Гроза над Миром - Венедикт Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неуютное место и печальный день. День рождения Левкиппы Картиг – старшей дочери Ваги, умершей десять лет назад от скоротечной болезни. Могила ее находилась недалеко, в северной части сада, окружавшего Гнездо. Мы с Пини и Наоми сегодня уже побывали там.
– Я скажу о Левки… – тихо выговорила Пини, подняв свой бокал.
Момент испортила Наоми. Она сидела справа от Пини, одухотворенная, белые рукава универсальной одежки сами собой укоротились, чтобы не мешать ей уплетать обед. Сейчас она, громко звякая ложечкой, нет,… не изящно ела, а безобразно лопала клубничный мусс.
Пини нахмурилась, поджидая ее. Наоми обеими руками подняла блюдце, слизала розовым язычком сладкий сок: настоящая деревенская девка! И спросила в неодобрительной тишине:
– Доктор Мано! Перед тем, как Левкиппа умерла, какой яд вы ей дали?
Толстяк вскочил, в отчаянии всплеснул руками и повалился обратно, мимо своего стула – ноги не держали доктора Мано. Мы с Габом едва успели его подхватить. Он трясся, всхлипывал, по пухлым щекам непрерывно струились слезы.
Наоми, как чертик легко взлетела на стол, не задев ни одной тарелки, и мягко спрыгнула на нашей стороне.
– Ну-ну, Мано… – она погладила его по щеке. – Не мучьте себя, облегчите душу. Так тяжко хранить тайну все эти годы.
– Нет,… пожалуйста, Наоми… нет… Я не виноват…
Из его плаксивых, путаных объяснений мы поняли одно: Левкиппа Картиг, скорее всего, действительно была отравлена. Находящуюся уже в полуобмороке ее обнаружила Бренда и сразу позвала на помощь Мано. Он сделал промывание желудка, употребил все свое искусство целителя, но было поздно. Левки прожила еще четверо суток и в сознание больше не приходила. Они с Брендой день и ночь дежурили у ее постели, и однажды Мано проснулся от причитаний Бренды. Черты лица Левки заострились, кожа вокруг губ побелела. Дыхания не было, сердце не прослушивалось. Мертва.
Кроме внезапности болезни версию об отравлении подтверждало и таинственное исчезновение служанки Левкиппы – Денизы. Ее нигде не могли найти с того самого дня, как случилось несчастье. Одного со своей госпожой возраста и телосложения, Дениза считалась ее лучшей подругой. Мано предполагал, что между девушками произошла серьезная размолвка и Дениза, под влиянием момента, не отдавая себе отчета в своих действиях, совершила страшное. И, ужаснувшись содеянному, опасаясь справедливого возмездия, сбежала. Во всяком случае, в Гнезде о ней с той поры ничего не известно.
Мы сгрудились около Мано, слушая его рассказ. Только Вага остался сидеть, как восковая статуя.
– Я… приказывал разыскать ее… – прошептал он.
Вага имел в виду исчезнувшую Денизу. Чертыхнувшись про себя, я поспешил к первому адмиралу. Конечно, он единственный, кроме Мано и Бренды, осведомлен об обстоятельствах смерти Левкиппы. Сегодняшнее напоминание о пережитом запросто могло его убить.
Помог ему встать, проводил до спальни, сделал укол.
– Сейчас вы уснете. Приношу извинения за выходку Наоми. Не стоило ей ворошить чужое грязное белье.
– Она мстит мне… – глаза его медленно закрылись.
– Вы проснетесь окрепшим и бодрым, – строго произнес я и поспешил обратно, негодуя на Наоми.
Вага не решался вступиться за Бренду, спасти сестру от неминуемой казни. А Наоми нарочно усилила его терзания, напомнив о трагической гибели старшей дочери.
За время моего отсутствия страсти накалились. Мано рыдал на груди Габа, Тонке стало плохо, и Гордей придерживал ее за вздрагивающие плечи. Лицо и шея Пини покраснели, она нервно кусала губы. Арни и Дерек совещались вполголоса. Наоми, отвернувшись от всех, стояла у окна. Я подошел осторожно.
– Что вы натворили, Наоми?
– А? Я – ничего.
– Вы чуть не отправили Вагу на тот свет. А ведь он долго еще будет нам нужен. Вы спутали понятия: праведную месть и гнусный садизм. Прошу вас: умерьте жар в своей душе. Я понимаю, как вам тяжело… справиться с собой.
– Я стараюсь.
Подошел Арни, обнял нас обоих.
– Откладывать не будем.
Я непонимающе воззрился на него.
– Я говорю о раскопках.
Изумление мое возрастало. Что еще выяснилось, пока меня не было?
– Понимаете, Рон, – оживилась Наоми, – когда за мной пришли в подземелье… в тот день… я страшно испугалась. Решила: убьют здесь и никто никогда не узнает, что со мной сталось. Много позже поняла, почему так подумала. Там, в подземном зале, куда выходят двери всех камер, под каменными плитами пола кто-то погребен. Подсознательно я приметила это еще когда меня препровождали в темницу.
Со всех сторон нас охватили холод и тишина подземелья. Тусклые флуоры еле рассеивали мрак. Арни и Наоми шли впереди, за ними следовали мы с Пини. Я присматривался к Наоми: не страшно ли ей вновь очутиться в мрачной тюрьме, где она провела столько времени в ожидании пыток и казни. Но ни тени беспокойства не увидел в ней, в ее легких движениях, уверенной поступи. Она вела нас всех.
В бывшей камере Наоми зашевелилась, встала в рост темная фигура.
– Явились, – в туманном свете умирающей флуорпанели физиономия Бренды выглядела жутковато. – Долго мне здесь прохлаждаться? Вы не смеете тронуть Вагу. А с его сестрой можно так обойтись? Сойдет с рук, вообразили? Я должна заботиться о Вагариусе – он болен. Без него ваша лавочка живо закроется!
– Я подумаю, – бесстрастно ответила Наоми.
И тут я сообразил, что, выдавая свою тираду, Бренда на нее даже не глянула. Речь ее предназначалась, скорее, для ушей Пини.
Ключ от камеры был у Наоми, и она открыла замок.
– Выходите, Бренда.
Она медленно вышла, растерянно моргая, недоумевая, что это? Смерть? Свобода? Под нашим конвоем проковыляла к центру зала. Зажженный фонарь в руке Пини отбросил качающийся эллипс света на серый каменный пол.
– Здесь другой цвет цемента, – сказала Наоми. – Поднимите плиту.
По виску Бренды сползла крупная капля пота.
Арни принесенным с собой ломиком быстро сбил крошащийся цемент и поддел плиту. Она сдвинулась с глухим скрежетом. Тогда Арни взялся за приподнятый край и разом, по-богатырски легко опрокинул плоский каменный блок. Открылась темная ниша.
Резкий, затхлый запах достал до моих ноздрей. В ярком свете фонаря я увидел совершенно мумифицировавшийся труп женщины: запавшие глазницы; выступающие сквозь темно-коричневую, ссохшуюся кожу кости черепа. Сохранилась одежда: полуистлевшее красное платье, стянутое на талии кожаным поясом и расшитые жемчужным бисером сандалии. Я наклонился над трупом …
Раздался жуткий вопль Пини и свет опрокинулся мне в лицо. Хорошо, что фонарь был небьющийся. Упав, яркий продолговатый цилиндр в защитной плетенке подкатился к самому краю могилы. Пини встала рядом на колени, протягивая руки к останкам, туда, где золотая пряжка на поясе умершей блестела замысловатым вензелем: «Л.К.»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});