Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

приблизился к дому. У подъезда стояло несколько крытых автомобилей, остро пахло бензином, по двору торопливо ходили незнакомые, тепло одетые люди. Шофер наркома Семашко, упав на капот машины, обхватив руками голову и, видимо, крепясь изо всей силы, сдержанно рыдал.

Никогда еще в Горки не съезжалось столько народу.

Обойдя дом, ставший сразу каким-то угрюмым и неживым, Лука вернулся на тихую аллею. Противоречивые чувства одолевали его — то тянуло к людям, то хотелось остаться одному. На любимой скамье Ленина сутулилась одинокая фигура. Лука подошел ближе и в человеке, одетом в армейскую шинель с поднятым воротником и в меховой шапке, узнал Сталина. Сталин глубоко задумался и не заметил приблизившегося к нему часового.

Лука повернул обратно. Он мало знал Сталина, видел его только несколько раз, мельком, всегда куда-то спешащим.

Было восемь часов вечера, когда Луку сменили в карауле. У него раскалывалась голова от непривычной, тягучей боли, и, хотя еще было рано, он решил лечь спать. Душевное смятение лучше всего лечить сном. Он вошел в северный флигель, в котором жил обслуживающий персонал и отдыхала охрана, разделся и повалился в кровать, но уснуть долго не мог, все прислушивался к тревожным звукам во дворе. Наконец не выдержал, снова оделся, вышел во двор, взглянул на прояснявшееся небо, зашагал по аллее. Сталин все в той же позе сидел на скамье, курил трубку. Чтобы не потревожить его, Лука бесшумно повернул обратно.

Кто-то из шоферов, только что приехавших из Москвы, рассказывал, что в городе пока еще никто ничего не знает и жизнь течет своим чередом.

Пришли крестьяне из соседнего села, принесли на плечах дубовый гроб, сделанный для Ильича деревенскими плотниками.

Лука выбрался за распахнутые ворота. Там топталась толпа крестьян, среди них метался расстроенный Тишка. Крестьяне передавали друг другу, что здоровье Ильича внезапно похудшало, в половине шестого вечера дыхание зачастило, больной впал в беспамятство, и в 6 часов 50 минут Ленин скончался.

— Где же он лежит-то?

— В верхних комнатах.

Люди разговаривали вполголоса:

— Есть ли кто при нем? Покойнику нехорошо одному лежать. При нем должны быть люди.

— И жена и сестра не отходят от него. Да и наркомы там.

Начальник караула позвал Луку ужинать, но юноша отказался. Ему не хотелось ни есть, ни пить, он не находил себе места и все шагал, шагал как заведенный по тропинкам, протоптанным в снегу. Горестные мысли одолевали его. Что станет с его отцом, когда он узнает о смерти Ленина, выдержит ли его уставшее сердце такой удар? Кто теперь станет во главе революционной страны?

В четвертом часу ночи Лука снова лег в постель и на этот раз моментально заснул. Спал он долго, глубоко, без сновидений. Измученный мозг его отдыхал. Товарищи-курсанты разбудили Луку в полдень. Он вскочил, ничего не понимая, и отправился бродить в соседний лес.

Когда Лука вернулся, приехавший из Москвы профессор Абрикосов уже вскрыл тело усопшего. Об этом сказал Луке всезнающий садовник.

В четыре часа дня Лука снова заступил в караул, в нижнем этаже дома. Он слышал, как наркомздрав Семашко, подавляя сухие рыдания, диктовал по телефону бюллетень. В нем сообщалось, что в результате вскрытия обнаружено резкое изменение кровеносных сосудов мягкой мозговой оболочки в области четверохолмия: это и послужило причиной смерти.

«Обязательно нужно узнать, что такое четверохолмие и мягкая мозговая оболочка», — думал Лука, слушая, как Семашко перечисляет фамилии профессоров Форстера, Осипова, Абрикосова, Дешина, Бунака и докторов Гетье, Елистратова, Розанова, Обуха и Вейсброда, подписавших бюллетень.

Тяжело ступая, Семашко поднялся наверх.

Раздался резкий телефонный звонок, и так как поблизости никого не оказалось, то Лука, облизав пересохшие губы, снял трубку.

— Говорит Дзержинский, — услышал он заглушенный расстоянием металлический властный голос. — Немедленно разыщите Сталина и попросите его к телефону.

— Сейчас позову, товарищ Дзержинский, — ответил Лука и увидел спускавшегося по лестнице Сталина в распахнутой шинели.

Сталин взял телефонную трубку, подул в нее.

— Сегодня в одиннадцать часов утра, открывая заседание XI Всероссийского съезда Советов, товарищ Калинин объявил делегатам о тяжелой потере, постигшей партию и народ, — зарокотала телефонная трубка. — Под моим председательством заседала комиссия по организации похорон. В специальном бюллетене мы известим население столицы, что тело покойного прибудет в Москву в час дня… Порядок встречи тела делегациями, а также порядок шествия от вокзала до Дома Союзов объявим особо… Кроме делегаций, никто в район вокзала допускаться не будет… Тело Владимира Ильича до похорон будет находиться в Колонном зале Дома Союзов. — Дзержинский закашлялся, и сухие звуки кашля с минуту отзывались в трубке. — Доступ к гробу будет открыт с семи часов вечера 23 января… О дне похорон объявим особо… Моссовет все спектакли, киносеансы, концерты и всякие увеселения с 22 по 27 января отменил. Экстренный выпуск газет «Правда» и «Известия» выйдет с Воззванием ЦК РКП(б) к партии и ко всем трудящимся, с Воззванием Исполкома Коминтерна и Приказом Реввоенсовета республики.

— Экстренный выпуск надо напечатать как можно раньше и обязательно совместный, объединив обе газеты, — сказал Сталин и, помолчав, вслушиваясь в слова, несущиеся по проводам, добавил: — Надежда Константиновна заснула. — Не взглянув на замершего часового, Сталин рывком повесил трубку и пошел к выходу твердой походкой, с нажимом на каблук.

Закутанные в теплые шубы, осыпанные бисерными капельками растаявшего инея, Каменев, Бухарин и Зиновьев, только что прибывшие из Москвы, расступились перед ним, давая дорогу.

Всю ночь в Горки съезжались члены ЦК партии, наркомы, депутаты ВЦИК, военачальники Красной Армии. Молча подымались они по крутой лестнице в маленькую комнату, где в дубовом гробу, обитом красной материей, одетый в неизменный зеленый френч с кожаными пуговицами, лежал Ленин. Тут же, прислоненная к стене, стояла, отбрасывая радужные лучи, стеклянная крышка гроба.

Бросив беглый взгляд на спокойное, словно у спящего, лицо Ленина с подстриженными усами и небольшой бородкой, каждый из приехавших смахивал навернувшуюся на ресницы слезу и выходил, уступая место другому.

Мария Ильинична и Надежда Константиновна с опухшими от слез лицами всю ночь провели у гроба.

Не выходил из комнаты и Сталин. Иногда он приближался к высокому окну и, глядя в темноту ночи, покусывая кончики черных усов, думал. Фигура его неясно отражалась в стекле окна, и он как бы стоял у собственного портрета.

Все комнаты нижнего этажа заняли приезжие. Никто не курил. Разговаривали вполголоса. Верхняя одежда была кучей свалена в телефонной комнате.

Лука, выделенный в караул, который должен был сопровождать гроб до Москвы, лег в постель рано. Утром он вышел из северного флигеля и, подняв воротник шинели, посмотрел на термометр — синий столбик упал до