История моей жизни. Записки пойменного жителя - Иван Яковлевич Юров

в это время был в Устюге, на курсах руководителей колхозов. И вот с этого торжества, от имени всех собравшихся, получил приветственную телеграмму. Это было для меня лучшим вознаграждением, я готов был хоть не один год, питаясь одним хлебом, работать для дела коллективизации. В телеграмме, между прочим, сообщалось, что в коммуну принято уже 70 хозяйств. А потом мне писали, что то в одной, то в другой деревне организовались новые коммуны. И вдруг оказалось, что наш район уже отстал. К тому времени увлечение молниеносной сплошной коллективизацией достигло и наших краев. Подосиновский район[439] дошел уже до 92 %, а про наш «Советская мысль» (издававшаяся в Великом Устюге губернская, затем окружная газета) писала, что у нас коллективизировано «только 37 %».

Когда после курсов я был на пленуме окружкома партии (летом, при реорганизации губернии в округ[440] на первой окружной конференции я был избран членом окружкома, а до того, на районной, членом райкома) во время одного из заседаний председатель окрисполкома получил из Рослятинского района[441] от командированной туда для проведения коллективизации рабочей бригады телеграмму: «Район коллективизировали на 100 процентов, укажите, в какой другой направляться». А находились они там около недели.

Вообще тогда налетел какой-то вихрь коллективизации. Организовывались местами в одну коммуну деревни целого сельсовета. Мне из «Прожектора» писали, что намечено во всем сельсовете создать только две коммуны, да и то лишь вследствие такой преграды, как Сухона.

Я знал, конечно, что значительная часть крестьян идет в коммуны понуждаемая или увлекаемая своими передовыми соседями, но хотелось думать, что и они быстро поймут выгодность общего крупного хозяйства и станут сознательными коммунарами. И все же я недоумевал, как это можно будет так быстро в таком громадном масштабе единоличные деревни превратить в коммуны с детскими яслями и садами, с общими столовыми и организованными отрядами работников? На курсах ответы преподавателей на наши вопросы нас не удовлетворяли, у них самих, по-видимому, во многих вопросах не было ясности. Мы спрашивали, например, как быть, если в разных деревнях сельсовета останутся по несколько хозяйств, не пожелавших вступить в коммуну, ведь они своими полосками будут создавать чересполосицу? Представитель окружкома отвечал, что таким можно будет отводить всем в одном месте, где-нибудь в краю сельсовета самую плохую землю, не считаясь с тем, что эта земля будет далеко от их домов. Это вроде бы уж чересчур.

И на пленуме уже повеяло другим ветром. Прокурор в прениях обвинил работников Нюксенского района[442] в том, что-де они в деле коллективизации «перегнули», допустив нажим и запугивание.

Я не утерпел, выступил в защиту своего района. Мол, если и есть грехи за Нюксенским районом, то они, во всяком случае, не злонамеренны и не больше, чем в любом другом районе.

После меня выступил секретарь окружкома Соркин. Отвечая мне, он сказал, что я, говорит, конечно, уважаю товарища Юрова как пионера коллективизации, но все же ему не следовало брать под свою защиту всех работников своего района. Я, говорит, пожалуй, уверен, что там, где работал Юров, этих злоупотреблений и нет, но напрасно он ручается, что их не было и в других местах. Словом, и похвалил, и поругал.

Между тем я действительно напрасно пытался оправдывать свой район. Я не был дома больше двух месяцев и положения дел не знал. Оказывается, секретарь нашего райкома, который когда-то не поверил мне, что нашлась группа крестьян, готовых пойти в коммуну, теперь вовсю форсировал коллективизацию, притом весьма простым способом. Если какой-нибудь работник, посланный в деревню, не смог организовать там коммуну, он вызывал его в райком, отчитывал и, ударив кулаком по столу, приказывал: «Иди, а через 24 часа придешь и скажешь мне, что в этой деревне коммуна».

Естественно, что появились примерно такие методы организации. Уполномоченный райкома, собрав крестьян, начинал речь с того, что, мол, каждый крестьянин, который не против советской власти, должен идти в коммуну, а кто не желает идти, тот является контрреволюционером. И заканчивал так: «Кто против организации коммуны, прошу поднять руку!» Конечно, никто не поднимал. Записывали: «Единогласно постановили организовать коммуну» и тут же приступали к ссыпке всего зерна.

Так делалось, конечно, не только в нашем районе, в нашем даже меньше, чем в других, таких как Подосиновский и Рослятинский, где сумели коллективизировать на 100 процентов. И наши работники не имели, конечно, злых намерений, не хотели повредить советской власти, они просто старались не отстать от других. О триумфальном шествии коллективизации ежедневно писали газеты. Не говоря уже о таких далеких от нас местах, как Северный Кавказ, ЦЧО[443], Украина, где создавались гиганты, объединявшие целые районы, тут рядом, соседние районы, по сообщениям «Советской мысли»[444], коллективизировались как по мановению волшебного жезла — как же было отставать?

Вот и старались создавать коммуны кто как умел. При этом подавляющее большинство «организаторов» не представляли сами, как наладить работу и жизнь в коммуне. Каждый верил в какое-то чудо, надеялся, что кто-то внесет в конце концов ясность в это дело, и все урегулируется.

Объяснение всему пришло в виде письма Сталина «Головокружение от успехов»[445]. Многим коммунистам это письмо не понравилось, показалось отступлением назад. Наш агроном Пустохин со свойственной ему прямотой сказал: «По-моему, у Сталина правый уклон»[446].

Мне и многим другим казалось, что письмо это правильно и полезно, но не следовало его сразу публиковать в газетах, а сначала спустить бы по партийной линии, чтобы работники на местах на основе его по возможности осторожно и незаметно выправили положение. Сейчас же кулацкая часть деревни использовала это письмо в своих целях. Они толковали его так, что Сталин против коллективизации и против коммун в особенности. А тогда повсеместно организованы были почти исключительно коммуны.

Уже по дороге домой, еще в Дмитриевском сельсовете мне пришлось выступать в организованных, пока я был в Устюге, коммунах.

На основе письма я, конечно, разъяснял, что насильственное вовлечение в коммуны или артели недопустимо. Правда, я и раньше иначе вопроса не ставил, только артели я считал правым уклоном. К тому же мне казалось, что организовать дело по-артельному труднее, потому что тут