До рая подать рукой - Дин Кунц

И тут же появляется Полли с помповым ружьем в руках, которая выглядит не менее эффектно, чем ее сестра, несмотря на то что тоже полностью одета. Увидев в дверях Кертиса, она с очевидным облегчением произносит его имя.

Может, он слышит облегчение там, где следовало услышать что-то более сердитое, потому что Полли, подходя ближе, вдруг поднимает помповое ружье двенадцатого калибра, целится ему в голову и что-то кричит. Она, разумеется, имеет полное право злиться на него, это по его милости она и ее сестра оказались лицом к лицу с самыми жестокими убийцами во Вселенной, и он не будет винить ее за то, что она пристрелит его здесь и сейчас, хотя он ожидал встретить с ее стороны большее понимание, хотя ему очень не хочется умирать.

А потом слышит, что она кричит: «Ложись, ложись, ложись!» – и понимает, чего от него требуют.

Мальчик бросается на землю, и она тут же начинает стрелять поверх него. Четырежды нажимает на спусковой крючок, прежде чем плохая ма, которую он только ранил, перестает кричать у него за спиной.

Поднимаясь на ноги, Кертис так зачарован видом Полли, достающей патроны из-за пазухи, прямо-таки фокусник, вытаскивающий голубей и цветные шарфы из цилиндра, что не сразу вспоминает о том, что надо бы оглянуться. Нечто – коронеру округа придется сильно напрячь мозги, чтобы составить внятное описание покойника, – лежит на полу у двери, среди банок, бутылок, коробок, усыпанное золотисто-оранжевой пылью раскрошившихся чипсов, хрустящих палочек и попкорна, вывалившихся из разнесенных в клочья пакетов.

– Есть тут еще эти чертовы твари? – жадно хватая воздух, спрашивает Полли, уже перезарядившая помповое ружье двенадцатого калибра.

– Их больше чем достаточно, – отвечает Кертис. – Но здесь нет, во всяком случае, сейчас… пока нет.

Кэсс наконец-то добила второго киллера. Она присоединяется к сестре. Такой растрепанной Кертис ее никогда не видел.

– Топливный бак, должно быть, полон, – говорит Кэсс и как-то странно смотрит на Кертиса.

– Должно быть, – соглашается он.

– Наверное, нам следует выметаться отсюда, и побыстрее, – предполагает Полли.

– Пожалуй, – соглашается Кертис, потому что у него, пусть ему и не хочется подвергать сестер опасности, оставаясь с ними, нет никакого желания продолжать путь на своих двоих, шагая по ночным прериям. – Но даже побыстрее может оказаться недостаточно быстро.

– Как только мы тронемся в путь, – говорит Кэсс, – тебе придется нам кое-что объяснить, Кертис Хэммонд.

Надеясь, что его не сочтут наглым, плюющим в глаза, неблагодарным, самодовольным маленьким панком, Кертис отвечает:

– Вам тоже.

Глава 48

Кофеину и сахару, в большом количестве и в тандеме, вроде бы положено губить здоровье человека вообще и нарушать его сон в частности, но кока и пирожные магическим образом улучшили настроение Микки и совершенно не мешали тяжелеть векам.

Она сидела за кухонным столом, раскладывая пасьянс за пасьянсом, дожидаясь Лайлани. Не сомневалась, что девочка найдет способ до зари появиться в их трейлере, пусть ее отчим и прознал об их отношениях.

Без задержки, сразу по прибытии Лайлани, Микки намеревалась отвезти девочку к Клариссе в Хемет, несмотря на попугаев и риск. Для стратегии времени не оставалось, только для действий. И если Хемет окажется лишь первой остановкой в долгом и многотрудном путешествии, Микки соглашалась заплатить за это путешествие ту цену, которую с нее попросят.

Когда же тревога, злость, кофеин и сахар более не могли перебороть сонливость, когда у нее начала болеть шея, если она опускала голову на сложенные на столе руки, Микки принесла из гостиной диванные подушки и положила на пол. Ей хотелось быть рядом с дверью, чтобы сразу откликнуться на стук Лайлани.

Она сомневалась, что Мэддок вернется, но и не решалась оставить дверь открытой для Лайлани, потому что доктор Дум все-таки мог заявиться, только на этот раз со шприцем, наполненным дигитоксином или его эквивалентом, дабы совершить очередной акт милосердия.

В половине третьего утра Микки вытянулась на диванных подушках, чуть ли не упираясь головой в дверь, с намерением бодрствовать, но мгновенно заснула.

Сон ее начался с больничной палаты, где она лежала прикованная к постели и парализованная, одинокая и боящаяся своего одиночества, потому что ждала появления Престона Мэддока, который, пользуясь ее беспомощностью, мог подкрасться к ней и убить. Она звала медицинских сестер, проходивших по коридору, но все они были глухие и каждая с лицом матери Микки. Она звала и проходивших мимо врачей, которые подходили к открытой двери, чтобы взглянуть на нее. Врачи друг на друга не походили, зато свои лица позаимствовали у мужчин, которые жили с ее матерью и в детстве проделывали с ней многое такое, о чем не хотелось вспоминать. Тишину нарушали только ее крики, приглушенное постукивание и свистки проходящего поезда, которые она слышала из ночи в ночь в тюремной камере. А потом сон в мгновение ока перенес ее из больничной палаты в вагон поезда, парализованную, но сидящую в купе в тревожном одиночестве. Перестук колес стал громче, периодические свистки локомотива уже не навевали мысли о похоронах, а напоминали жалостливый крик чайки, поезд набирал скорость, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Путешествие сквозь черноту ночи закончилось тем, что ее выгрузили из поезда на пустынной станции, где Престон Мэддок, наконец-то появившийся в ее сне, ждал с инвалидным креслом, в которое она обреченно и уселась, понимая, что теперь целиком находится в его власти. Шею его украшало ожерелье из зубов Лайлани. В руке он держал парик из длинных волос девочки. Когда Мэддок надел этот парик на голову Микки, белокурые пряди скрыли не только уши, но и лицо и полностью отключили ее органы чувств. Она оглохла, онемела, ослепла, более не различала никаких запахов, не могла определить, где находится и куда ее везут, ощущала только непрерывное движение инвалидного кресла, его покачивание, если одно из колес попадало в выбоину или на бугорок мостовой. Мэддок катил ее на встречу с судьбой, и сама она ничего не видела и не чувствовала.

Проснулась Микки теплым утром, дрожа от холода воспоминаний этого кошмарного сна. Свет за окном, а потом и часы подсказали ей, что уже тридцать или сорок минут как рассвело.

Поскольку спала она головой к запертой двери, то услышала бы самый тихий стук. Лайлани не приходила.

Микки поднялась с трех диванных подушек, сложила их горкой, отодвинула в сторону.

Взошедшее солнце придало ей храбрости. Она решилась открыть дверь, не боясь, что за нею ее может поджидать Мэддок. Переступила порог и остановилась на верхней из трех бетонных ступенек.