Сердар - Луи Жаколио

Кишная подошел к тому месту, где стояла лодка, не проявив ни малейшего признака, который мог бы оправдать опасения его спутника. Барбассон прыгнул в лодку, и тхаг после некоторого колебания последовал его примеру.

– Я думал, мы будем ловить рыбу с берега, – тем не менее сказал он.

– О! Мы далеко не поедем, – отвечал провансалец, – мы найдем рыбу получше вон у того островка, который вы видите в двухстах метрах отсюда.

Не прошло и пяти минут, как лодка пристала к островку, причалив около единственного дерева, как бы нарочно выросшего тут, чтобы рыболовы могли укрыться под его тенью.

Барбассон приготовил удочку своему спутнику и показал, как ею надо пользоваться. Теперь, когда добыча была у него в руках, ему захотелось поиграть с нею, как кошка с мышкой. Кроме того, Барбассону очень хотелось приготовить блюдо из рыбы, пойманной начальником тхагов.

– Это будут первые и последние рыбы, которые он поймает, – прошептал провансалец со зловещим видом.

Когда он вспоминал ужасную смерть Барнета, то мог сравниться жестокостью с самими людоедами.

Несмотря на то, что тхаг был новичком, рыбы было так много и наживка так хорошо приготовлена, – бобы, полусваренные в воде с добавкой терпентинного масла, – что каждая закинутая удочка приносила рыбу.

Скоро Кишная заявил, что он получает поистине королевское наслаждение и отныне является фанатичным поклонником рыбной ловли.

– Ладно! Скоро ты будешь ловить рыбу в Ахеронте[87], – сказал по-французски провансалец, не упускавший случая вставить одну из своих редких классических реминисценций.

Рыбная ловля шла отлично, и радость наполняла их сердца, хотя и по разным причинам. Они беседовали как старые друзья.

Кишная расспрашивал своего спутника о Сердаре и Нане Сахибе, об их подвигах, об их жизни в Нухурмуре, о борьбе, которую они вели. Любопытство его было неистощимо. Со своей стороны, Барбассон очень любезно отвечал на все его вопросы.

«Осужденному на смерть ни в чем не отказывают», – думал он про себя.

Вслух же он рассказывал о разных приключениях, о которых будто бы слышал и в которых принимал участие Кишная. Через час такого разговора Барбассон подумал, что пора кончать. Тхаг наполнил уже половину корзины, приготовленной для рыбы.

Они разговаривали в это время о Барнете, и провансалец, бросив взгляд в направлении дерева, чтобы убедиться, все ли в порядке, решил воспользоваться этой темой.

– Все, что вы мне рассказываете о Барнете, совершенно необыкновенно, – только что сказал ему тхаг.

– О, это еще ничего, – отвечал Барбассон, – а с какой добротой и человечностью он отправлял на тот свет своих самых заклятых врагов и делал это таким образом, что они даже и не подозревали об этом… а сами-то, наверное, с удовольствием бы мучили его.

– Вы меня удивляете.

– Все было так, как я вам говорю… Хотите в доказательство я расскажу вам одну историю?

– Хорошо… Все это мне очень интересно, а вы так прекрасно рассказываете.

– Вы будете довольны… Эта история вас позабавит намного больше других.

– Я уже не сомневаюсь.

– Представьте себе, – начал Барбассон, устанавливая удочку, чтобы ничто не мешало его движениям, – один из самых жестоких врагов его попал ему в руки. Негодяй уже считал себя погибшим и дрожал всем телом. Убить человека в таком состоянии было не в характере Барнета. Сердце у него было очень нежное. «Если бы я попал к тебе в руки, – сказал он пленнику, – ты резал бы меня на мелкие кусочки и заставил бы мучиться два-три дня, а я тебя прощаю».

– Какое величие души!

– Подождите конца! Тот не верил своим ушам. «Помиримся и будем друзьями, – продолжал Барнет, – и чтобы скрепить наше перемирие, пойдем и позавтракаем вместе».

Во время завтрака царило самое сердечное согласие. Негодяй, считавший себя спасенным, обнимал колени своего великодушного врага. Барнет, одним словом, обращался с ним так хорошо, что тот сказал, будто лучше этого дня у него не было еще в жизни.

За десертом и после кофе, – о, Барнет умел угощать, – оба отправились покататься на лодке. Во время этой водной прогулки Барнет, объясняя новому другу, каким образом моряки обращаются с парусами и как перевязывают их, взял веревку из кармана и соединил обе руки своего нового друга вот так…

Барбассон небрежно взял руки Кишнаи и положил их одна на другую, как бы демонстрируя свои слова.

– Он обвязал их веревкой, – продолжал он свой рассказ, – и сделал узел, «мертвый узел», потому что его нельзя развязать.

И провансалец проделал эту операцию с руками тхага, которые тот доверчиво ему подставил.

– Попробуйте сами, легко ли развязать.

– Верно, – сказал Кишная после тщетных усилий освободить руки. – Трудно придумать более надежный узел. Вы научите меня потом?

– Разумеется, но слушайте конец. Лодка остановилась у берега под деревом, почти как здесь. Барнет взял веревку, которая висела на дереве, со скользящей петлей на конце и накинул на шею новому другу…

Барбассон взял спрятанную среди листвы веревку, кончавшуюся затяжной петлей, и накинул ее на шею тхага.

– Что вы делаете, – сказал Кишная, начинавший пугаться, – мне не нужно этого показывать, я пойму и так.

– Подождите конца, – невозмутимо продолжал Барбассон.

– Снимите сначала эту петлю, которая может задушить меня при малейшем движении.

– Не двигайтесь с места, и вы ничем не рискуете. Но дайте мне закончить свою историю… Как только Барнет накинул петлю, как я вам показал, он оттолкнул лодку от берега, и враг его, само собой разумеется, повис, даже не осознав этого. Итак, не думаете ли вы, что Барнет поступил бы человечнее, если бы заставил мучиться своего пленника, или подвергая его пытке, или принуждая смотреть, как он будет приготовлять все для повешения?

– Поведение его, конечно, изумительно, – отвечал Кишная, все еще не понимавший в чем дело. – Но развяжите меня, ведь ваш рассказ закончен.

Вместо ответа Барбассон откинулся на планшир лодки и разразился безумным смехом. Тхаг все еще смотрел на это как на шутку, но тем не менее побледнел и боялся сдвинуться с места.

– Итак, – сказал он, – шутка забавна, но длится слишком долго. Развяжите меня. Пора домой, мы достаточно наловили рыбы.

– Рыбы этой ты не попробуешь, Кишная, душитель, разбойник, убийца Барнета! – крикнул Барбассон.

Услышав свое имя, Кишная вскрикнул от ужаса. Он понял, что погиб.

Но конец разговора был так неожидан, что ему пришлось употребить все силы, чтобы не упасть. Сохранял ли он еще надежду смягчить Барбассона?.. Но провансалец не оставил ему времени для этого.

– Счастливого пути, Кишная, проклятый душитель женщин и детей, шпион англичан, подлый убийца. Счастливого пути! И убирайся к дьяволу!

При этих словах лицо несчастного приняло выражение невероятного ужаса. Какие страдания вынес он в течение нескольких секунд, когда понял, какую неосторожность он совершил.

Барбассон положил конец этой пытке, оттолкнув лодку от берега… и тело тхага повисло над водой.

– Эта смерть слишком легка для такого негодяя, – сказал провансалец, бросив последний взгляд на подергивающееся в судорогах тело своей жертвы, – правосудие людей удовлетворено, и пусть правосудие Бога будет к нему милостивее!

Ночью во внутренней долине Нухурмура раздавались страшные человеческие крики, смешанные с ревом диких зверей…

Это кричали шесть товарищей Кишнаи, которых по приказанию Наны Сахиба отдали на съедение Нере и Сите, пантерам заклинателя Рама-Модели.

Так закончили свое существование последние представители секты тхагов в провинции Биджапур. Нана Сахиб еще раз ускользнул от англичан.

Эта последняя попытка взять его в плен, которая чуть не увенчалась успехом, заставила принца принять решение покинуть Индию.

Думая, что известие о новом восстании было придумано тхагами, чтобы проникнуть в Нухурмур, устав от долгого ожидания и однообразия жизни, которую он вел, Нана Сахиб сказал себе, что рано или поздно англичане могут его захватить, и решил навсегда уехать из Индии. Чтобы не изменить своего решения, он поклялся душами своих предков не уступать никаким уговорам или просьбам, а такую клятву никакой индиец никогда не нарушит.

Но что случилось в Биджапуре, и не был ли Сердар, обязавшийся постоянно сопровождать принца в его изгнании, убит тхагами перед их отъездом в Нухурмур?

Арджуна боялся этого. Он понимал теперь, что еще до его прибытия Кишная с сообщниками уже присвоили себе верховную власть в обществе «Духов вод».

Было решено в тот же день отправить гонца в Биджапур, и Нана Сахиб одновременно с этим с необычной для восточных людей живостью принялся готовиться к отъезду. Решение, раз принятое, не давало ему возможности успокоиться, пока он не приведет его в исполнение.