходил?

— Заходили приезжие, — неторопливо доложил Федор. — Военный, капитан, артиллерист. Затем молодая особа, по виду из коммерческих. Мест нет — пришлось отказать.

— Ну что ж, это правильно… Ирина вернулась?

— Да. Минут десять тому назад. Анна вам булки принесла и спички — сказала, что вы ее посылали.

Я прошел к себе за конторку. В душе у меня было паршиво, как наблевано туда. Разбирало желание напиться. Я вспомнил про коньяк торговца подштанниками — бутылка стояла в несгораемом шкафу… Две французские булки и три коробка спичек лежали на краю столешницы, аккуратно, на листе бумаги. Я подумал, что Анна наверняка хватала булки тою же рукой, какой поворачивала в носу, — но почему-то мысль эта не вызывала отвращения.

— Вы там с ними долго, — после небольшого молчания промолвил Федор.

Сердце мое вновь задрожало от пережитого унижения. Говорить о жильцах из девятнадцатого было сейчас непереносимо, и теперь вот как-то надо было изловчиться, чтобы и эту тему наглухо прекратить, и Федора не задеть — не хотелось обижать его, да и все же с придурью он, шут его знает, что там у него в башке замкнет.

Но, на удачу, я был выручен вывалившимися из буфета постояльцами десятого и двенадцатого номеров — уже поддатые, в разудалой, разметельной стадии угара, они тащили с собой еще бутылку «Столичной».

— О-о-о! — выкатывая дурные, налитые зельем глаза, радостно заорал один из них, десятый номер, жлобоватый тип с чудовищным, почти кастетом, перстнем на толстом пальце. — Антон Валерьянычу!.. Наше вам с подскоком!..

Ну и пошло-поехало. Минут пять я отбивался от бурных, во всю ширь хмельной души приглашений «пойти вмазать» — до тех пор, пока люксовые обитатели наконец или малость протрезвели, или их опаленным мозгам удалось освоить мысль о невозможности управляющему распивать на службе спиртные напитки. Тогда они горячо заверили меня в своей самой преданной дружбе, пониженным голосом таинственно поведали, что вечером к ним заявятся две «барышни», против чего я не возражал, — и уволоклись к себе во второй этаж.

Странно, но от этих двух дебилов мне полегчало. Тяжкая обида как бы рассосалась, а жизнь есть жизнь — обеденное время, все зашевелилось, стали возвращаться те, кто отлучился по своим делам с утра, очнулась половина первого этажа, накануне коллективно гудевшего едва не до зари, зазвенели звонки, захлопали двери, коридоры наполнились голосами, народ потянулся в буфет. Гостиница ожила.

Я нырнул в привычный ритм, и время помчалось незаметно. Я подстегивал Анну, которая хоть и старалась, шмыгала, сопела и пыхтела и даже перестала жевать, но все же не поспевала за опытными Ириной и Лукерьей, так и летавшими по этажам… Потом я зашел на кухню, где властвовал тучный и усатый повар Иван Петрович, — здесь, как всегда, порядок был, точно в роте, и работа спорилась. Удовлетворенный, я вернулся в вестибюль, и сразу же на меня, озабоченная, ссыпалась с парадной лестницы Лукерья. Я стал разбираться с ней, и немедленно зазвенел телефон — дожидался, чтоб ему пусто было! — я схватил трубку… Понеслось!

Ближе к четырем первая волна оживления схлынула, стало поспокойнее. По опыту я знал, что второго прилива следует ожидать часам к шести. Поэтому я сходил в буфет, с аппетитом там пообедал, а когда воротился на рабочее место, то столкнулся с почтальоном. На адрес «Перевала» пришли сегодня три письма, я их взял и расписался в ведомости получения корреспонденции, после чего почтальон раскланялся и убыл. Я сел за свой стол и стал просматривать письма.

Первое — это, собственно, было не письмо, а уведомление — пришло к нам из Горэнерго и напоминало об имеющейся перед сей почтенной организацией у гостиницы задолженности за электричество — каковую задолженность требовалось безусловно погасить в срок до 25 мая с.г. Тут же называлась и сумма — 237 рублей. Я отложил это послание и принялся за второе. Оно было пущено из префектуры и суть имело ту же самую: давай плати — но форма изложения была куда более элегантной, сразу было видно тонких профессиональных вымогателей, не чета еловым головам энергетиков. Бумага любезно уведомляла нас о том, что тщанием префектуры создается «Фонд социального прогресса», задачей которого является развитие социальной инфраструктуры нашего района… и так далее, на полторы страницы благородно-умного текста. За сим рекомендовалось делать взносы. Сумма, назначенная «Перевалу», определялась в 500 рублей. Надо полагать, что подобные письма чиновники позаботились разослать по всем предприятиям района.