Птенцы Виндерхейма - Алина Лис

Девушка беспомощно оглянулась. Подонок знал, и она это знала – ей нечего противопоставить «соколу». Сванд не хочет нападать первым, но стоит дать ему повод…

Разве это остановило Дрону, когда он был один против троих?

Она шагнула назад, и Асбьёрн разочарованно скривился:

– Правильно, проваливай. Это дела мужчин.

«Жаль, очень жаль», – говорили его голодные глаза.

Еще один удар. Он убьет Дрону!

Альдис еще отступила, скрывшись в зарослях, и бешеный сванд наконец перестал смотреть в ее сторону. Теперь Асбьёрн полностью сосредоточился на бхате, выбросив девушку из головы, как выбрасывают балласт за борт.

Первый камень был слишком тяжел, второй оказался слишком легким. Третий крошился в руках… Эх, как бы сейчас пригодилась дубинка, оставленная у ручья!

Наконец руки нащупали продолговатый булыжник, подходящий по форме и размеру. С камнем в руках курсантка выглянула из кустарника. Асбьёрн отпустил бхата, пнув пару раз ногой напоследок. Потом почему-то отвернулся, издал странный смешок и сказал, обращаясь к дереву справа от Альдис:

– Пора продолжить нашу игру. Следующий вопрос…

Их разделяло шагов двадцать. Сванд стоял вполоборота к девушке. Лучшего шанса могло просто не представиться.

Она попала! Камень пришелся чуть выше виска как раз над бурой царапиной – хорошая мишень.

Звук удара был похож на стук, который издают два голыша, столкнувшись друг с другом. Брызнула кровь, сванда повело. Он покачнулся, словно пьяный, вскинул руку к голове в жесте немого удивления.

«Давай, давай! Падай, скотина», – мысленно уговаривала его курсантка, нащупывая в траве второй камень.

Кто мог ожидать, что истинник выдержит такой удар? Видно, голову Асбьёрна и правда боги сваяли из цельного куска камня – мозгов в ней нет, вот и сотрясаться нечему.

А потом это все стало неважным. Потому что дикие, больные от бешенства глаза Асбьёрна остановились на Альдис.

Его прыжок навстречу длился долго, очень долго, он был таким медленным, что девушка успела разглядеть каждый волосок, каждую черточку его лица: два красных прыща на щеке, почти бесцветные волоски под носом, сбитые костяшки пальцев, налипшую глину на коленях. Каждый шаг его замедлился в сотни раз – вскочить бы и убежать, но, как бывает в самых страшных, самых муторных кошмарах, тело отказывалось повиноваться, двигалось медленно-медленно, вместо воздуха вокруг вода, смола, сладкая патока…

Альдис еще только поднимала руку со вторым камнем, когда Асбьёрн налетел на нее, сбил с ног. На горло легли две руки, покрытые редкими рыжеватыми волосами, и дышать стало нечем. Просто нечем.

Всеотец живет на небе и смотрит оттуда на своих детей. Он не вмешивается, потому что негоже родителю опекать детей до старости, но посматривает – как там его чада.

А в Ойкумене верят в Великого Зодчего, который, взяв за основу Предначальный Хаос, разделил его на Начала – Добро и Зло, Тепло и Холод, Тьму и Свет, Ложь и Истину; разделил, чтобы дать миру Основы. Зодчий созидает мироздание в соответствии с изначальным своим замыслом, но силы Хаоса не дремлют, так и норовят погубить уже созданное, смешать снова Начала, уничтожить Основы. Потому Великий создал людей, задача которых созидать и способствовать воплощению замысла и противостоять порождениям Хаоса. Иногда он поглядывает, как там справляются люди, чем заняты, не нужна ли помощь.

Кто знает – может, Всеотец и Зодчий там у себя в горних высях знакомы? Ходят в гости друг к другу, чтобы распить бочонок пива, обсуждают людей и вместе посматривают, как копошатся смертные внизу.

Иногда Альдис представляла себе, как сверху на нее смотрят глаза – темные, мудрые и требовательные. Смотрят испытующе, пристрастно – достойна ли ты, глупое дитя, своего Отца? Не присягнула ли на службу созданиям Хаоса?

Всеотец или Зодчий – кто бы ни держал нить судьбы Альдис в своих руках, он передал ее Асбьёрну.

Безумное перекошенное лицо загораживало небо. Нечем было дышать, и лишь в этой ситуации понимаешь цену воздуху. Тело боролось, дергалось, пыталось вдохнуть по многолетней привычке. Ногти соскальзывали по ткани мундира, не оставляя следов. А сверху смотрели бледно-голубые жадные глаза. Смотрели с любопытством, почти с радостью.

Обладателю глаз было интересно. Жертва потешно разевает рот, словно рыба в лодке, дергается, сучит ногами. Стоит сжать сильнее – пучит глаза. Весело!

Голубое небо над головой. Голубой колючий лед в глазах «сокола».

В ушах звенело. Реальность вокруг сходила лоскутами, обнажая багровую подложку. Красно-черные пятна расползались, сливались в единый мутный океан без конца и края.

Мир почти полностью заволокло багровым туманом, когда правая рука наткнулась на булыжник. Но сил поднять камень уже не хватило.

«Я разочарован. Ты позволила убить себя, наплевав на долг», – голос отца.

«Папа. Прости…»

– Откуда в тебе это желание всех спасать и защищать?! – спрашивает отец.

Он стоит над ней, загораживая солнце, и лицо его мрачно, как ноябрьское небо над головой.

– Я не учил тебя этому.

– Разве это плохо? – Голос дрожит, но не от страха – от холода. Костер, теплый плед, кружка с горячим вином не спасают от пронизывающего ветра. Возможно, потому, что под пледом она без одежды – мокрые брюки и куртка сушатся у костра.

– А что, если бы ты не выплыла и вы бы оба погибли? Это безответственно.

Он присаживается рядом – родной и далекий одновременно. Короткий ежик темных волос, резкие, суровые черты лица, нос с аристократической горбинкой. Никакой сторонний наблюдатель не назовет девушку его дочерью. У нее лицо матери, и только ресницы, брови и глаза отцовские, темные.

– Что такое жизнь одного мальчишки-рыбака по сравнению с целой страной? Ты понимаешь, насколько безрассудно и безответственно бросаться в воду в такую погоду?

– Папа, он бы утонул.

– Иногда жизнь ставит нас перед сложным выбором. Ты не можешь быть всегда хорошей и этичной, если хочешь чего-то добиться.

Она молчит, не решаясь спорить с ним и не в силах согласиться.

– Ты должна запомнить: главное – это долг. А добрые дела – в свободное время и не в ущерб долгу.

От костра лесорубов слышатся взрывы смеха. Там сидит спасенный маленький рыбак, счастливый, разомлевший от тепла и горячего вина. Там жарко, и суровые бородатые мужчины, пропахшие чесноком и салом.

– Я разочарован. Откуда в тебе это упрямство?

– Прости.

– Ааальдиииис!

Крик зазвенел, полетел вверх, оборвался. И в тот же миг одна из клешней, сжимавших горло, ослабла настолько, что Альдис смогла вдохнуть. «Сокол», забыв про старую игрушку, весь потянулся в сторону щуплой фигурки у края поляны.

– Вернулась, – протянул сванд. – Понравилось?

Кто-то рядом выругался столь изощренно и богохульно, что слышали бы боги эти слова – немедленно покарали б сквернословца молниями. Не стерпели бы.

«Сокол» привстал, продолжая удерживать девушку одной рукой за горло, но давления его пальцев сейчас почти не чувствовалось.

Вдох. Еще вдох… сейчас, сейчас…

– Иди сюда, маленькая шлюшка.

– Дура! Идиотка! Зачем ты вернулась, чтоб тебя Один…

Альдис ударила.

Ударила наугад, на ощупь, почти не видя ничего перед собой. Не видела она и как камень встретился с затылком Асбьёрна. Просто жесткое, тяжелое тело сверху покачнулось и стало падать.

Причитала Лакшми, ругался неизвестный хулитель богов, изобретая все новые и новые непристойные подробности про Одина и прочих асов. Асбьёрн завалился на бок, частично перекрывая пусть к свободе. Пальцы его правой руки так и застыли судорогой на горле девушки.

«Он мертв?»

Хотелось последовать за «соколом» – отпустить все, расслабиться и скользнуть в обморочный туман. Хотелось. Нельзя.

Почти теряя сознание от напряжения, она оторвала большой палец от гортани. Дальше было проще.

– Давай! – подоспела Лакшми. – Давай я помогу!

Тяжесть, давившая на грудь, ослабла. Цепляясь пальцами за траву, Альдис выбралась из-под тяжеленного сванда.

Пусть горло болит при каждом вдохе. Пусть темнеет в глазах и кружится голова. Главное – снова можно дышать.

Какое это счастье – дышать!

– Как ты? – Южанка по-прежнему удерживалась от рыданий. – Что с тобой?!

– Всехххр…

– Что?!

– Нхеее аххху. – Девушка покачала головой. При попытке говорить в горло словно засовывали огромный железный шар, утыканный иголками. Все, что удалось из себя выдавить, – свистящий хриплый шепот.

– Альдис, они сломали ему руку!

«Кому сломали руку? Дроне?»

– Альдис, надо что-то делать! Это все из-за меня!

«Минута. Дай мне минуту».

Надо вдохнуть несколько раз. Потом встать. Хотя бы на четвереньки. Посмотреть, что с Дроной. И с остальными.

И жив ли Асбьёрн.

Богохульник наконец заткнулся – видно, устал придумывать новые эпитеты. Но зазвучал голос Лакшми: