Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

Думая, что Девлет-Гирей спрятался, Степан Гурьев стал искать по всему шатру. Откинув стенной ковер, он увидел князя Янгурчей-Ази, оружного, в чешуйчатых латах. Князь вихрем обрушился на Степана с боевым топором. Метил в голову, но промахнулся, и удар пришелся в плечо. Мореходы бросились на князя, зарубили. Истекавшего кровью Степана Гурьева положили на мягкие ханские подушки его товарищи русские корсары: Дементий Денежкин, Федор Шубин и Иван Твердяков.

И отец Феодор, пробившийся к ханскому шатру вместе со Степаном, не отходил от него.

Бой окончился полным разгромом крымских орд. Но победа досталась дорогой ценой: три четверти русских ратников полегли близ сельца Молоди.

Оставшиеся в живых хоронили павших. Помахивая кадилами, молились над усопшими попы. Синеватый ладанный дым поднимался к небесам.

К вечеру у ханского шатра остановились два всадника — плечистый парень и молодая женщина.

— Где сотня Степана Гурьева? — спросил парень у дозорного.

— Здесь.

— Где Степан Гурьев?

— В шатре лежит, раненый.

Молодая женщина, это была Анфиса, спрыгнула с коня и бросилась в шатер. У изголовья Степана горела свеча. Деревенский лекарь-ведун, старик с всклокоченными седыми волосами, накладывал на рану чистые тряпки, пропитанные зеленой пахучей мазью. В жаровне переливались огнями раскаленные угли. Кипела какая-то жидкость в глиняном горшке, распространяя резкий запах.

— Что с ним? — крикнула Анфиса, пораженная бледным, неживым лицом раненого.

— Много крови вышло, еле унял. Топор басурманский заговоренный… А ты родня, что ли, ему?

— Жена!

Степан Гурьев открыл глаза и посмотрел на Анфису. Не поверил себе.

— Анфиса! Откуда? Жива? — еле слышно лепетал он, но Анфиса услышала.

— Степушка, как я ждала тебя!.. — Анфиса бросилась к мужу. Она хотела рассказать все, что выстрадала без него, но лекарь успел схватить ее за руку.

— Нельзя, бабонька! Слаб твой Степан. Видишь, глаза закрыл, сил в нем нисколько нет… Оставайся с ним, выходишь, а сейчас и тронуть не моги.

Степан снова открыл глаза.

— Анфиса, — позвал он, чуть шевельнув рукой.

Она поняла и вложила свою маленькую руку в его холодную ладонь.

Раненый улыбнулся и закрыл глаза.

Князь Михаил Иванович Воротынский послал гонцов на быстроходных конях серпуховскому осадному воеводе. Остатки крымских орд должны перехватывать, преследовать и уничтожать осадные стрельцы и казаки заокских и украинских городов. На врага нападали сидящие в засадах сторожи и станицы…

Обессиленные тяжким боем, русские полки расположились за сельцом Молоди, по обочинам большой серпуховской дороги. Наутро приказано всем выступить в Серпухов и дальше по своим местам. Люди расположились у костров. На версты тянулись обозы. Паслись стреноженные лошади.

Сидели люди у горевших костров… Едва ли осталась четверть тех, что встретились грудью с ордами крымского хана. Много раненых лежало на телегах. Последним на отдых встал с остатками своей дружины ротмистр Георгий Фаренсбах. Немцы дрались храбро, неделю не снимая тяжелой брони.

Вскоре прискакали гонцы с новыми вестями: на Оке разгромлены остатки вражеской силы.

На рассвете барабанный бой и завывание труб разбудили ратников.

— Воевода Воротынский! Воевода Воротынский! — неслось со всех сторон.

Ратники вскакивали с земли, помогали вставать раненым.

Из сельца Молоди поднимался в гору воевода Воротынский на сером тяжелом коне.

Дружным радостным ревом встретило воинство славного вождя. Бросали вверх шапки и шлемы и кричали до хрипоты. Многие вскочили на коней и приветствовали победителя, подняв шлемы на пики.

Впереди князя скакали на белых лошадях два знаменосца. В руках одного царский стяг — на зеленом полотнище черный двуглавый орел. Другой держал знамя с ликом Иисуса Христа. За князем, чуть поодаль, ехали воевода полка правой руки князь Николай Одоевский и воевода полка левой руки князь Репнин. Третьим был полюбившийся Воротынскому за беззаветную храбрость высокий воевода Дмитрий Хворостинин.

— Победителю!

— Спасителю нашему!

— Спасибо за Русскую землю!

Князь Воротынский остановил коня. Воины лавой стали сбегаться со всех сторон, окружили воеводу плотной толпой.

Михаил Иванович снял шлем, седые кудри упали на плечи.

— Крымский хан утек яко пес, — громко сказал он. — Спасибо вам, русские люди. Своим бесстрашием вы спасли свою Землю. Вы спасли отцов и матерей, жен и детей своих от плена и смерти, а православную церковь от надругательства. Бог даровал вам храбрость и запамятование смерти… Вы не дали вновь опозорить и сжечь город Москву. Царь Иван Васильевич обещал после победы отринуть опричнину, и разделенная земля Русская вновь станет единой. Гонцы с победной вестью посланы государю, будем ждать царской милости.

Раздались радостные громкие возгласы. Снова полетели кверху шлемы и шапки.

Михаил Иванович, позвякивая оружием, низко поклонился воинам, еще раз сказал спасибо. Он пришпорил коня и под торжествующие вопли боевых полков поскакал к Оке по серпуховской дороге.

Впереди, как и прежде, ехали на белых конях знаменосцы, а позади воеводы. Вслед за воеводами — охранная княжеская сотня на отборных серых конях со шлемами, поднятыми на пиках.

Клубы серой пыли скрыли от глаз ратников славного воеводу. Крики стихли. Опять стали слышны стоны раненых.

А когда взошло солнце, загремели барабаны, заиграли трубы.

Сотники отдали приказ готовиться к походу в Серпухов, Тарусу, Каширу, Коломну, где кому приказано стоять царским повелением.

— На теплые полати теперя, — радостно говорили ратники, — ко щам да к женам!..

Глава тридцать девятая. НЕ ВСЯКОМУ СТАРЦУ В ИГУМНАХ БЫТЬ

Пригнувшись к седлу и усердно нахлестывая плетью взмыленного коня, по большой тверской дороге мчался наметом всадник. У Московской заставы он крикнул стрельцу, стоявшему на крыше караульной избы:

— Государь близко-о!.. Смотри-и…

Стрелец взмахнул белым полотнищем. Почти в тот же миг на колокольне деревянной церкви ударил колокол. Ему отозвался колокол соседней церкви. За ним ударил еще один… Колокола перекликались до тех пор, пока на призыв не отозвался большой колокол Успенского собора в Кремле.

Вскоре из-за соснового леса показалось конное войско. Стрелец на крыше взмахнул полотнищем два раза. На соседней церкви хватили во все колокола. Торжественный звон подхватили все московские церкви, все большие и малые монастыри. Звон был неистовый, звонили так, что разговаривать на улицах стало невозможно.