На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

   —   Наверное, тебе не надо с ним слишком дружить,   —  посоветовала она.

  —   Этого человека ждет стенка, paredón.

   —  За что, что он сделал?

   Она минуту помедлила.

   — Выполнял поручения на севере от границы. Работал на... опасных людей. Ты знаешь о,   — приглушая голос и уставившись на нее взглядом, под которым был невозможен любой самообман,   —  «П. Л. М»?

Опа.

  —  Постой, это те братья Флореса Махона, да, verdad?... а еще тот Камило Арриаха, из местных, если я не ошибаюсь...?

  —   Камило? Он potosino. А работодатели сеньора Провеко  —  они сочли бы Флореса Махона несколько...как у вас говорят   —  деликатным?

  —  Да, но взгляни на него. Черт, разве это не яркое события в жизни мужчины  —  быть поставленным к стенке?

   —  Существуют два направления научной мысли. Одни хотят его освободить, следовать за ним, записывать, узнать, чему они могут научиться. Другие хотят просто устранить причиняющий беспокойство элемент, чем быстрее, тем лучше.

  —  Да, но есть люди, составляющие во стократ более серьезную угрозу, чем старина Дуэйн, некоторые сидят в тюрьме по пятьдесят лет, с чего вдруг такая спешка? Что-то серьезное в разработке, наверное?

   —  Твои глаза,   —  у нее была привычка шептать, когда они оставались наедине.   —  Я никогда не видела таких глаз.

   Ну что ж.

  —  Сержант, вы хотите сказать, что никогда прежде у вас не было времени посмотреть в глаза гринго?

Она молчала, ее не поддающиеся прочтению глаза с черными радужками выражали что-то, что гарантированно вызвало его любопытство. Сегодня она предупредила его, что здесь граница ее полномочий, и когда Дуйэн в конце концов решился всё рассказать, Фрэнк был не очень удивлен.

От Дуэйна разило так, словно он выпил немерено caldereros y sus macheteros из текилы с водкой, хотя Фрэнк точно не знал, сколько именно в нем поместилось   —  в его глазах было слишком много понимания, и они пылали.

  —  Я здесь с заданием,   —  вот как он это описал,   —  если конкретнее, я должен предложить тебе работу по контракту, вот до этого пункта и еще с другой стороны, поскольку ты   —  прости, если я слишком прямолинеен   —  Кизелгур Кид, легенда Дикого Запада.

  —  Чертовски странное предположение, Дуэйн, такое впечатление, словно ты лучше знаешь, ездишь туда-сюда по территории и тому подобное.

    —  Ты... просто горный инженер и всё.

   — Да, но ты много знаешь про опасные вещества, идеально подходящие для бурной деятельности, если призадуматься, что тебе нужно сделать, когда выйдешь отсюда   —  так это выбрать любую шахту в Вета-Мадре, отправиться в ближайшую к ней кантину, и там ты погрузишься в работу квалифицированного персонала по обрушению, прежде чем догадаешься, кто оплачивает следующий раунд.

  —  С половиной из них, братишка, я буду поддерживать связь всегда из-за их работы в этом старом Порфириато, всё, что я должен был сделать   —  лишь однажды ошибиться в догадке.

   —  Возможно, именно это ты и сделал.

    — Значит, я в твоей власти, не так ли?

 — Интересно, шутил бы ты так же с настоящим Кизелгуром Кидом... не выражал бы ли ты ему больше почтения, черт, не знаю, даже демонстрировал бы страх?

  —   Кид, если мне позволено так тебя называть, я боюсь всё время.

   —  В смысле, в твоем мозгу есть пространство для возможности того, что ты обратился не к тому парню?

    — У федералов есть фотографии, я их видел.

  —  Никто никогда не выглядит так, как на их фотографиях, тебе уже следовало бы это знать.

  —   Кроме того, я разговаривал с Братом Диско в Теллуриде. Он предсказал, что ты будешь здесь, и даже   — в чьей компании.

    —  Элмор думает, что я   — Кид?

   —  Элмор говорит, что только поэтому Боб Мелдрум не продырявил тебя сразу же, как только увидел.

    —  Я напугал Шнеллера Боба?

  —  Скорее   — профессиональная этика,   —  высказал мнение Дуэйн Провеко с выработанным добродушием.   —  А чтобы показать тебе всё честно и открыто, сегодня ночью мы отсюда сбежим.

  —   Как раз когда мне начало здесь нравиться. Почему ты не можешь сбежать один.

    —  Потому что все здесь думают, что ты   —  Кизелгур Кид, и ожидают побега.

    —  Но я   —  не он.

  — Но однажды какой-нибудь местный злодей не сможет удержаться и не вонзить свой нож cuchillo в твое сердце, просто ради славы, которую ему это принесет.

  —   Не хочу показаться нетактичным,   —  присоединился к беседе Эвболл,   — но нам уже давно пора быть далеко отсюда.

    —  Ты тоже? Я думал, твои родственники нас выкупят.

    —  Я тоже так думал какое-то время.

  —    Опа.

С потайными фонарями в руках они вошли в арочный коридор с гладкими стенами. Качались тени, впереди возникали белые очертания.

  —  Мать честная!   — сказал Эвболл.

  —  Надеюсь, вас не стошнит?   —  спросил заботливый Дуйэн.   — Парни, познакомьтесь с мумиями.

 Их было около тридцати, свисали на колышках двумя длинными рядами, через которые нужно было проходить. Тела были скрыты под простынями, только головы оставались непокрытыми, склонены вниз, лица разной степени мумификации, некоторые в свете фонарей без выражения, другие искажены ужасными страданиями. Кажется, все они ждали чего-то со сверхъестественным терпением, их ноги были приподняты над землей на несколько футов, худые и растерянные, сохраняющие достоинство и отстраненность, невозмутимо уверенные, что они находятся в Мексике, но не принадлежат ей.

  —  В Пантеоне мало места,   —  рвался объяснить Дуйэн,   — так что эти парни пять лет вулканизируются в земле, а потом, если их родственники не заплатят так называемый могильный налог, их выкапывают и вешают здесь, пока кто-то не раскошелится.

  —   Я думал, это как-то связано с религией,   —  сказал Эвболл.

  — Можно сказать и так, всё превращается в песо и сентаво, вода в вино, скажем так, днем они берут с посетителей плату за демонстрацию этого всего, до полудня собираем здесь тройной тариф, но, судя по выражению этих лиц, мы ... что-то прервали.

   —  Ладно, Дуэйн,   — пробормотал Фрэнк.

Они подошли к спиральной лестнице в конце подземелья и поднялись к лунному свету.

Пройдя через каньон к старому вокзалу Марфил, вскоре после восхода солнца они сели на поезд и ехали весь день, Фрэнк погрузился в молчание, отказывался пить, покупать напитки, курить или хотя бы поделиться сигариллами, которые он не курил, со своими корешами по тюрьме, всё больше беспокоившимися.

  —   Надеюсь, ты не влюбился, compinche, приятель.

 —   Тебя преследуют мысли,   —  объяснил Дуйэн.   — По всем признакам. Что-то в твоем нашумевшем прошлом, чего нужно опасаться.

   —  Знаешь ли, Брат Провеко, в тюрьме этот припев про Кида   —  одно дело, но здесь это уже утомляет, не более. Я   — не тот, кто тебе нужен, не этот Кид, тебе лучше прекратить это прямо сейчас и начать подкалывать кого-нибудь другого, кто сможет это оценить.

  — Слишком поздно,   —  Дуэйн кивнул в окно.   — По моим подсчетам, у тебя осталось пять минут, чтобы освежить в памяти свои легендарные навыки обращения с динамитом...Кид.

Действительно, поезд затормозил и остановился, Фрэнк услышал шум неподалеку. Он выглянул в окно и увидел конный конвой, несколько десятков мужчин, выглядевших так, словно приняли обет умеренности внешнего вида   —  никакой растительности над верхней губой, небольшие поля шляп, в которых не запутается никакой чарро, хлопчатобумажные рубашки и рабочие штаны земляных тонов, никаких знаков различия, никаких признаков принадлежности к какой-либо организации.

     — Ха, это всё за мной?   — спросил Фрэнк.

    —  Я еду один,   — заявил Эвболл.

    — Иначе и быть не могло.

   Кажется, за предыдущие несколько часов Дуэйн где-то достал пистолет.

   Спустя несколько секунд Эвболл сказал:

  —  О, выкупное право? Именно на это ты рассчитываешь  —  на легендарные богатства Оста? Не очень удачный план, vaquero, ковбой.