Пробирная палата - К. Паркер

Как дерьмо с лопаты.

Противник устанавливал еще несколько требушетов. Жаль, что солдаты Империи закрепили за собой славу стойких воинов, не сдающихся ни при каких обстоятельствах. Лейтенант знал, что пары прямых попаданий вполне хватит, чтобы обратить его людей в панику и заставить их прыгнуть в воду. Обремененные доспехами, они практически не имели шансов удержаться на плаву. В данной ситуации наилучшим выходом была бы капитуляция. Но он уже дважды пытался это сделать и оба раза безуспешно – островитяне просто не верили, что солдат Империи может поступиться честью и предпочесть смерти жизнь.

Раздумывая обо всем этом, лейтенант склонялся в пользу варианта со смертью в бою, уж лучше погибнуть от верного удара, чем утонуть в бухте или быть раздавленным камнем. Придя к такому выводу, он прокричал приказ, и передние три шеренги устремились на врага. Их встретил поток камней, ради получения которых островитяне разобрали целую лестницу, ведшую когда-то к зданию таможни. Онасин поднял руку, и в этот момент здоровенный кирпич ударился о его шлем, согнув металл так, что лейтенант уже не мог повернуть голову.

– Черт! – ругнулся он и опустил руку.

После этого всякие попытки делать вид, что он продолжает контролировать ситуацию, потеряли всякий смысл. Задние напирали, и людской поток нес лейтенанта, как щепку. Он заботился лишь о том, чтобы передвигать ноги, держаться вертикально, не упасть и не быть растоптанным. Потом прямо перед ним появилась пика, и Онасин понял, что она неминуемо проткнет его, если он не сманеврирует, но, разумеется, ни замедлить шаги, ни отклониться в сторону было уже невозможно. Тот, кто упирался в его спину, подтолкнул Онасина вперед, нанизав на пику, как повар нанизывает на вертел кусок мяса. В этот момент силы сторон уравнялись, и лейтенант застыл с пикой в животе, глядя прямо в глаза тому, кто держал ее. На лице островитянина застыло выражение паники и, пожалуй, смущения – что было вполне понятно: в конце концов, что можно сказать абсолютному незнакомцу, нанизавшему себя на пику, которую вы держите? Онасин молчал, хотя если бы он еще мог управлять мышцами лица, то, наверное, постарался бы улыбнуться или даже подмигнуть.

Его спасли требушеты. Теперь их было уже целых десять, и когда они дали залп, ударив в тыл наступающим солдатам Империи, давление сзади внезапно ослабло. В тот же миг Онасина понесло назад. Но, не успев сделать и двух шагов, он споткнулся о кого-то и упал. Пика выскочила из рук его противника, но тот уже не мог остановиться. Волна понесла обезоруженного островитянина, он наступил на челюсть упавшего лейтенанта и исчез, а Онасин ощутил резкую боль в плече. Потом по нему прошелся еще кто-то, и он потерял счет топчущим его ногам и уснул.

Открыв глаза, лейтенант обнаружил, что смотрит в глаза человека, который определенно уже ничего не видел. Незнакомец был мертв. Впрочем, не он один. Мертвецы были повсюду: слева, справа, снизу и сверху. Онасин понял, что попал в братскую могилу. Он открыл рот, чтобы закричать, но из горла вырвался лишь хрип. Попробовал пошевелиться, но руки и ноги были придавлены телами соседей. И все же кто-то заметил шевеление, потому что до лейтенанта донесся глухой голос:

– Подожди. Здесь еще один живой.

Он не знал, как именно его вытащили – могила была довольно глубокая, и, очевидно, кто-то спрыгнул сверху на мертвые тела. Лейтенанту такой поступок показался довольно-таки неприятным – сам бы он никогда этого не сделал, – но предпринять каких-либо активных противодействий он не мог, а потому ограничился словами благодарности, которых, похоже, никто не расслышал.

– Посмотри на это, – сказал кто-то, кого Онасин не видел. Его перевернули на спину. – С такой дыркой в животе не живут, ему в любом случае конец.

– Всякое бывает, – ответил другой. – Я знал одного парня, его проткнул бык, так вот, дыра была такая, что бедняга просматривался насквозь, тем не менее он остался жив.

– Ладно, – сказал первый, – положите его там, с другими, если им кто-то займется…

– Да кому он нужен?

Тем не менее Онасина осмотрел какой-то человек с печальным лицом, который почистил и перевязал рану. Чем объяснялась эта печаль, ужасами, прошедшими перед глазами лекаря, или осознанием того, что шансы получить деньги за нелегкую и малоприятную работу крайне невелики, определить было невозможно. Бой к тому времени, конечно, закончился, противник был уничтожен, кое-кто попал в плен. Пожар успели потушить, и островитяне устало ходили по улицам, собирая мусор, чиня то, что еще поддавалось починке, переступая через тела погибших. Заполнив убитыми две глубокие могилы, они перестали беспокоиться по пустякам, загрузили трупы на два громадных зерновоза, вывезли в море и затопили.

Онасин тоже попал на зерновоз, но другой, превращенный в плавучую тюрьму. Он знал, что все могло бы закончиться хуже. Намного хуже, например, в имперском лагере для военнопленных. Из разговора стражников ему стало понятно, что гуманное отношение к захваченным имеет простое объяснение: островитяне видели в них потенциально ценных заложников. Что ж, в конце концов, это их первая война. И они еще многому не научились.

– Трагедия, – вздохнул префект Ап-Эскатоя. – Такие потери. И, главное, совершенно напрасные.

Главный управляющий печально кивнул.

– Да, неприятное происшествие, просто ужасное, – согласился он, вытирая липкие от меда пальцы влажным полотенцем. – И, как вы правильно подметили, они ничего не достигли, я бы даже сказал, что положение стало только хуже.

– Несомненно, – сказал префект. – После того, что они там натворили, у меня нет к ним никакого сочувствия. Знаю, мстительность ужасное качество. Но в данном случае я позволю себе проявить его в полной мере. Они заплатят за все, что совершили.

– Фигурально выражаясь.

Префект усмехнулся:

– К сожалению. Я бы хотел, чтобы было иначе, но не получается. – Он покачал головой. – Нет, надо признать реальность и смириться с ней. Проклятая битва уничтожила все надежды на получение субсидий, так что о перестройке Перимадеи придется забыть. Все пропало, а выгоды нет никому. И, знаете, я прихожу к выводу, что никакой трагедии в случившемся нет. Трагедия предполагает некое благородство, а в этом кавардаке его не сыскать. Все впустую, вот так. – Он вытер пальцы о край полотенца, словно очищая с них грязь обыденной жизни, в которой осталось так мало подлинного величия. – Но что сделано, то сделано, и нам ничего не остается, как попытаться выжать из сложившихся обстоятельств максимум пользы. Будем практичными, прагматичными и…

Он не договорил и едва заметно улыбнулся, словно ожидая от собеседника продолжения. Очевидно, последние слова были какой-то цитатой или ссылкой на нечто известное. Префект считался тонким ценителем и знатоком искусства, в частности, литературы, но его цитаты ставили в тупик многих, – некоторые даже подозревали, что иногда префект выдает за цитаты собственные изречения, но поймать его никому не удавалось, – но управляющий не знал источника, а потому промолчал, кивнул и сложил губы в улыбку.