По волчьему следу - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Генрих внял.
- Мы вот! – Васька вывалился следующим, шумный и веселый.
Незнакомый.
В черной, явно с чужого плеча, форме. Та была слишком велика, пусть Васька и старался, стягивал китель ремнем, рукава вон подшил, но все одно форма смотрелась нелепо.
И Генрих поморщился.
Форма была частью спектакля, о которой его не предупредили? И если так, то отнюдь не все он контролирует.
- Анька, ты посмотри только, посмотри…
Женщина, которую он вел, была явно не в себе. Взгляд её рассеянный блуждал, на губах застыла улыбка. И лицо её гляделось маской.
Она и шла-то, одно рукой опираясь на Ваську, другой – вцепившись в Зиму.
И Бекшеев выдохнул.
Ни наручников.
Ни… пут.
А потом вдохнул, потому что понял – бежать не станет. И не в наручниках дело. Просто… не оставит она. И не позволят. У Васьки револьвер.
Ножи.
Михеич не безоружен. Но даже не в них дело. Менталисту револьвер не нужен. Такому – точно не нужен.
- Бекшеев, Бекшеев, - покачала головой Зима. – Вот… почему ты вечно норовишь вляпаться, а?
- Извини, - он понял, что и сам улыбается. – Я не нарочно. Как-то оно… само выходит, что ли.
Генрих вяло хлопнул, изображая аплодисменты.
- Что ж, - сказал он. – Все на месте… в таком случае, полагаю, стоит начать… надеюсь, вы не собираетесь мешать?
- Что вы, - Зима отмахнулась. – Зачем… я так… поприсутствовать. Посмотреть. Понять, как оно… у людей-то… а то ведь…
- Я оружие забрал! – поспешил встрять Васька и, вытащив из кобуры знакомый револьвер, продемонстрировал его. – Вот! И эта… можно, я первым, а? Можно?
- Погоди, - оборвал его Генрих.
Он подошел к Зиме. Медленно ступал, тяжело, подволакивая ногу. И лицо его худое исказилось, и показалось, что вот сейчас оно вовсе переменится, утрачивая всякое сходство с человеческим, что проступит сквозь него иная гримаса.
- Оружие – это ведь ерунда, правда? – Генрих произнес это очень тихо, глядя в глаза Зиме. – Ты и без оружия убить способна…
- Такого, как ты?
- Как я… другого… мага… но ты же понимаешь, что если умру я, умрут и они…
Это он про Михеича?
Ваську, который от нетерпения подпрыгивал на месте.
Про… женщину?
- Они все одно умрут, - Зима пожала плечами. – Сами ли, по статье пойдут, если вдруг не сразу… может, если сами, то и вариант не худший.
- И она?
Женщина стояла, вцепившись в руку Зимы. И улыбалась счастливо-безумной улыбкой.
- Она ведь с твоей точки зрения не виновата… - Генрих коснулся лица. – Ни в чем… и такой интересный выбор, правда? Спасти тех, кто дорог, но загубить одну невинную душу…
- Две, - Зима погладила пальцы, что лежали на её руке. – Твоими стараниями, надо полагать…
Приподнятая бровь.
И… радость?
Искренняя? Гордость даже. Явная. Распирающая просто.
- Надо же, - Зима чуть склонила голову. – Ну да, конечно… ты же знал. В отличие от нее. И когда бы ты её обрадовал? Хотя…
- Лишние знания – лишние печали.
Генрих наклонился, заглянув в пустые глаза женщины. И осторожно, нежно поцеловал её в лоб.
- Зато я теперь понимаю его…
- Кого?
- Брата… только у меня, в отличие от него, все получится… обязательно получится.
Бекшеев промолчал.
[1] В нашей истории первый кинофестиваль состоялся в 1935 году, но официально первым считается фестиваль, проведенный в 1959 г.
[2] Костная форма туберкулеза – это вариант развития болезни, когда поражаются не легкие, а опорно-двигательный аппарат.
Глава 47 Метели
Глава 47 Метели
«Пантеон языческих богов столь велик и многообразен, что по сей день нет единого мнения о том, кого же из них считать главным. Если на одних землях язычники поклоняются Даждьбогу, то на других могут нести жертвы Перуну или даже Волоху. Порой во главе становится Макошь или иная, в прочих случаях, слабая богиня. Бытует мнение, что во многом главенство определяется нуждами отдельно взятой общины…»
«Современное язычество Империи», научная работа академика Шаевского.
От чужого безумия пахнет болезнью.
И запах этот острый, едкий. Он не оставляет шансов безумцу, пусть бы самому ему кажется, что времени еще много, но нет, смерть не обмануть.
Она не за спиной.
Она в нем.
В желтой набрякшей коже. В желтых белках глаз, которые налились этой вот желтизной так, что даже веки теперь не смыкаются полностью. Она в желтоватых сосудах, что поднялись из глубин, поползли под кожей тела. Она… всюду.
И там, внутри тела.
Она дышит, глубоко, с клекотом и сипеним в разодранных легких. И она же порождает мелкую дрожь в пальцах. Но сам человек искренне верит, что времени у него еще много. что он успеет… что?
Что-то важное.
У всех есть что-то такое, бесконечно важное, что нельзя ни отложить, ни бросить.
А я… я бы могла свернуть ему шею. Наверное. Нет, его воля… да, ощущалась. Этаким ошейником, что заставил Девочку смирно лежать, пусть бы она тоже с немалой радостью вцепилась бы в глотку наглецу. Но я – не она. И этот ошейник разорвала бы. Легко?
Нет. Но, пожалуй, шанс был бы. Но я…
Жду.
Чего-то.
Сама не знаю, чего. Ответов? Так ли они нужны на самом-то деле? Все здесь… даже больше.
- Надеюсь, ты понимаешь, - он решается заговорить. – Бить буду не по тебе. Я не воюю с женщинами, но…
Бекшеев ментального удара не выдержит.
- Возьми меня за руку, - теперь его сила направлена на Анну. И та подчиняется. Я вижу, что не сразу. Она смотрит на него, губы кривятся и кажется, что женщина того и гляди заплачет. Но нет, вот она послушно протягивает пальцы.
Делает шаг к нему.
- Ты всегда была хорошей девочкой… красивой девочкой.
Девочкой, которой он влез в голову, напрочь заморочив.
Я подхожу к Бекшееву, отмечаю, что выглядит он на диво погано, хотя, конечно, жив – уже радость. Все-таки
