О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд - Джон Эрнст Стейнбек

вроде бейсбольного мяча, пузырь стал плотным, прозрачным, а потом зашипел и лопнул. В торте остался такой кратер, что Эдди замесил еще теста и залепил дыру. Но торт повел себя совсем уж непонятно, низ подгорел, пуская черный дым, а клейкая верхушка ходила ходуном и шла пузырями.

Когда Эдди наконец вынул его студить, торт напоминал батальную миниатюру Бела Геддеса на пласте лавы.

Торт вообще не удался, потому что, пока ребята украшали лабораторию, Милка его объела, потом ее на него вырвало, и она легла спать на остатках теплого теста.

А Мак с ребятами взяли гофрированную бумагу, взяли маски, метелки, картонные тыквы, взяли красно-бело-синие флаги и двинулись по пустырю и через дорогу к лаборатории. Последних лягушек спустили на кварту «Старой Тенниски» и два галлона вина по сорок девять центов.

– Док любит вино, – сказал Мак, – по-моему, он вино даже лучше любит, чем виски.

Док никогда не запирал дверь. Он исходил из теории, что кто хочет вломиться в дом, всегда сумеет вломиться, что люди в основном честны да и в общем-то в лаборатории среднему человеку нечего красть. Самое ценное здесь были книги, пластинки, хирургические инструменты и оптические стекла, а уважающий себя взломщик на них и смотреть не станет. Теория, верная в применении к ворам, взломщикам и клептоманам, но совершенно неприменимая к друзьям. Книги часто «брали почитать». Ни одна банка бобов не пережила отсутствия Дока, а часто, вернувшись за полночь, он заставал гостей у себя в постели.

Ребята свалили украшения в прихожей, и тут Мак всех остановил.

– Что Доку будет дороже всего?

– Вечер! – сказал Хейзл.

– Нет, – сказал Мак.

– Украшения? – сказал Хьюги. Он чувствовал ответственность за украшения.

– Нет, – сказал Мак. – Лягушки. Это главное. А когда он вернется, Ли Чонг, может, уже закроет, и тогда Доку не видать своих лягушек аж до завтра. Э нет! – закричал Мак. – Пусть лягушечки будут в комнате тут как тут, а рядом – флажок и лозунг: «Добро пожаловать, Док!»

Комитет, посланный к Ли, встретил упорное сопротивление. Чего только не мерещилось подозрительному уму. Ли объяснили, что его приглашают на вечер, что он сможет следить за своей собственностью, что никто не оспаривает его прав. На всякий случай Мак даже составил бумагу, вводящую Ли во владение лягушками.

Когда протесты Ли несколько утихли, ребята перетащили ящик к Доку, обили его красной, белой и синей бумагой, начертали лозунг йодом на куске картона и начали украшать лабораторию. Виски они уже прикончили. Праздник шел полным ходом. Они развесили гирлянды и прикрепили к стенам тыквы. Прохожие присоединились к веселью и бросились к Ли за выпивкой. Ли Чонг сперва присоединился к гостям, но пресловутый больной желудок скоро вынудил его уйти. В одиннадцать зажарили бифштексы и съели. Кто-то, роясь в пластинках, нашел Уильяма Бейси и пустил на полную громкость. Его слышали от судоверфи до «Ла-Иды». Клиенты из «Медвежьего флага» приняли Западно-Биологическую за конкурирующее заведение и бросились туда, радостно вопя. Их изгнали возмущенные хозяева, но лишь после долгой, кровавой битвы, от которой пострадали два стекла и дверь. К сожалению, разбились кружки. Хейзл шел через кухню в уборную, опрокинул на пол и на себя сковороду с горячим салом и жутко обжегся.

В полвторого забрел какой-то пьяный и отпустил замечание, которое сочли оскорбительным для Дока. Мак съездил ему по морде – мастерский удар, о котором вспоминают до сих пор. Бедняга оторвался от пола, описал траекторию и плюхнулся в ящик Ли Чонга, на лягушек. Кто-то хотел поменять пластинку, но уронил и сломал мембрану.

Законы умирающего веселья пока не изучены. Вот оно кипит, гремит, клокочет, но вот наступает агония, и потом тишина, и вдруг сразу все кончается, и гости идут по домам, или идут спать, или еще куда-то идут и оставляют мертвое тело.

В лаборатории сияли все огни. Входная дверь висела на одной петле. Пол усеяли осколки разбитого стекла. Повсюду валялись пластинки, разбитые, попорченные. Тарелки с налипшим салом и объедками были на полу, на книжных полках, под кроватью. Стаканы из-под виски грустно лежали на боку. Кто-то, пытаясь поднять этажерку, уронил целую стопку книг, и они рухнули на пол. И все опустело, все кончилось.

Через выломанную крышку ящика выскочила лягушка и присела, приглядываясь, не грозит ли откуда беда. За ней – вторая. Сквозь разбитые окна они чуяли свежий, чистый, сырой воздух. Одна уселась на рухнувший лозунг «Добро пожаловать, Док!», и обе робко запрыгали к двери.

Скоро поток лягушек заструился вниз по ступенькам, вихрящийся, бурлящий поток. Скоро весь Консервный Ряд кишел лягушками, был заполнен лягушками. Такси, отвозившее позднего посетителя в «Медвежий флаг», раздавило пятерых лягушек. Но до рассвета все они исчезли. Иные нашли сточные желоба, иные добрались до озера на холме, иные попали в канализационные трубы, прочие попрятались в густой траве пустыря.

А в тихой, пустой лаборатории сияли все огни.

XXI

В заднем помещении лаборатории метались, бились и пищали в клетках белые крысы. В отдельной клетке, в углу, мать-крыса лежала над выводком слепых голых детенышей и кормила их, озираясь настороженно и грозно.

В клетке гремучих змей, опершись на хвосты, лежали змеи и глядели в пространство мутными, хмурыми, черными глазами. В другой клетке ядозуб, сверкая, словно бисером расшитая мешковина, медленно вставал, тяжело и сонно цепляясь когтями за проволоку. Анемоны в аквариуме помахивали зелеными и рдяными щупальцами и блестели бледно-зелеными животами. Жужжал насосик с морской водой, и тоненькие струйки стекали в баки и пускали пузыри и шипели.

Был предрассветный час. Ли Чонг вынес урну с отбросами. Вышибала стоял на крыльце «Медвежьего флага» и почесывал живот. Сэм Мэллоу выполз из котла и сидел на дровах и глядел на занимающийся восток. За скалами у станции Хопкинса скучно лаяли морские львы. Старый китаец поднялся по берегу с мокрой корзиной и зашлепал вверх по холму.

Но вот в Консервный Ряд завернула машина, и Док подъехал к лаборатории. Веки у него покраснели от переутомления. Он ехал медленно, он очень устал. Он остановил машину, немного посидел, чтобы прийти в себя после дорожной тряски, потом вышел. При звуке его шагов гремучие змеи высунули раздвоенные языки и прислушались. Крысы заметались в клетках. Док поднялся по ступенькам. Он изумленно оглядел качающуюся дверь и разбитые окна. Усталость как рукой сняло. Быстро вошел он в дверь. Потом быстро прошел по комнатам, обходя битое стекло. Быстро нагнулся, поднял разбитую пластинку и прочел название.

На кухонном полу белой коркой застыло сало. Глаза у Дока