Общая психопаталогия - Карл Ясперс

(3) Аномальные влечения многочисленны и бесконечно разнообразны. Можно упомянуть аномальный аппетит беременных женщин и истеричек, испытывающих потребность в песке, уксусе и т. п.; существуют и такие феномены, как неутолимый голод или аномально сильная жажда, которая может перейти в своего рода страсть. Известны случаи влечения к каким угодно эмоциям любой ценой, к преувеличенным формам выразительной мимики и жестикуляции, к бездействию, бесконечные случаи устойчивого влечения к бродяжничеству, пьянству и т. п. Каждая из этих форм требует особого анализа, который входит в сферу компетенции специальной психиатрии. Извращенные сексуальные и другие инстинктивные (обычно — коррелирующие с типом сексуальности) побуждения — такие, как влечение к страданию и удовольствие от страдания, от боли, от причиняемого насилия, — служат одним из основных объектов исследования в психопатологии. Влечение к жестокости распространено настолько широко, что рассматривается почти как норма. Ницше считал его именно нормой и полагал, что оргии жестокости выступают в качестве фундаментального фактора в истории всего человеческого рода. Подобного рода извращенные влечения, связанные с сексуальной сферой, известны как садизм и мазохизм. Но сексуальная холодность (фригидность) также связана с влечением к причинению страданий, с жаждой власти и могущества, которая проявляется в виде удовольствия от истязаний. Морализаторство также часто бывает проявлением жажды власти и стремления мучить (как говорил Ницше, слово «справедливый» [gerecht] звучит почти так же, как «подвергнутый пытке» [gerдcht]). Личности, сыгравшие важную роль в истории духовной культуры, неизменно окружены специфической аурой аномальных инстинктивных состояний — страстной любви-ненависти, садомазохистского наслаждения, фригидной жестокости, жажды господства в любви и т. д. Для того чтобы правильно понять многие духовные движения истории — такие, например, как связь между аскетизмом, жаждой господства, жестокостью (особенно в средние века) и почти всеми формами фанатизма, — важно знать, насколько многочисленные и разнообразные формы могут принимать эти аномальные инстинктивные состояния. В истории все это выступает в завуалированных формах; соответствующие сюжеты редко бывают предметом обсуждения и не сохраняются преданием. Определенные выводы часто удается сделать только на основании конкретного, доступного медицинскому исследованию опыта; но иногда в качестве достаточно выразительных иллюстраций могут служить более или менее случайно сохранившиеся документы или суждения. Понимание извращенных влечений дополнительно оттеняет действенность здоровых инстинктивных состояний и позволяет почувствовать чистую атмосферу страсти, свободной от всяческих извращений и духовных трансформаций. Представляется, что здоровые страсти встречаются все-таки реже, чем извращения.

Воздействие, оказываемое этими извращениями на все аспекты жизни человека, поистине огромно. Пытаясь понять их, мы оказываемся лицом к лицу с дилеммой: можно ли утверждать, что в основе трансформации характера лежит особого рода аномальная диспозиция влечения, или наоборот, условием возможных аномальных инстинктивных проявлений служит аномалия самого характера? С точки зрения психологического понимания, по-видимому, оба утверждения следует признать верными. У выдающихся личностей даже самая аномальная диспозиция влечения может уравновешиваться человеческими качествами, которые практически лишают ее действенности (таков, в частности, случай Вильгельма фон Гумбольдта). Существуют и такие случаи, когда аномальные влечения, по-видимому, сохраняют свою силу и, судя по всему, имеют свой источник в самой личности, которая поэтому оказывается перед ними беззащитна. Последствия этого бывают разрушительны, причем диспозиция влечения делит ответственность за них с самой личностью; в итоге человеку не удается построить свою жизнь в контакте с другими людьми. Наконец, мы сталкиваемся с множеством промежуточных стадий, когда человек, вследствие наличия в нем извращенных влечений, пребывает в состоянии непрекращающейся борьбы с самим собой и испытывает мучительную, непреодолимую внутреннюю раздвоенность. В конечном счете все решает сама личность, которая, так сказать, принимает аномалию в себя и одновременно сама же является ее источником. Выражаясь фигурально, аномалия либо испаряется в чистый эфир личности, либо оставляет на последней свою несмываемую печать.

Приведем типологию способов понимания аномальных инстинктивных влечений.

(аа) Аномальные влечения как продукты распада влечений высших уровней. По мере того как влечения высших уровней идут на убыль, влечения низших уровней обретают возможность беспрепятственного проявления и, таким образом, начинают играть все более и более значительную роль в рамках психической жизни в целом. Например, у слабоумных часто наблюдается неутолимый, волчий аппетит. В терминах характерологии это есть опустошенность души.

(бб) Аномальные влечения как продукты расщепления, взаимной изоляции уровней. Различные уровни влечений, вместо того чтобы связываться друг с другом и взаимно ограничивать друг друга в качестве дифференцированных составных частей единого целого, отделяются друг от друга непреодолимыми преградами. Влечения каждого отдельного уровня реализуются в «чистом» виде, без примеси влечений других уровней: чувственные влечения — как чисто чувственные, идеальные влечения — как чисто идеальные. К данному типу относится волчий аппетит некоторых невротиков. Широко распространено расщепление сексуальности, при котором это существенно важное влечение изолируется от остальных и, таким образом, исключается из соучастия в реализации судьбы души в целом. Гейер говорит в этой связи о людях, «забывающих о любовном подчинении Эросу и вместо этого сводящих любовь к тривиальному сексуальному удовлетворению». Все естественные влечения одушевлены, тогда как изолированное влечение характеризуется бездушной силой. Характерологическое проявление следует оценить как беспощадность, бессердечие и злобу.

(вв) Аномальные влечения как продукты инверсии отношений между низшими и высшими уровнями. Влечения низшего уровня в процессе своей реализации соединяются с каким-либо глубинным, неделимым целым. Таково, например, соотношение полового влечения и любви. Любовь проявляется в половом влечении как одной из своих форм. Но вследствие извращения влечение низшего уровня может осуществляться в форме влечения высшего уровня; при этом высший уровень в действительности выступает в качестве некоей мнимости, маски. Таков, в частности, случай, когда религиозные чувства переживаются как чувственное удовлетворение, как отдача себя Богу как источнику чувственного наслаждения.

Называя эту «маску» высшего уровня «символом» и утверждая, будто половое влечение осуществляется в подобного рода «символах», мы неизбежно должны будем признать, что половой инстинкт может удовлетворяться «символически». Но такой способ удовлетворения инстинкта не является универсальным; когда он все-таки имеет место, это следует расценивать как признак душевной аномалии. В таких случаях речь должна идти о прямом включении чувственного влечения во вне-телесную, духовную форму (влечение, так сказать, опустошает эту форму по мере того, как овладевает ею) — в противоположность сублимации, когда влечение присутствует в качестве трансформированной части целого. Такое прямое включение чувственного элемента трансформирует саму природу духовного, превращает его в простое средство, в нечто мертвое, в обманчивую видимость. В терминах характерологии эффект следует оценить как сплошную лживость и лицемерие.

(гг) Аномальные влечения как продукты фиксации. Извращения возникают в связи с первыми переживаниями; их удовлетворение сохраняет связь с однажды пережитыми формой и объектом, но это происходит не просто в силу ассоциации с этим прежним, единственным переживанием. Если бы это было не так, явления такого рода принадлежали бы к области общечеловеческого опыта. В качестве основного обусловливающего фактора выступает скорее нечто иное — то, что мы, как нам представляется, обнаруживаем, когда предполагаем гипотетическую «остановку» психической жизни в целом на «инфантильной ступени».

Приведем следующий пример. Фетишизм — это такое извращение, при котором в качестве сексуально привлекательных объектов могут выступать предметы обуви, меха, белье, косички и т. п. Фон Гебзатгель исследовал фетишизм обуви. Туфля для больного — это не просто неодушевленный предмет, а живое существо, с которым он говорит, которое он ласкает, как ребенок куклу. Формирование фетиша соответствует свойственной детскому возрасту аутоэротической стадии развития; в данном случае развитие индивида остановилось именно на этом инфантильном уровне. Фетишист обуви «не способен выпустить свои любовь и сексуальность за пределы самого себя, объединить их реализацию в Некое гармоничное единство с осуществляемой параллельно реализацией какого-либо живого «Ты». Сформированный в ситуации бегства от других людей, от Противоположного пола, фетиш становится заменителем «Ты», равно как и его телесной субстанции. Развиваясь, фетишист остается в круге влечений, относящихся к материнской (или отцовской) любви, и никогда не перерастает его»