Вавилонский голландец - Макс Фрай

Магдала покачала головой.

– Нет. Ну что карты? Это просто рисунки. Откуда я знаю, что вот это вот, здесь, – это не весь мир, что Солнце восходит за морями, а не за вон той горой? Что мне те карты? Я-то живу здесь, и выхода никакого нет. Еще год-два, и я буду совсем пустая внутри, а потом умру. И уже будет все равно. И ты умрешь. И… и…

– Знаешь что? – Пай-Пай перебил ее, и слезы не пролились. – Карты тебе действительно не помогут. Но тогда просто нужно уехать. Съездить хотя бы в Силему.

– Зачем? – Глаза у Магдалы сделались совсем круглые.

– Хотя бы для того, чтобы увидеть корабли из других стран. А вообще-то, я думаю, тебе нужно учиться. Ты ведь школу окончила уже. А в Силеме отличный университет. Туда принимают девушек. Особенно прекрасных гарбеянок.

– Я там буду учить мертвые языки, – сказала Магдала таким тоном, каким говорят: «после дождичка в четверг», и ехидство ее было беспредельно печальным.

– Ты будешь учить, что сама захочешь. А жить будешь у моих.

– Я их не знаю. И… они тебя выгнали… Я боюсь.

– Да никто меня не выгонял, я сам уехал в Гарб. Представь себе, тоже боялся, что всю жизнь проторчу сиднем на одном месте. Ну вот мама и рассердилась ужасно – мол, я их бросил, а папа… он-то все время почти в море, а не в море, так в кабачке. Так что он даже и не спорил. – Пай-Пай улыбнулся. – Знаешь, это будет не очень просто, конечно, но ты-то сама – хочешь поехать? Хотя бы на несколько дней сначала? А там будет видно.

Магдала посмотрела на него пристально. Щеки под загаром побледнели. Она сглотнула.

– Да, – сказала. – Хочу.

– Тогда пойдем, скажем тете Лине.

Мать, конечно, не соглашалась. Но ее и не уговаривали. И разрешения не спрашивали. Магдала только сказала, что хочет уехать, съездить в Силему («на край света» – подумала, выговаривая имя города), а за плечом стоял, улыбаясь, настоящий путешественник, всамделишный доктор Боргар-Смит, и было поэтому почти не страшно.

Пай-Пай к вечеру все-таки уехал. Перед тем отдал Магдале свою самую ценную вещь – телефон без проводов, показал, как набирать номера.

– Теперь этот будет твой.

– А ты?

– А я куплю себе новый. И номер его тебе пришлю – сообщением. А ты прямо в Гарбе, сразу, на станции, купи себе такую карточку, платить за разговоры, ты увидишь, это очень просто, правда, не волнуйся. Вот. Купишь, будешь знать мой новый номер и звони когда захочешь.

– А если ты будешь в пустыне?

Пай-Пай засмеялся.

– Ну, тогда, может быть, тебе скажут, что я далеко… Но сколько той пустыни? Скоро и там буду слышать тебя. И – ничего не бойся. Поезжай.

Наутро Магдала вышла из дому со всеми копилочными деньгами и с теми, что дал Пай-Пай, с вареньем из айвы в горшочках – для дяди и тетушки. На холодное материно: «С Богом», сказанное в спину, отвечала: «И вы оставайтесь с Богом» – и уехала сразу: еще даже не сев на попутку, с первым вдохом за калиткой она уже была не здесь.

До края света доехать оказалось совсем просто. Автобус катился себе, сначала отступили холмы, потом появилось море. Его переплыли на пароме, и снова потянулась дорога – опять холмы, растрескавшийся камень, колючие тарельчатые заросли опунций по обочинам. На остановках Магдала выходила, купила глазурованный миндаль, хрустела орехами, но вкуса не чувствовала.

Стеклянный шар показывался ей вживе – искусственной жизнью, рычанием мотора разворачивалось все, что она видела в игрушке. Магдала никогда не выезжала из Гарба, но дорогу знала едва ли не наизусть. Тут бы радоваться – не пропадет, значит. А я и так не пропаду, думала она с тоской. Я сначала высохну, как баба Чириможа, а пропаду только потом…

От Валлетты автобус все время ехал вдоль моря – сплошная набережная, отмытая до синего блеска недавним ливнем. Портовые краны топорщились желтыми пауками на грифельном небе.

«Силема», – сказала кондуктор, и Магдала, усталая и онемевшая от дороги и от пестроты приморья, вышла и побрела к причалам. Там, в самой синей луже, окутанные по щиколотку молочным летним паром, стояли девчушки в легких платьях.

Ладошка по ладошке.

Круглые пуговичные глазенки. Щербатые детские ротики.

Эм-Эмари-Суфлёрэ…

Магдала замерла.

Эльфы в розовеньком, голубеньком, застиранном… эльфочки – одна с бантом на кудрявой головенке.

Я внутри, подумала Магдала, чувствуя, как становится тесно сердцу.

Я внутри.

Все врут.

Даже Пай-Пай.

Ни-че-го нет.

Но даже в ничего и в стеклянном шаре надо было сделать вдох, и она вдохнула раз, другой и невзначай отвлеклась от распевающих заклинание детишек.

К пирсу, медленно разворачиваясь боком, подходил корабль.

Эка невидаль, корабль. Вон, полно их тут, заводных.

Но этот был другой. Непохожий, серо-стальной, с какими-то номерами на борту и с надписью… с надписью, кажется, «Sea Bird», видимой наполовину. За кормой полоскался невиданный флаг. Голубой, с белыми неразборчивыми прожилками узоров. Выкрашенное в пронзительный красный цвет решетчатое полотнище антенны венчало палубные надстройки.

Магдала не могла отвести глаз от корабля.

Он был. Он, конечно, приплыл издалека. Ничья безумная голова не додумалась бы вложить под стеклянный шар такое странное судно.

Все еще сомневаясь, Магдала медленно пошла в сторону корабля.

Он деловито собирался пришвартоваться, словно так и следовало, словно во всех жизненных планах было записано, чтобы сегодня, числа, и месяца, и года такого-то, перед девицею Магдалой Боргар-Велла из Гарба швартовался в силемском порту потрепанный тяжелый корабль под голубым флагом, по имени «Морская птица».

Магдала, уже понимая, что все, по-видимому, хорошо и что стеклянного шара на самом деле не существует, но все еще не веря свободе (и не зная, что, собственно, делать в этом случае), прошла по набережной, потом по бетонной стрелке пирса.

Она видела то, чего не было в шаре: высокий, серо-зеленый стальной борт в круглых точках заклепок по швам, войну соли и краски на шершавой поверхности металла, огромные вблизи буквы надписей.

Магдала подняла голову еще выше, почему-то уверенная, что на борту окажется Пай-Пай – что бы это ни означало.

Но там стоял, покуривая сигару, незнакомый светловолосый парень в ковбойке и широкополой шляпе.

Наверху что-то загремело и заскрежетало. Магдалу толкнули, она попятилась.

Часть борта опустилась, скрипя и вихляя шарнирами.

Трап уперся в мокрый бетон. Матрос в белой шапочке взмахнул рукой – наверное, сигналил портовым, что, мол, все в порядке, – но Магдала поняла, что на самом деле это ей: «Подымайся, чего стоишь».

Она решительно пошла вперед и вверх, пятки ее в отстающих сандалиях вознеслись над мутноватой портовой волной.