Другая половина мира - Михаил Ахманов

Пять кораблей, покачиваясь на длинной океанской волне и распустив паруса, синие, алые и золотые, шли к северу; плыли днем и ночью, то под ярким солнцем, висевшим над кормовыми башенками, то под темным небом, держа курс на путеводную звезду Инлад. Берег Лизира лежал по правому борту, и веяло от него травами и нагретым камнем, тянуло запахами свежей зелени и цветов, пахло терпким степным ароматом; а в этих знойных и влажных степях странствовал сейчас нефатец Та-Кем, оделенный щедрыми подарками, торил путь то ли на юг, то ли на восток, вместе со своими горбатыми зверями и черными слугами.

Вскоре лизирские берега сделались неприветливей: пески, пальмы и травянистые пространства сменились сплошными скалами, крутыми, но невысокими и рассеченными до самой воды гигантскими трещинами. Затем земная твердь начала откатываться на восток, будто уступив напору океана; скалы сделались выше и стояли теперь сплошной стеной, огораживая континент от бурь, ветров и ярости Морского Старца Паннар-Са. Корабли повернули вслед за берегом и шли так недолгое время, в Дни Пчелы и Паука; следующим был День Камня, и в этот день на севере поднялась высокая земля.

Но земля была и на юге, а это значило, что они достигли пролива между Бескрайними Водами и Длинным морем — того самого пролива, о коем рассказывал нефатеи.

Вероятно, море, лежавшее за ним, разделяло два материка, так что получалось, что Восточные Земли, как и Эйпонна, тоже состоят из двух больших массивов суши. Сколь они велики, пока что никто не мог сказать, но, если Та-Кем не ошибался и не преувеличивал, от пролива до Нефати с его огромной рекой было не меньше десятка соколиных полетов. Огромный путь, половина расстояния, пройденного по Бескрайним Водам! Удаляться так далеко от родных берегов странники не собирались. Главное было сделано: они пересекли океан и, как написано в Книге Тайн на Листах Сеннама, нашли новые земли. И теперь, чтобы навсегда воссоединить две части мира, они должны были вернуться и рассказать обо всем увиденном. Добраться домой и приумножить тем славу Одиссара и Арсолана, а заодно и Кейтаба.

Но дух человеческий ненасытен, и было бы странным не разведать хотя бы ближайшие места, причем столь важные, как этот пролив, соединяющий Длинное море с океаном, и земли Иберы, лежащие за ним. И потому О’Каймор, с согласия светлорожденных вождей и своих тидамов, повернул флот на восток, прошел между двумя материками, а затем повернул к северу, намереваясь высадиться на побережье Иберы и исследовать его. Корабли плыли на север в течение Дней Глины и Воды; на рассвете Дня Ветра, последнего в истекающем месяце, они направились к берегу.

На твердой земле Дженнаку снились корабли, а сейчас, когда его баюкала палуба «Тофала», ему привиделся город. Не безвестное поселение, не лагерь кочевников из наскоро сооруженных шалашей и не город вообще, вне времени и пространства… Хайан! Хайан, где склоны каждого холма были знакомы ему, как лезвия собственных клинков.

Но, странным образом, он видел и Хайан, и то, что было до Хайана; картины эти не накладывались и не смешивались друг с другом, будто рассматривали их два Дженнака двумя парами глаз. Один глядел на город из дерева и камня, перед другим простиралась обширная зеленая равнина без всяких признаков жилья, покрытая болотами и непроходимыми лесами. Среди зелени изогнутым серебристым лезвием сверкала река — не очень широкая, но полноводная, питаемая множеством речек и ручьев поменьше, струившихся из болот и озер. И река, и равнина скатывались к морю; вблизи него водный поток ширился и рос, готовясь к схватке с приливом, а лесистая равнина резко обрывалась, переходя вначале в низменные земли, поросшие пальмами и тростником, а под конец в песчаный берег, кое-где перегороженный бастионами темных скал.

Над берегом парили чайки. Среди Пяти Племен считалось, что их резкий крик — «хайя!.. хайя!..» — дал имя реке, а от нее — городу, возникшему здесь еще во времена пришествия Одисса. Но, быть может, Хайан стал называться Хайаном от «хейо», одного из кланов сесинаба, издревле обитавшего в этих местах и занимавшегося охотой и примитивным земледелием. Имелся у него и еще один смысл: произнесенное отрывисто и резко — так, как кричали чайки, — оно было возгласом довольства либо удивления, а иногда значило — «Так!» или «Ясказал!».

Древняя долина реки исчезла, и теперь перед мысленным взором Дженнака простирался прекрасный город садов и дворцов, сооруженных на вершинах пятисот пятидесяти восьми насыпей. Самые древние из этих рукотворных гор были сплошными, квадратными, сложенными из земли, со склонами, укрепленными не камнем, а разнообразным кустарником и деревьями, которые в пору цветения окутывали город сладким запахом, спорившим с соленым морским бризом. Но уже пять столетий назад, во времена великого сагамора Варутты, начали строить террасы из шлифованных каменных глыб, устраивая под ними склады, стойла для быков, казармы и иные помещения; самим же террасам придавались изысканные формы початка маиса, пальмовой кроны, дубового листа, фигурок попугая, кошки или сокола. Большинство из полутысячи городских холмов имели собственное название, и тридцать из них, расположенных в самом центре, носили имена дней, которые складывались в полный месяц. Между их вершинами были переброшены мосты, а у подножий простирались плошадки, засаженные фруктовыми рощами либо отведенные для игр в мяч, для торговли, постоялых дворов и харчевен. На некоторых размещались храмовые школы и священные водоемы, где можно было встретиться с жрецами и испросить у них совета.

Что касается плоских вершин холмов, то они, по большей части, предназначались для любви и отдыха, для трапез в семейном кругу, для неторопливых бесед под кронами магнолий — словом, не для дел, но для всего того, что придает жизни сладость. Одни из них были застроены домами горожан, другие — дворцами вождей, которых в каждом сераннском племени насчитывалось не менее двух десятков, третьи несли на своих спинах причудливые сооружения, облицованные мозаикой и керамическими плитками, — там можно было погрузиться в прохладу бассейна или в обжигающий жар парной бани, размять кости и пожаловаться на свои немощи опытному целителю. Имелись, разумеется, и исключения: около сорока насыпей были заняты не жилищами, а сооружениями иного рода, вроде Дома Страданий, стоявшего у дороги Белых Камней, или присутственных мест различных Очагов, из которых самым богатым являлся Очаг Торговцев, а самым грозным и сильным — воинское братство Гнева. Но все же считалось, что дела вершатся у подножий холмов; туда с рассветом устремлялись горожане, а в предзакатный час, после десятого всплеска, шли наверх, дабы вкусить покой вечерней трапезы и насладиться ночью любви.