На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

   — Черт, они будут счастливы, что бы ни получили. Они   — народ счастливый. То, что ты видишь там снаружи, просто кратковременный дерзкий проект, изо дня в день, все заложники имеют значение, пока их буржуазия может что-то заплатить.

  —    Ой, Халиско,   — пробормотал Фрэнк.

  —   О, встречайте Эль Нато.

В вагон зашел энергичный человек   —  китель офицера расформированной армии какой-то далекой страны, дымчатые линзы, стальной практицизм там, где можно было бы ожидать серебряных украшений, на эполете сидит очень большой тропический попугай, настолько несоразмерный, что для общения с хозяином ему нужно было наклоняться и кричать тому в ухо.

  —  А это Хоакин,   — улыбнулся Эль Нато птице.   — Расскажи ему что-нибудь про себя, m'hijo, дитя мое.

   —  Мне нравится дрючить киску гринго,   —  признался попугай.

  — Это как?   —  Эвболл подмигнул театральному британскому акценту птицы, несколько напоминающему водевильного Шекспира и развратные ночи.

   Противный смех:

   —  Какие-то проблемы, pendejo, идиот?

   Эль Нато раздраженно улыбнулся:

  — Тише-тише, Хоакин, нельзя, чтобы у наших гостей сложилось о нас неверное представление, это была всего лишь одна домашняя кошка, в Корпус-Кристи, очень-очень давно.

  —  Порок под запретом, ми капитан, мысли об этом приключении преследуют меня.

    —  Конечно, Хоакин, а теперь, джентльмены, если не возражаете...

 Оседланные кони ждали Эвболла и Фрэнка   —  это говорило о том, что они должны на них сесть. «Не едешь с нами, Дуэйн?»   —  Фрэнк взобрался в черное кожаное седло с подпоркой в армейском стиле, как он заметил, немного неожиданно для этих краев так далеко от города, никакой резьбы или маркировки, или узоров, кроме мексиканских мундштучных удил и «набоек» на стременах. «Оставайтесь умницами,   —  кричал из дверей вагона Дуэйн,   — и, возможно, однажды мы свидимся на этих рельсах снова». Когда поезд тронулся, Эль Нато бросил ему кожаный мешок, небольшой, но увесистый, заставил свою лошадь театрально заржать, сделал полный оборот и крикнул своим всадникам: «Поехали, vamonos!». Попугай начал хлопать крыльями, словно подавая сигналы конфедерату где-то вдали. Окружив американцев, партизаны guerrilleros тронулись в путь   —  настороже, в молчании, военным аллюром, и вот уже поезд за их спиной казался просто еще одним стрекочущим летним насекомым в далекой чаще.

   —  Я еду с анархистами, черт возьми, никогда от себя этого не ожидал...

—   В чем дело,   — подколол его Эвболл,   —  тебе спокойнее ехать с обыденными бандитами?

  —   Бандиты могут застрелить, бандиты могут зарезать, но, во всяком случае, они не устраивают взрывы при каждом удобном случае.

   —  Мы никогда ничего не взрывали!   — возразил Эль Нато.   — Никто здесь ничего не знает о взрывчатых веществах! Крадем немного динамита с шахт, возможно, бросим одну динамитную шашку туда, другую сюда, но теперь всё изменилось, теперь ты едешь с нами, el Famoso Chavalito del Quiselgúr, прославленный кабальеро Кизелгур!   — теперь нас зауважают!

 Они ехали еще долго после наступления темноты, поели, поспали, снялись с лагеря, выехали ни свет, ни заря. Конвой был лишен чувства юмора, мысль даже о дружеской рюмке copa то и дело отвергалась. Все дни проходили так, они ехали в Мексику дальше, чем кто-нибудь, по мнению Фрэнка, мог бы туда забраться, не уткнувшись в побережье, а Эвболл тем временем вел себя всё менее как заложник и всё более как давно потерянный брат, с помощью обаяния пытающийся вернуться в семью, которую считал своей. Еще более странным было то, что Эль Нато и его лейтенанты, судя по всему, поддались на эту уловку и вскоре начали подзадоривать Эвболла присоединиться к их партизанскому отряду.

  —  Тебе надо будет ехать быстро, не снижая скорости. Но у нас не всегда есть еда и не всегда удается найти город для реквизиции, правило в отряде такое: тот, кто нашел что-то первым, первым это использует, pues, вот ... ты справишься, я уверен.

Они ехали по бульварам маленьких городков, украшенных старыми пальмами, через отвесные каньоны, по горам цвета индиго, раздувавшимся, как бумажные аппликации, многие мили тьмы. В один прекрасный день, посмотрев вниз с высокого горного хребта, Фрэнк увидел ржаво-красный город, бурливший в глубокой лощине. Всюду маячили горы отвалов, Фрэнк понял, что это отходы от добычи серебра. Скитания среди неизменных высоких стен городских переулков часто приводили к ступеням лестниц.

Они разбили лагерь за пределами города, возле моста через сухое русло арройо. Ветер, просачивавшийся в лощину, никогда не ослабевал, пока они были там. Уличные фонари загорались в темно-коричневых сумерках полудня и иногда горели весь следующий день. Фрэнк, кажется, попавший в частичный вакуум хода времени, нашел полминуты, чтобы задать себе вопрос: действительно ли именно здесь он должен находиться. Это был такой неожиданный вопрос, что он решил посоветоваться с Эвболлом, который сидел на корточках возле пулемета Максима, разобранного на детали на одеяле, и пытался вспомнить, как собрать его обратно.

  —  Старина, compinche, слушай, ты выглядишь как-то по-другому. Погоди, не говори ничего. Шляпа? Возможно, эти ленты с пулями для пулемета на груди? Татуировка? Дай-ка взглянуть. Как красиво, какие фантастические сиськи, правда? Qué guapa, qué tetas fantásticas, verdad?

  —  Эти люди знали с самого начала,   — сказал Эвболл.   — Просто взяли меня с собой ненадолго, посмотреть, вот и всё.

   —  Эй! Послушай меня. Не горячись. Мы, мы изменим направление. Да! Да, ты можешь быть Кидом, а я буду твоим соратником. Окей? Они не верят ни одному моему слову, но, может быть, поверят тебе.

  —    Кому, мне? Стать Кидом? Ой, я не знаю, Фрэнк...

  —  Я научу тебя всему за пять минут, курс Продвинутого Взрывания по дешевке, новейшее учение: вот, например, ты когда-нибудь задумывался, с какого края нужно поджигать эти штуки?

    —  Черт, Фрэнк, убери это от меня...

    —  Вот это сюда, смотри...

  — Ааа!   — Эвболл скрылся под пологом палатки, превысив начальную скорость пули любого известного огнестрельного оружия.

Фрэнк зажал дымящийся цилиндр, при ближайшем рассмотрении оказавшийся не более чем кубинской сигарой кларо в оберточной бумаге «Партидос», между зубами, и начал бродить среди ковбоев отряда tropa, которым казалось, что он действительно курит динамит, и они разбегались с его пути, восхищенно ворча. Единственным, кто захотел вступить с ним в разговор, оказался попугай Хоакин.

  —  Когда-нибудь интересовался, почему Закатекас называется Закатекасом? Или почему Гуанахуато   —  это Гуанахуато?

Фрэнк, у которого к тому времени уже сформировалась сомнительная привычка Беседы с Попугаем, раздраженно пожал плечами:

    —  Один   — город, другой   — штат.

    — Тупица, рendejo!   — закричал попугай.   —  Подумай хорошенько! Двойное преломление! Твое любимое оптическое свойство! Серебряные шахты, полные шпата espato, двойное преломление всё время, и не только лучей света, хаха! Городов тоже! Людей! Попугаев! Ты просто плаваешь в этих облаках дыма гринго, думая, что всё существует в одном экземпляре, huevón, придурок, ты не видишь эти странные огни вокруг тебя. Ай, Чиуауа. Фактически, ай, Чиуауа, Чиуауа. Младшие инженеры! Всё похоже. Ограниченность. Это вечная твоя проблема.

Попугай начал впадать в истерику, зловещую в своем затяжном равнодушии.

  —  А это твоя проблема,   —  Фрэнк приближался к Хоакину, протянув руки для удушения.

Команданте почувствовал, что в воздухе пахнет попугаецидом, и решил поторопиться.

   —  Простите, сеньор кабальеро, но мы задерживаемся на несколько часов...

    —  Задерживаемся на несколько часов до чего, Нато?

  —  Caray, вот это да! Я забыл вам сказать? Иногда не понимаю, как мне вообще доверили руководство отрядом. Это ваше первое задание, конечно! Мы хотим, чтобы вы взорвали сегодня ночью Palacio del Gobierno, дворец правительства. Окей? Нанесете этот фирменный удар El Chavalito?